Онлайн чтение книги Записки расхитителей гробниц: 9 "Волчье логово Куньлунь" 盗墓笔记续9 昆仑狼窟
50 Волчье логово Куньлунь 9-50 "Дружба"

盗墓笔记续9

 

Толстяк понял, что проговорился, и, неловко хихикнув, попытался выкрутиться:

— Братишка всё же попрощался со мной перед уходом. И что? Какая тут связь?

Чэнь Вэньцзинь немного растерялась, уставившись на Толстяка, и переспросила:

— Он сказал тебе, что выйдет через десять лет?

Толстяк, вспоминая мои слова, сам был не особо уверен, но, следуя принципу обмана, сказал:

— Ну, вроде как да.

Голос Вэньцзинь внезапно повысился:

— Тебя обманули! Чжан Цилин никогда не сможет выйти.

Толстяк изменился в лице. Он помрачнел и спросил:

— Ты о чём?

Чэнь Вэньцзинь вздохнула и сказала:

— Я говорила, что в том нефрите видела прошлое других людей, включая Чжан Цилина. Поэтому... никто не знает его историю лучше меня. Если хочешь спасти его, если хочешь узнать тайну Предела — всё в той гробнице.

Договорив, Чэнь Вэньцзинь опечалилась и тихо произнесла:

— Будь другой выход, я бы не хотела, чтобы вы снова в это ввязывались. Но в этой гробнице сокрыта не только тайна Предела, но и способ спасти Чжан Цилина.

Толстяк, повидавший множество людей на своём веку, видел, что слова Вэньцзинь шли от сердца. Немного поразмыслив, он выпалил:

— По рукам.

Чэнь Вэньцзинь улыбнулась, искренне сказав:

— Спасибо, спасибо тебе.

Дальше, хотя формально возглавляла отряд Чэнь Вэньцзинь, на самом деле всем заправляли люди Чёрного Слепца. Вэньцзинь и Толстяк находились под постоянным наблюдением. Путь до Куньлуньских гор выдался не из лёгких, но об этом и говорить нечего.

Я вдруг вспомнил иероглиф «се» в туннеле и спросил Толстяка:

— Это ты написал?

Он опешил:

— Наивняш, за год, что не виделись, я хоть и скучал по тебе, но всё же не дошёл до того, чтобы повсюду писать твоё имя. Этот... этот Толстяк предпочитает Юньцай.

Я обомлел. Не Толстяк? Тогда кто? Если подсчитать, на данный момент в горах Куньлунь целых четыре группы людей.

Первая группа — это третий дядя, вошедший год назад, вторая — группа Чёрного Слепца под руководством Вэньцзинь, третья — прибывший позже второй дядя, а четвёртая — моя с Цветочком команда. Сейчас судьба Цветочка и остальных неизвестна. Выбрались ли они?

Подумав об этом, я поведал Толстяку о Цветочке, и Толстяк вздохнул:

— Господин Красавчик — человек чести. Как метко говорится: хороших людей небо хранит. Пока не увидишь тело — надежда есть. Без тела нет дела. Если же господин Красавчик действительно сгинул... Буду каждый год возжигать для него благовония.

 — Накаркаешь ещё! Оставь свои благовония при себе. Кстати, ты же вошёл в горы вместе с Вэньцзинь и остальными, почему один-одинёшенек?

Услышав это, Толстяк глубоко вздохнул:

— Я-то думал пойти с ними в гробницу. Может, действительно смог бы найти способ спасти братишку. Неожиданно, добравшись сюда, мы оказались в тупике.

Я не сразу догнал и озадаченно спросил:

— В тупике?

— Ты ещё не понял, что творится вокруг? Ладно, вставай, Толстяк проведёт тебя пару кругов.

Поначалу снаружи было темно, но мы проговорили полночи, и сейчас небо занялось рассветом. Толстяк встал, нашёл в моём рюкзаке обувь и, не обращая внимания на размер, натянул её на ноги.

Его ноги тоже были обмотаны чёрной шкурой. Я заметил, что когда он её размотал, у меня аж дух перехватило от ужаса — вся кожа была покрыта обморожениями. Толстяк-то об этом и словом не обмолвился. А ведь Куньлунь — это вам не лёгкая прогулка! Сколько же ему пришлось вытерпеть?

Надев обувь, он удовлетворённо вздохнул и сказал:

— В жизни человека больше всего страдают ноги. По возвращении Толстяк как следует воздаст им должное.

Я ответил:

— Когда вернёмся в Ханчжоу, сходим на массаж ног.

— Товарищ Наивняш, прошу, брось соблазнять меня, я и так с трудом сдерживаюсь. Ладно, бери оружие, пойдём проветримся.

