28. Визит к больному

Хуан Чэн забормотал смущённо: 

— Я… простите…

— Ничего, раз уж раскрылось, значит, так надо, не нужно извиняться, — Се Гуан переоделся, встал перед зеркалом и тут же, словно сбросив прежнюю вальяжную расслабленность, похожую на поведение старца, греющегося на солнце, выпрямился во весь свой статный рост, с лёгкой улыбкой в уголках губ, представляя собой весьма элегантное и импозантное зрелище. Настоящий щёголь. — Такое мог провернуть только он. Просто забудьте, что я что-то говорил, ведите себя как раньше и продолжайте в том же духе.

Случись такая ситуация с обычными друзьями — подослать к кому-то своего человека, да ещё и быть раскрытым — независимо от благих намерений, скорее всего, отношения давно бы испортились. Но Се Гуан мог отнестись к произошедшему с пониманием: он догадывался, что с тех пор как умер Чэн Шэн, Хо Минцзюнь немного замкнулся в себе, редко открывал душу другим и стал неловок в выражении чувств. Поэтому в общении с ним он вёл себя не как взрослый, соблюдающий меру и дистанцию, а скорее как ребёнок, который завёл домашнего питомца: все самые лучшие вещи немедленно складывались перед ним, и он трепетно боялся, что тот умрёт.

Хотя Се Гуан и точно определил свой статус «диковинной вещицы», он всё же был нормальным человеком с самосознанием, и постоянное обращение, как с питомцем, его не устраивало. К тому же, хотя оба они были чисты и безупречны, кто знает, как все эти действия могли выглядеть в глазах окружающих.

Се Гуан лишь недавно с трудом поднялся с самого дна списка знаменитостей на восьмую строку, а статус и положение Хо Минцзюня были неизмеримо высоки. При таком гигантском разрыве их отношения вряд ли можно было бы назвать чистой дружбой.

Он подумал, что всё же необходимо поговорить с Хо Минцзюнем по-серьёзному, и потому повернулся к Хуан Чэну:

— Он в последнее время не занят?

Выражение лица Хуан Чэна выдало его нерешительность.

Се Гуан спросил: 

— Что, есть что-то, о чём неудобно говорить?

Хуан Чэн, только что раскрытый, не знал, насколько проницателен Се Гуан, и не хотел ему перечить, поэтому нехотя пробормотал: 

— Разве господин Хо… не сказал вам? В последнее время он постоянно дома, болеет.

Скрытная манера Хуан Чэна напугала Се Гуана, а слово «постоянно» сразу же понесло его воображение вскачь к наихудшему варианту. Его лицо мгновенно изменилось: 

— Что за болезнь? Что с ним?

Услышав, как задрожал его голос, Хуан Чэн понял, что тот подумал невесть что, и поспешил исправиться: 

— Несерьёзная болезнь! Говорят, просто сменился сезон. Немного простудился, кашляет.

Лишь тогда сердце Се Гуана наконец успокоилось. Придя в себя, он с удивлением обнаружил, что на спине выступила лёгкая испарина. Слабую улыбку он выдавил с трудом: 

— Не слышал от него… Это серьёзно?

Хуан Чэн был не из телохранителей, постоянно сопровождавших Хо Минцзюня, и не знал подробностей о его состоянии, поэтому молча покачал головой.

— Понятно, — Се Гуан снял одежду и аккуратно повесил её. — Я лучше сам у него спрошу.

Когда Хо Минцзюнь получил звонок от Се Гуана, он подумал, что тот беспокоится из-за истории с доставкой одежды. Неожиданно Се Гуан вообще не затронул эту тему, а вместо этого спросил: 

— Чем занимаешься в последнее время?

Первой реакцией Хо Минцзюня было уйти от ответа. Скрывать все свои негативные состояния, казалось, уже стало его инстинктом. В детстве старый господин Хо часто учил его: когда человек достигает определённой высоты, он не просто босс или начальник, а скорее символ, персона, чьи личные качества многократно усиливаются. Ему даже не нужно ничего делать — достаточно просто стоять там, и люди уже будут испытывать трепет.

Конечно, будучи человеком жёсткого характера, старый господин Хо определял свою роль как человека, «внушающего благоговейный страх». Хо Минцзюнь был похож на него, но не полностью. Образ Великого Деспота Хо Минцзюня, благодаря активной пропаганде помощницы Фан, уже глубоко укоренился в сознании людей. Возможно, он не был столь же суров, как его дед, но превосходил его в безжалостности.

Словно он вообще не знал, что такое «сопереживание».

Однако неизвестно, что на него сегодня нашло, но Хо Минцзюнь внезапно подумал: болен так болен, нечего скрывать.

Особенно от Се Гуана.

— Обострение старой болезни, лежу в постели, — Хо Минцзюнь отвернулся и сухо кашлянул пару раз. — Врачи сказали, что лучше оставаться дома и соблюдать покой.

