53. Чэн Шэнь

В течение десяти лет супруги Чэн получали от семьи Хо непрерывную финансовую поддержку и уже давно переехали из своей родной деревни в уезде Дасиншань в столицу провинции Х.

Они купили в центральной части города две квартиры и два торговых помещения. Одно из помещений Чэн Лиго, отец семейства, использовал под бильярдную, а второе превратилось в небольшой супермаркет, которым управляла мать, Пань Инхуа, торгуя фруктами, овощами и мелкими хозяйственными товарами. Больше детей у пары не было, что лишь подтвердило старые слухи о том, что они «не могли родить своего ребёнка и были вынуждены взять приёмного».

Хо Минцзюнь, помня о долге за спасённую Чэн Шэном жизнь, после его ухода естественным образом взвалил на свои плечи ответственность по содержанию его родителей. После своего выздоровления он несколько раз контактировал с этой парой и обнаружил, что те были грубыми, эгоистичными и любили деньги больше жизни; он не мог понять, на каком же этапе произошёл сбой, что у таких людей мог вырасти сын вроде Чэн Шэна.

Хо Минцзюнь не сошёлся характерами с супругами Чэн, постепенно их встречи сошли на нет, но каждый год на определённый счёт исправно перечислялась внушительная сумма на их содержание.

Родители Чэн Шэна, имея на руках солидные сбережения, жили беззаботно. Хотя у них не было родных детей, они жили вполне сыто и комфортно. Поэтому, когда они увидели в своей гостиной незваного Хо Минцзюня, то поначалу даже не осознали опасности. Их развязная мещанская сущность не была скрыта, и они заговорили с ним с панибратской фамильярностью:

— Ай-я, редкий гость! Какими судьбами господин Хо пожаловал? Если бы вы предупредили о своём визите… Посмотрите, мы же совсем ничего не подготовили… Давайте, господин Хо, выпейте воды.

— Не беспокойтесь, — Хо Минцзюнь не принял из рук Пань Инхуа стакан и перешёл сразу к делу. — Я пришёл сегодня, чтобы расспросить о Чэн Шэне.

Рука Пань Инхуа застыла в воздухе, а у Чэн Лиго, собиравшегося прикурить, дёрнулась рука, и зажигалка выбросила голубую искру.

— Что это за выражения на ваших лицах? — беспечно поинтересовался Хо Минцзюнь. — Что, не можете вспомнить?

— Нет-нет… — Пань Инхуа опомнилась и тут же поспешила исправиться. — Мы с лао Чэном просто… не сразу сообразили. Ведь с тех пор прошло уже столько лет! Вы так внезапно об этом заговорили, мы и растерялись.

Хо Минцзюнь холодно дёрнул уголком губ и с неясной интонацией произнёс:

— Что ж, отлично.

По идее, это должна была быть улыбка, но на его лице не было ни капли веселья, один лишь холодный, язвительный изгиб губ, которого было достаточно, чтобы заставить любого отступить на три шага назад. Супруги Чэн всегда относились к Хо Минцзюню со смесью почтения и страха, и теперь от его подобия улыбки у них по спине пробежал холодок, а в ногах свело мышцы. Они кое-как сохранили видимость самообладания и осторожно поинтересовались:

— Господин Хо, вы снова нашли кого-то, похожего на нашего А Шэна?

Хо Минцзюнь приподнял бровь и переспросил:

— Что значит «снова»?

Пань Инхуа запнулась и сухо пояснила:

— Ну, в прошлый раз вы ведь показывали нам того молодого человека, который был очень похож на А Шэна…

— Да, это не он, — подтвердил Хо Минцзюнь. — У того не было родинки у глаза, да и с интеллектом всё было в порядке. Но недавно я узнал, что родинки можно удалить, а уж с интеллектом и вовсе ничего не ясно. Как вы считаете, кроме этих двух моментов, есть ли ещё какие-то отличия?

На лицах супругов появилось замешательство.

Спустя некоторое время Чэн Лиго нерешительно произнёс:

— Это… господин Хо, когда случилось несчастье, ребёнок был ещё мал, черты лица не сформировались. Мы и сами не знаем, каким он стал бы, повзрослев, так что нам действительно не с чем сравнивать.

— Я помню, что тогда Чэн Шэн принял за меня пулю, в правую ногу, верно? — Хо Минцзюнь как бы невзначай бросил фразу. — А эта пуля куда потом делась, не помните?

