26. Воспоминания

Блюда и вино одно за другим подавали в комнату. Се Гуан и Хо Минцзюнь подняли — один рюмку, другой фарфоровую пиалу со сладким супом — и несуразно чокнулись: 

— Поздравляю с завершением съёмок.

— Спасибо.

Се Гуан одним глотком осушил половину рюмки, и Хо Минцзюнь, видя, как тот пьёт, сразу почувствовал головную боль. Однако, раз уж им с таким трудом удалось поесть вместе, а у Се Гуана явно настроение было неважное, Хо Минцзюнь, чтобы не портить встречу, стал уговаривать его сначала съесть немного закусок, чтобы потом, напившись, тот снова не начал капризничать.

Сейчас Хо Минцзюнь почти не сердился на Се Гуана: если перед другими он держался холодно и властно, то по отношению к нему не мог показать и крупицы строгости. К счастью, Се Гуан был не из тех, кто постоянно устраивает сцены — хотя иногда и упрямился, большую часть времени он был рассудительным. Он никогда не принимал близко к сердцу слова Хо Минцзюня о том, что тот хочет его утешить, просто чувствовал, что он к нему хорошо относится, и поэтому тоже хотел относиться к Хо Минцзюню получше. Оба были настроены на снисходительность и уступки, но при этом между ними не было и тени почтительной сдержанности и «уважения к друг-другу, как к гостям»[1]. Наоборот, их отношения казались более тесными, чем между обычными друзьями.

— Раньше ты всегда находил причины не встречаться со мной, а сегодня что тебя сподвигло? — спросил Хо Минцзюнь.

Се Гуан лениво поднял на него глаза: 

— Ничего. Просто захотел тебя увидеть, разве нельзя?

Хо Минцзюнь общими палочками положил ему последнюю креветку: 

— Конечно можно. Но у тебя на лбу написано «у меня есть заботы». Давай, поделись, я могу бесплатно выступить в роли духовного наставника.

Се Гуан молча съел креветку, поднял рюмку, Хо Минцзюнь с пониманием чокнулся с ним своей пиалой. Се Гуан запрокинул голову и осушил её одним глотком.

— Поменьше пей, — не выдержал Хо Минцзюнь, — у этого вина крепкое послевкусие. Смотри, чтобы завтра голова не болела.

— Хо Минцзюнь, — Се Гуан обратился к нему по имени и фамилии[2], его веки опустились, словно он уже был немного пьян, — разве нам сейчас не хорошо?

Сердце Хо Минцзюня ёкнуло, но выражение его лица ничуть не изменилось: 

— «Сейчас» — это как?

Се Гуан сказал: 

— Ну, это такие отношения — иногда вместе поесть, иногда встретиться, иногда позаботиться друг о друге. Пусть между встречами проходит много времени, но когда мы в следующий раз увидимся, всё равно можно будет легко смеяться и разговаривать… Без лишних привязанностей, без необходимости делиться секретами, и даже если связь прервётся — это не приведёт к… ну… тяжёлым ранам.

Хо Минцзюнь тайно вздохнул с облегчением. Он поправил воротник, немного подумал и неспешно сказал: 

— Отношения между большинством людей именно такие. Но то, что ты так спрашиваешь, означает, что в глубине души ты понимаешь: у нас так не получится. Возможно, тебя напугали прошлые события, ты боишься повторить ошибку, не хочешь сближаться с людьми — это нормально, ничего страшного. Именно поэтому я должен объяснить тебе всю последовательность событий, чтобы у тебя в душе не осталось неприятного осадка.

Се Гуан молчал. Хотя он прямо этого не сказал, его поведение уже было равносильно молчаливому согласию.

Хо Минцзюнь отпил супа, чтобы промочить горло, и продолжил: 

— Иногда глубина чувств не обязательно измеряется степенью близости, и порой это вообще не подвластно нам самим.

Се Гуан поднял на него глаза.

Хо Минцзюнь сказал: 

— То событие произошло десять лет назад... нет, если точнее, то одиннадцать. Тогда один человек, спасая меня, случайно погиб. А десять лет спустя я встретил очень похожего на него человека и стал относиться к нему как к замене, как к «двойнику», чтобы хоть как-то возместить… Если судить только по этим фактам, разве не кажется, что я был с тем человеком очень близок, что у нас были крепкие отношения?

Се Гуан промычал: 

— Даже замену подобрал, разве могли отношения быть плохими.

— Его имя тебе тоже известно, Чэн Шэн, — уголки губ Хо Минцзюня слегка приподнялись, в улыбке сквозила горечь, — из деревни Чэнцзя уезда Пинпо провинции Х. Я встретил его, когда мне было 22 года. До этого момента я никогда не бывал в деревне Чэнцзя и вообще не знал Чэн Шэна. Мы общались не больше пяти дней, даже дружбой это не назвать, но именно этот человек принял за меня пулю, а сам был сбит машиной и сорвался с обрыва.