Се Гуан уже немного разобрался в характере Хо Минцзюня и знал, что тот страдал привычкой твёрдо стоять на своём, даже когда неправ[1]. Он думал, что придётся немного помучиться, чтобы вытянуть информацию из непробиваемого председателя Хо, и не ожидал, что тот с первого же вопроса выложит всё по собственной инициативе. Это даже озадачило Се Гуана: 

— А… Серьёзно? Как долго уже болеешь?

— Ничего страшного, пройдёт через некоторое время, — сказал Хо Минцзюнь с налётом напускной искренности. — Просто не могу выходить из дома, каждый день сижу взаперти, скучно.

Се Гуан, который мог запросто озадачить Хуан Чэна, рядом с Хо Минцзюнем всегда чувствовал, что тот водит его за нос. Он смутно ощущал, что Хо Минцзюнь на что-то намекает, но не мог полностью ухватить суть.

Хо Минцзюнь спросил: 

— А ты как, в последнее время занят?

— Более-менее, — ответил Се Гуан. — Через неделю начинаются съёмки, вот тогда всё закрутится.

— В прошлый раз, когда виделись, ещё северный ветер дул, а теперь кругом ивовый пух, — медленно произнёс Хо Минцзюнь. — Жаль, что не могу выйти, а то бы сам к тебе заехал. Когда закончишь съёмки и вернёшься, пожалуй, уже и лето пройдёт.

Се Гуан не знал, показалось ли ему, но в словах Хо Минцзюня послышались нотки одиночества. Возможно, когда человек заболевает, он становится более чувствительным. Не ожидал, что даже такой Великий Деспот, как Хо Минцзюнь, не может избежать этого.

Се Гуан стиснул зубы и спросил: 

— Может тогда… я навещу тебя, проведаю?

Хо Минцзюнь помолчал несколько секунд, прежде чем ответить: 

— Не стоит. Разве у тебя послезавтра не презентация? Готовься как следует, не утомляй себя поездками.

По этой паузе Се Гуан почти мог дорисовать в воображении картину: Хо Минцзюнь сидит один у окна, бледный, ослабленный болезнью, грустный и одинокий, с тоской говорящий своё «не стоит». Се Гуан вспомнил, как вовремя ему прислали два комплекта одежды, и почувствовал, что растрогался от этих слов. Он настоял: 

— Презентация займёт всего несколько часов, готовиться особо не к чему. Как раз нужно лично поблагодарить тебя за присланную одежду. Я заеду завтра, скинь мне потом адрес.

— Хорошо.

Он подумал и добавил: 

— Спасибо.

Хо Минцзюнь смотрел на медленно опадающие за окном лепестки магнолии. Его лицо было бледнее обычного, но уголки губ медленно тронула едва заметная, очень лёгкая улыбка.

Когда-то кто-то сказал ему, что с мягкосердечными людьми методы «властного генерального директора» не работают. Единственный способ добиться цели — это продавать своё несчастье, то есть играть на жалости.

Этот необыкновенный мужчина, обладавший великой мудростью, проигрывавший снова и снова, прошедший через сотни битв, наконец-то вывел для себя этот маленький жизненный урок и в одну тёмную ветреную ночь с величайшей серьёзностью передал его Хо Минцзюню.

В то время Хо Минцзюнь весьма пренебрежительно отнёсся к этому «плоду мудрости», посчитав его шаблонным и абсолютно неискренним. Однако позже, когда случилась эта история с «дублёром», Хо Минцзюнь обнаружил, что у него действительно нет никаких способов воздействия на Се Гуана. Размышляя раз за разом, он понял, что в нынешней ситуации остаётся только выставлять себя несчастным.

Постепенно он обнаружил, что этот похожий на шарлатанский «жизненный опыт» действительно работает.

Но на самом деле, когда человек смягчается и уступает, это не потому, что он действительно считает кого-то несчастным, а просто потому, что он готов терпеть и идти навстречу именно «этому человеку».

А когда человек твёрдого характера, никогда не склонный легко показывать слабость, готов использовать небольшие уловки и играть на жалости ради получения желаемого, это тоже потому, что он знает: независимо от метода, если он захочет, тот человек позволит ему добиться своего.

В конечном счёте, он всё же надеется, что занимает особое место в сердце другого, и всякими способами капризничает и добивается ласки.

На этот раз Хо Минцзюнь разыграл карту «несчастной жертвы» с высочайшим мастерством — намёк был тонким и ненавязчивым. Он не только оставил Се Гуану простор для фантазии, но и подчеркнул его собственную чуткость, а также искусно использовал обстоятельства, чтобы выразить свои чувства. Всё это привело к тому, что, выйдя утром из дома и вдохнув ивовый пух, Се Гуан тут же вспомнил о нём.