— Да-да, было такое дело! Когда тело А Шэна привезли, в ноге было отверстие, — Пань Инхуа тут же поддакнула, желая блеснуть догадливостью. — Но пули мы не видели… Может, прошла насквозь? Такая мелкая вещица, тогда не нашли, теперь и подавно не сыщешь…

Притворное спокойствие на лице Хо Минцзюня вдруг исчезло. Сброшенная маска обнажила уже не скрываемые более ярость и леденящую душу жажду расправы.

Его взгляд, будто покрытый инеем, поочерёдно впился в супругов Чэн; он готов был тут же разорвать их на куски.

Хо Минцзюнь отчётливо помнил, что в том году специально изучал материалы закрытого дела: поскольку тело было почти полностью обуглено, обезображено до неузнаваемости и серьёзно повреждено из-за того, что оказалось придавлено машиной, многие травмы невозможно было идентифицировать, — поэтому в заключении судмедэксперта не было упоминания об огнестрельном ранении.

И вот теперь Пань Инхуа, подхватив его случайную выдумку, с уверенностью заявляла ему, что в ноге «Чэн Шэна» было пулевое отверстие.

Кроме того, согласно последующему полицейскому расследованию, один из двух похитителей был охотником и метким стрелком. В ту ночь, когда Хо Минцзюнь и Чэн Шэн бежали, именно этот человек, сидя в машине преследователей, стрелял в них.

Первый выстрел из-за большой дистанции прошёл мимо, а вот второй и третий попали точно в цель.

С самого начала он стрелял на поражение, каждый выстрел был направлен в спину Хо Минцзюня. Так что вторая пуля, которую принял за него Чэн Шэн, ни при каких обстоятельствах не могла попасть в ногу.

Шрам от неё остался на спине Се Гуана. Так кем же был тот самозванец, который все эти десять лет с лёгким сердцем принимал его почести и скорбь?

Хо Минцзюнь потерял всякое терпение для дальнейших расспросов и громко позвал:

— Чжун Хэгуан.

Не успел он договорить, как Чжун Хэгуан с несколькими людьми вышел из соседней комнаты. Вышколенные телохранители в чёрном разом набросились на ошеломлённую чету Чэн, повалили их на пол и скрутили, как цзунцзы[1].

Супруги, прожившие большую часть жизни, никогда не сталкивалась с подобным и сразу обмочилась от страха. Они забились на полу, отчаянно вырываясь и крича: «Помогите!», но телохранители заткнули им рты полотенцами.

Хо Минцзюнь, неподвижный, как гора, восседал на диване. Его осанка была надменной, а тон ледяным:

— Не кричите и не тратьте силы на сопротивление. Вы вдвоём одиннадцать лет дурачили меня, а теперь очередь за мной. Говорите правду, и я позволю вам умереть не так мучительно.

— Я не знаю, о чём вы! Отпустите! Это вторжение в частное владение!.. А-а-а!!!

Хо Минцзюнь, услышав этот вздор, сделал жест. Один из телохранителей тут же шагнул вперёд, схватил указательный палец на левой руке Пань Инхуа и с силой дёрнул его назад. Раздался оглушительный хруст ломающейся кости.

Пань Инхуа вскрикнула от боли, но полотенце в её рту загнало крик обратно в горло; боль была такой невыносимой, что она едва не потеряла сознание.

— Верно подмечено. Я не только вторгаюсь в частное владение, но и применяю самосуд, — Хо Минцзюнь лениво бросил взгляд на Чэн Лиго. — Господин Чэн, есть что сказать?

Чэн Лиго был в ужасе, однако боль от сломанного пальца всё ещё не шла ни в какое сравнение с последствиями разоблачения. Он стиснул зубы, решив стоять насмерть и хранить молчание.

Хо Минцзюнь подождал три секунды и, не дождавшись ответа, небрежно взмахнул рукой.

Телохранитель снова шагнул вперёд, но на сей раз его целью был уже не палец. С громким звуком, словно скручивая полотенце, он вывернул и сломал Чэн Лиго кисть правой руки.

Чэн Лиго закатил глаза, издал глухой рёв и затрясся в конвульсиях — было ясно, что боль сводит его с ума.

Хо Минцзюнь сделал вид, что не замечает стоны, наполнявшие комнату, и равнодушно произнёс:

— Госпожа Пань, продолжаем.

Три секунды спустя ей сломали ещё один палец.

Женщина, наконец, первая не выдержала и сломалась, издав протяжный, душераздирающий вопль.

— Я скажу! Умоляю! Я всё вам расскажу!