— Ты... — зрачки Се Гуана слегка сузились, он невольно понизил голос и очень осторожно спросил: — Что произошло?

Хо Минцзюнь смотрел в его чёрные глаза, и сердце его отчего-то смягчилось: 

— В тот год меня похитили и привезли в деревню Чэнцзя. Конкретные причины касаются семейных тайн, не буду подробно рассказывать. В общем, из-за различных препятствий семья Хо не сразу начала спасательную операцию, и меня вывезли из города Б и спрятали в деревне Чэнцзя у горы Дасин.

Похитители заперли меня в старом деревенском доме. Двор был обнесён высокой стеной, а вокруг — пустошь и безлюдные места. На руках и ногах у меня были кандалы, я не мог сбежать, помощь не приходила, и я не знал, что похитители задумали со мной сделать. Психологическое состояние было очень тяжёлым, и на третий день, когда я почти сломался, вдруг через внешнюю стену во двор перелез ребёнок. Он забрался, чтобы помочь достать чей-то мяч. Увидев в доме живого человека, связанного по рукам и ногам, он вовсе не испугался — глуповато уставился в окно, посмотрел немного и убежал.

Се Гуан усмехнулся его описанию: 

— Деревенские дети все смелые.

— Это не преувеличение, Чэн Шэн и правда был немного глуповат, — Хо Минцзюнь указал на висок, — возможно, это была какая-то задержка развития. Тогда ему было как минимум четырнадцать-пятнадцать лет, но ум явно отставал от сверстников: реагировал медленно, понимал всё с трудом. Это я обнаружил позже, общаясь с ним. В тот день он ушёл с мячом, и я подумал, что он, возможно, испугался, но также питал слабую надежду: вдруг он расскажет взрослым. Кто бы мог подумать, что с наступлением ночи он снова перелезет через стену. И... принесёт мне булочку маньтоу.

Хо Минцзюнь, казалось, улыбнулся на этом месте, но улыбку тут же затмила грусть в глазах: 

— Раньше в том доме жил старый слепой. Чэн Шэн часто тайком носил ему еду, а старик рассказывал ему истории. Позже старик умер, дом опустел, но он всё равно часто туда ходил, и когда в то утро увидел внутри человека, видимо принял меня за нового «старого слепого».

Тогда я понимал, что вряд ли дождусь спасения, и так как Чэн Шэн был рядом, я понемногу объяснял ему ситуацию, хотел, чтобы он помог мне сбежать. Мы планировали это четыре дня. Чэн Шэн каждый день крутился перед двором. Похитители, считая его простоватым глупым мальчишкой, совсем не опасались его и часто посылали за сигаретами или выпивкой. На пятый вечер Чэн Шэн принёс им бутылку домашнего самогона. Двое похитителей опьянели от того вина, Чэн Шэн пробрался внутрь, украл ключи, и мы побежали к дороге за деревней.

Я не доверял деревенским и не имел опыта выживания в дикой природе, поэтому не мог скрыться в горах, — оставалось только надеяться, что на дороге удастся остановить машину и попросить о помощи. В ту ночь был сильнейший за последние десять лет ливень. Мы с Чэн Шэном шли по дороге вниз с горы, но ни одна машина не останавливалась. А похитители, неизвестно как очнувшись, обнаружили мой побег и погнались за нами на машине.

Се Гуан слушал, затаив дыхание, сердце тревожно сжималось: 

— И вы...

Хо Минцзюнь больше не мог сохранять прежнее спокойное выражение лица — на нём постепенно проступили изо всех сил подавляемые эмоции. Многолетние ночные кошмары и пронзительная боль в сердце, тяжёлая словно тысяча цзюней[3], в конце концов вылились лишь в лёгкий вздох.

— Это было безвыходное положение. Я думал только о том, чтобы нас не догнали, но забыл, что у них есть оружие. Похитители были пьяны, первый выстрел был неточен, а звук выстрела заглушил шум дождя. В состоянии страха и паники я этого даже не заметил. А бежавший впереди Чэн Шэн услышал. И хотя он медленно реагировал при общении с людьми, но у него были хорошо развиты двигательные нервы, и было почти врождённое чутьё на опасность. Чэн Шэн вдруг остановился, а я всё ещё бежал, поэтому когда прозвучал второй выстрел, он оказался позади меня и бросился прикрыть от пули. Он оттолкнул меня на несколько шагов в сторону, и третья пуля пробила мне правое лёгкое. Если бы я остался на прежнем месте... та пуля попала бы прямо в сердце.

Из-за дождя дорога была скользкой, и как раз на том участке был крутой поворот. Машину похитителей занесло, и она на полной скорости понеслась на нас. В ту ночь всё происходило очень быстро, многие детали я до сих пор до конца не понял. Я не знаю, куда попала пуля в Чэн Шэна и как он обнаружил опасность, последнее воспоминание — он изо всех сил толкнул меня к внутренней стороне дороги, а затем прямо на моих глазах его сбила неуправляемая машина, и они вместе сорвалась в пропасть.