Вчера Се Гуан попросил Хо Минцзюня скинуть ему адрес, но, положив трубку и взглянув на сообщение в WeChat, увидел лишь: «Завтра утром я пришлю за тобой машину», и чуть не выронил телефон. От такой изощрённой тактики, ему было одновременно и смешно, и неловко. Хо Минцзюнь и вправду проявлял о нём немалую заботу. Порой Се Гуану даже казалось, что быть его домашним питомцем — не такая уж плохая участь. Однако по мере того, как прошлое постепенно тускнело, Хо Минцзюнь отдалялся всё дальше. В конце концов, он неизбежно распахнёт своё сердце навстречу новым друзьям и обретёт более близкие отношения. И кто тогда удостоится такой безраздельной внимательности?

Се Гуан быстро отстучал в ответ: «Хорошо. Тебе чего-нибудь нужно? Завтра привезу».

В доме Хо Минцзюня, несомненно, ни в чём не было недостатка. Се Гуан задал вопрос из вежливости, планируя на следующий день захватить фруктов и тонизирующих средств, чтобы просто выразить своё участие.

Ответ пришёл довольно быстро.

Хо Минцзюнь: «Ты обещал в прошлый раз — два блюда и суп».

Се Гуан: «Когда это я тебе обещал?!»

Хо Минцзюнь: «Во время прошлой трапезы. Кто приходит навестить больного без гостинцев — тот поступает подло. Мне как раз этого и не хватает. Решай сам».

Се Гуан: «Мне кажется, тебе скорее не хватает сообразительности. Не волнуйся, завтра закуплю оптом и привезу тебе целый курс таблеток от слабоумия».

На следующий день водитель из семьи Хо подъехал к его дому. Се Гуан сел в машину с термосом в руках, и они плавно двинулись в восточном направлении. Они ехали до тех пор, пока не оказались у подножия знаменитой живописной горы Чанлэ на окраине города Б. Взгляду открывались сплошные леса и цветочные поляны, среди которых виднелось несколько вилл. По периметру территория была огорожена железной оградой, и стало ясно, что они прибыли к дому Хо Минцзюня.

На воротах был автоматический датчик. Машина въехала внутрь и ехала ещё минут пять, прежде чем остановилась у главного входа в особняк. К Се Гуану подошёл человек, чтобы помочь ему выйти из машины и забрать термос, но тот отстранился, отказавшись жестом.

В усадьбе царила тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра и щебетом птиц. Кроме прислуги и дворецкого, других людей видно не было. Впервые столкнувшись с такой чопорной, аристократической манерой поведения, Се Гуан почувствовал не торжественность, а скорее нелепую пафосность. Ему страшно хотелось рассмеяться, но он сдерживался, тратя все силы на то, чтобы сохранять невозмутимое выражение лица.

Дворецкий проводил Се Гуана наверх, в спальню Хо Минцзюня. Се Гуану показалось, что идти прямо в спальню при первом визите несколько неуместно. Но, войдя внутрь, он увидел, что к спальне примыкала небольшая гостиная. Хо Минцзюнь в повседневной одежде, с ноутбуком под рукой, сидел на диване и ждал его.

— Ты здесь, — хозяин дома поднялся, чтобы поприветствовать гостя.

Дворецкий склонился перед ними и вышел, чтобы приготовить чай и угощения. Увидев, что тот ушёл, Се Гуан не выдержал и, отвернувшись, несколько минут беззвучно смеялся.

Хо Минцзюнь с долей упрёка посмотрел на него и вздохнул: 

— Ты пришёл навестить больного, а сам хохочешь. Не боишься, что сегодня уже не выйдешь за эти ворота?

— Прости, не сдержался, — Се Гуан принял серьёзное выражение лица и только тогда осмелился повернуться к нему. — У вас тут… интересно. Но ты живёшь так далеко, разве не утомительно ездить на работу?

Хо Минцзюнь подвёл его к дивану, взял термос и поставил на стол: 

— Обычно я здесь не живу. Возвращаюсь сюда лишь на несколько дней отдыха, когда заболеваю. Тут есть врач, удобнее лечиться и принимать лекарства. А то ведь ни поесть нормально, ни поспать — кто захочет торчать здесь целыми днями?

— Ого, — фыркнул Се Гуан. — Я задал всего лишь один вопрос, а в ответ получил целую тираду. Раньше за тобой не замечалось такого радушия. Что, дома тебя обижают?

[1] 死鸭子嘴硬 (sǐ yāzi zuǐ yìng) — букв. «мертвая утка с твёрдым клювом», даже после смерти утка остаётся с жёстким клювом, который невозможно раскрыть. Идиома описывает человека упрямого, который никогда не признаёт свою неправоту, упорно отстаивает позицию на словах, даже если все понимают, что он не прав.