Спустя два часа, в течение которых у Пань Инхуа были сломаны шесть пальцев, а у Чэн Лиго — обе кисти и две ноги, Хо Минцзюнь, наконец, выяснил столь долго скрываемую правду.

Десять лет назад Пань Инхуа и Чэн Лиго жили в деревне Чэнцзя в уезде Дасиншань провинции Х., зарабатывая на жизнь сельским хозяйством. Поскольку у Чэн Лиго не было собственных детей, он купил у торговца людьми похищенного младенца, чтобы растить его как собственного сына, и назвал его Чэн Шэн.

У него был младший брат, единственный во всей деревне, кто поступил в техникум, а потом женился на медсестре из поселковой больницы. У них тоже родился мальчик, которого назвали Чэн Шэнь.

Когда Чэн Шэну было одиннадцать, а Чэн Шэню — десять лет, в провинции Х. произошло сильное землетрясение. Район, где находилась деревня Чэнцзя, был близок к эпицентру и сильно пострадал. Родители Чэн Шэня погибли, выжил лишь он один, так как мать спрятала его в углу, за комодом из камфорного дерева. После землетрясения его отправили в семью дяди, на попечение Чэн Лиго.

Однако, пережив психологическую травму, Чэн Шэнь стал серьёзно отставать в умственном и психическом развитии. В отдалённой горной деревне никто не знал, что такое «психологическая помощь», и все считали его умственно отсталым ребёнком. Семья дяди видела в нём обузу, стараясь лишь, чтобы он не умер с голоду. Никто не отправлял его в школу, и о нём никто не заботился. Так Чэн Шэнь и рос, предоставленный сам себе, пока однажды деревенские дети не подговорили его забраться в заброшенный двор за мячом.

Там он и встретил Хо Минцзюня.

Двоюродный брат Чэн Шэня, Чэн Шэн, имел схожее по звучанию имя, но совершенно другой характер. Хотя Чэн Шэн был приёмным, Чэн Лиго и его жена, не имея своих детей, души в нём не чаяли и баловали сверх всякой меры. В шестнадцать лет Чэн Лиго отправил его учиться в старшую школу в посёлок, где Чэн Шэн обзавёлся компанией беспутных дружков и пристрастился к интернет-кафе и компьютерным играм.

Во время летних каникул, возвращаясь в деревню Чэнцзя, он часто тайком от взрослых пробирался в заброшенные дома, чтобы стащить какие-нибудь вещи и продать их в посёлке. Однажды глубокой ночью, перелезая через забор, он как раз увидел Чэн Шэня, который тоже тайком ушёл из дома. Чэн Шэну стало любопытно, куда это пробирается этот маленький дурачок, и он пошёл за Чэн Шэнем следом, вплоть до того самого заброшенного дома, где содержался в заточении Хо Минцзюнь.

Чэн Шэнь был простоват и наивен, но Чэн Шэн — нет, и, в некотором смысле, он был не просто неглуп, но и весьма пронырлив. Он обошёл дом спереди и, понаблюдав несколько дней, понял, что стал свидетелем настоящего похищения человека. У каждого похитителя было оружие, а тот, кого держали в доме, был их заложником.

Чэн Шэн как раз переживал тот самый дерзкий и безрассудный подростковый период, когда больше всего на свете ему нравились разборки бандитов с мордобоем и кровью, а в его мозгу, размером с миндальный орех, не было ни единой клетки, которая помнила бы, как пишется слово «законопослушный». Обнаружив этот секрет, его первой реакцией была вовсе не мысль позвонить в полицию, а возбуждённое: «Как же это круто! Я тоже хочу провернуть дельце покрупнее!»

Иногда чем невежественнее человек, тем страшнее он становится, когда проявляет жестокость.

Чэн Шэнь с присущей ему простодушной неуклюжестью строил планы по спасению Хо Минцзюня, не подозревая, что всё это время за ним из темноты следили чужие глаза.

Позже Хо Минцзюнь тоже удивлялся: в ту ночь Чэн Шэнь с помощью бутылки крепкого алкоголя уложил похитителей и стащил ключи, и, по логике, их побег не должны были так быстро обнаружить, но, тем не менее, беглецов настигли почти сразу. Однако все похитители разбились насмерть в ущелье, и некому было дать ему ответ. Хо Минцзюнь безуспешно пытался разобраться в этом и в конце концов списал всё на невезение и недостаточно высокий градус вина.

И лишь теперь он узнал, что за этой загадкой скрывался ещё один невидимый соучастник.