Се Гуан был потрясён, открыл рот, но не смог ничего сказать. Он несколько мгновений просидел в оцепенении, затем запрокинул голову, осушил рюмку и тихо сказал: 

— Прости.

Он вдруг осознал, что перед лицом смертельной опасности все казавшиеся важными обиды и противоречия, недоразумения и ссоры на самом деле так ничтожны.

Жизнь сама по себе уже является удачей.

Хо Минцзюнь покачал головой, показывая, что всё в порядке: 

— Когда я очнулся, уже был в госпитале областного центра. Тогда все дела по урегулированию последствий взял на себя мой второй дядя. Полиция нашла у подножия дороги разбившуюся при падении машину, рядом были три обгоревших тела: двое взрослых и один подросток лет пятнадцати. Это в основном вся история того события.

Хо Минцзюнь поднял со стола пиалу и отпил уже остывшего супа: 

— Все эти десять лет я думал, что возникновение эмоциональной связи между людьми, желание что-то отдать другому всегда должно иметь причину. Может, это родство крови, выгода, а может, гормоны. Но сколько чувств могло быть между мной и Чэн Шэном? Почему же он не пожалел собственной жизни, чтобы спасти меня? Даже самые неразрывные кровные узы не всегда способны на такое, а какой-то мальчишка, который даже не понимал, кто я, сделал это.

— Возможно, всё не так сложно, как ты думаешь, — сказал Се Гуан. — Не меряй детей взрослыми мерками. Может, ты просто ему понравился, он хотел с тобой поиграть, вот и старался так изо всех сил защитить.

— Не мерить всё выгодой, а полагаться только на собственное сердце, верно? — спросил Хо Минцзюнь. — Ты ведь спрашивал меня об этом — так вот, это мой ответ. Степень наших отношений, близость, глубина дружбы — это не измеряется мензурками и пробирками. Изначально, когда я стал с тобой общаться, у меня действительно были свои скрытые намерения, но потом произошли кое-какие вещи, и с теми мотивами это уже имело мало общего. Я просто хотел, чтобы ты жил немного лучше.

Се Гуан глухо сказал: 

— То, что ты описываешь, называется не «действовать по зову сердца», а скорее «делать, что вздумается».

Хо Минцзюнь внезапно поперхнулся от его слов, едва не подавился, однако мрак в сердце странным образом рассеялся.

— Я рассказываю это тебе не для того, чтобы оправдаться. То, что я раньше скрывал от тебя и обманывал твои чувства — это действительно моя вина, — сказал он. — Поэтому сейчас я объясняю тебе мои скрытые мотивы, в надежде на снисхождение.

Се Гуан: 

— ...Вообще-то, я не очень хочу знать.

— Я общался с Чэн Шэном недолго, всего несколько дней, ничего не знал о его происхождении или семье, да и его самого толком не успел узнать. А когда получил известие о его смерти, я был в больнице и не видел тело своими глазами. То есть я только слышал, но не подтвердил лично смерть Чэн Шэна.

— Погоди, — Се Гуан уловил в его словах неладное, — что это значит?

Хо Минцзюнь не ответил на его вопрос, а продолжил говорить сам с собой: 

— Я помню только его внешность, но тогда он был ещё ребёнком, внешность не сформировалась и с возрастом могла измениться. Вот почему, увидев тебя, я уловил знакомые черты, но не решался до конца подтвердить. А мои впечатления о Чэн Шэне ограничивались лишь несколькими его особенностями, которые я заметил. Ты, должно быть, уже понял, что не только внешностью, но и в некоторых аспектах вы удивительно похожи. Самое главное, твоя потеря памяти от удара головой и происшествие с Чэн Шэном случились в одном и том же году и месяце.

Се Гуан был полностью ошеломлён этой информацией.

Хо Минцзюнь сказал: 

— Я сближался с тобой не как с заменой, а как с —

Он пристально посмотрел на Се Гуана.

— В то время мы подозревали, что ты и есть Чэн Шэн.

[1] 相敬如宾 (xiāng jìng rú bīn) — досл. «относиться друг к другу с уважением, как к гостям». Эта идиома восходит к «Книге обрядов», где описывался идеал супружеских отношений: муж и жена должны обращаться друг с другом так же почтительно, как с гостями. Со временем выражение стало устойчивым образом гармоничного и уважительного брака, в котором супруги сохраняют вежливость, сдержанность и внимание друг к другу, не позволяя привычке или бытовым мелочам разрушать уважение.

[2] В китайской традиции «назвать кого-то по имени и фамилии» — это знак дистанции, отчуждения или особой серьёзности. В противовес использования званий/титулов/уважительных обращений или обращения в уменьшительно-ласкательной форме.

[3] 重逾千钧 (zhòng yú qiān jūn) — «тяжелее тысячи цзюней», то есть невыносимо тяжёлый, огромная ноша (образно — моральное или психологическое бремя). А вообще это около 15 тонн, так что действительно тяжёлая ноша