В ту ночь, когда они готовились к побегу, Чэн Шэн, следивший за Чэн Шэнем, увидел, как тот тайком вынес из дома бутылку домашнего самогона. Тогда он помчался домой и во всех подробностях рассказал матери, Пань Инхуа, нагнетая страх, что если Чэн Шэнь тайком выпустит заложника, это навлечёт беду на их семью — ведь у похитителей было оружие.

Пань Инхуа, едва услышав это, тут же принялась бранить Чэн Шэня, называя его проклятием для их семьи[2]. Увидев, что мать разделяет его мнение, Чэн Шэн вызвался пойти и донести обо всём похитителям, чтобы преподать тому урок.

Мать беспокоилась о его безопасности, но её слепая любовь к Чэн Шэну взяла верх. Она не смогла его переубедить, а Чэн Лиго как раз не было дома, так что Пань Инхуа уступила желанию сына.

Тогда Чэн Шэн разбудил опьяневших похитителей — и собственноручно распахнул клетку с хищниками. Он сел с ними в машину, участвовал в погоне за Хо Минцзюнем и в итоге вылетел за край обрыва и разбился насмерть, отправившись в путь, из которого нет возврата.

Пань Инхуа прождала всю ночь, но сын так и не вернулся. Неспокойная, она принялась повсюду наводить справки, и наконец ей сообщили, что на серпантине за деревней произошла автомобильная авария, погибло три человека, и, говорят, среди них был подросток; полиция ищет людей, которые могли бы опознать тела.

Пань Инхуа, примчавшись на место, с первого взгляда узнала среди обрывков ткани кусок одежды, что была на Чэн Шэне в ту ночь, когда он ушёл из дома. Она пребывала в шоке от ужасной потери, скорбь нахлынула волной, но прежде чем она успела разрыдаться, к ней подошёл немолодой уже мужчина в деловом костюме и с раздражённым лицом. Он спросил, кем ей приходится погибший, язвительно бросив, что этот ребёнок спас жизнь их молодому господину, и они хотят выплатить ей компенсацию.

Сначала она не поняла, но через мгновение вдруг осознала скрытый смысл его слов, и в её глазах вспыхнула лихорадочная радость.

Она знала, что дурачком, который спас того человека, был Чэн Шэнь, а под машиной оказался её сын, Чэн Шэн. Но на месте были лишь три тела, и среди них не было и следа Чэн Шэня.

Тот мужчина сказал, что молодой господин собственными глазами видел, как того, кто его спас, сбили машиной и сбросили с обрыва. Упав с такой высоты, Чэн Шэнь вряд ли мог выжить.

Три тела на месте происшествия были обуглены до неузнаваемости, и установить личность погибших можно было только с помощью сравнения ДНК. Так что, даже если бы молодой господин лично приехал на место, он бы не смог определить, кто именно погиб.

Самым же важным было то, что тот мужчина лично передал ей слова молодого господина: «Того, кто спас меня, звали Чэн Шэнь».

Местный диалект изобиловал сложными фонетическими оттенками: жители деревни Чэнцзя всегда путали передние и задние носовые звуки, поэтому в их произношении «Чэн Шэн» и «Чэн Шэнь» звучали почти одинаково.

Пань Инхуа приписала заслугу спасения своему сыну Чэн Шэну.

Вся деревня узнала, что Чэн Шэн, сын супругов Чэн, совершил геройский поступок и спас молодого господина из богатой семьи. И с тех пор семья Чэн заполучила могущественных покровителей в лице семьи Хо. А тот бестолковый маленький дурачок Чэн Шэнь бесследно исчез и вскоре был всеми забыт; те, кто изредка вспоминал о нём, следовали официальной версии семьи Чэн, полагая, что его похитили торговцы людьми.

С тех пор спасителем Хо Минцзюня стал «Чэн Шэн», а имя «Чэн Шэнь» по воле заинтересованных сторон и безжалостного времени было стёрто и предано полному забвению.

[1] Цзунцзы (粽子) — традиционное китайское блюдо, представляющее собой клейкий рис с различными начинками, завернутый в листья бамбука или тростника и приготовленный на пару. Имеет характерную форму в виде туго стянутого треугольника. 

[2] 扫把星 (sàobǎxīng) — буквально переводится как «звезда-метла», то есть комета. В древнем Китае кометы считались зловещим знаком, т.к. казалось, будто они «выметают» счастье с неба. Появление кометы воспринималось как предвестие несчастий, войн, смерти правителя или голода. Со временем выражение стало применяться к людям в значении «человек, приносящий несчастья», «тот, из-за кого случаются беды».