Он наклонился и закинул на плечо однозарядную винтовку X-60, по форме похожую на винтовку образца 56.

Как только Толстяк крепко стиснул в объятиях оружие, словно повстречав возлюбленную, то сразу ожил, источая мужество и решимость, и окликнул меня:

— Быстрее! Вот ведь черепаха!

Услышав это, я тут же вспомнил Чужака и выругался:

— Это ты, мать твою, черепаха!

Я взял пистолет-пулемёт. Хоть и не знал, что снаружи, но в таком месте лучше быть при оружии.

Толстяк отодвинул занавес, закрывавший вход в ледяную пещеру. Я с оружием наперевес последовал за ним наружу. Как только вышли из-за полога, вокруг нас раскинулось бескрайнее море тумана. Что за дела?

Я не успел задать вопрос. Толстяк, словно зная, что я хочу спросить, ткнул пальцем вверх. Я посмотрел туда, куда он показывал, и увидел, что наверху повсюду плотная снежная мгла. Мрачный туман полностью скрыл солнце и небо. Безжизненный сумрак вокруг создавал ощущение, будто мы в царстве мёртвых. В довершение ко всему, впереди, неподалёку, протекала ледяная река.

В голове мгновенно возникли слова «загробный мир». Я тут же опомнился, энергично потряс головой и мысленно выругал себя: «У Се, что за буйное воображение!»

Толстяк, указывая вверх, сказал:

— С самого момента, как я сюда попал, всё так и было — мрачные тучи и зловещий туман. Прямо-таки царство мёртвых. Я даже засомневался, не превратился ли сам в призрака.

Как говорится, не думай о плохом — накличешь беду, и я поспешно произнёс:

— Тьфу, тьфу, прекрати! Если ты призрак, то и я тоже призрак?

Говоря об этом, я невольно вспомнил о том немце и его падении вниз. Поначалу я полагал, что он погиб, но судя по нынешней ситуации, должно быть, он тоже упал в реку. Интересно, выжил ли? Я спросил Толстяка, не видел ли тот немца, на что Толстяк ответил:

— Кроме тебя, я даже трусов ничьих не видел, где уж мне немца выловить? К тому же, немчики крепкие и сильные, не стоит беспокоиться.

— Да кто о нём беспокоится? Я просто боюсь, что он не умер. В таком случае, враг в темноте, а я на свету. Весьма скверно.

Толстяк похлопал по оружию и махнул рукой:

— Не виделись год, думал, ты набрался храбрости, а сейчас смотрю — всё такой же трусливый, как соевый боб. Не волнуйся, братан тебя защитит.

Несмотря на свои слова, он подошёл к берегу реки, внимательно осматриваясь. Я следовал за ним. Мы пошли вверх вдоль реки, изучая ландшафт местности.

Место, где мы находились, имело довольно странный рельеф. На другой стороне реки возвышался утёс, с которого я упал. Река была не особо широкой — всего пять-шесть метров, только вода непроглядно тёмная, и неясно, насколько она глубока. На нашем берегу была ровная местность, а левее — ледяной холм.

Назвав это ледяным холмом, я на самом деле не мог точно определить его истинный облик. Высотой около четырёх-пяти метров, с неровной поверхностью, он простирался так далеко, что ни спереди, ни сзади не было видно его конца. А та ледяная пещера, где мы раньше находились, располагалась как раз на краю этого ледяного образования.

Я спросил Толстяка:

— Я упал сверху, а как вы сюда вошли? Где вход?

Толстяк приподнял брови и сказал:

— Вход? Вот проведу тебя, тогда и узнаешь.

 — Не томи, скажи прямо.

Он ответил с усмешкой:

— Наивняш, не я пытаюсь создать интригу, а ситуация. Я до сих пор не разобрался.

Я шёл за ним вдоль русла. Пейзаж был однообразным. Плотная зимняя мгла колыхалась на ветру. Вокруг тишь да гладь, будто не было ни одного живого существа. Странно это. Хотя в горах Куньлунь редко увидишь живых существ, но обычно нет такого ощущения полного отсутствия жизни.

 Толстяк не тот, кто любит ходить вокруг да около. Я заметил его странное выражение лица, нахмурился и сказал:

— Толстяк, давай выкладывай, что происходит. Время поджимает. Не до загадок.

Он с беспомощным видом выпалил:

— Нет входа.

Что? Я содрогнулся — что значит «нет входа»? Неужели опять милотуо? Я уставился на него и сказал:

— Товарищ Толстячок, объясни-ка всё чётко.

Толстяк промямлил:

— Ну, это дело такое... С одной стороны, просто, а с другой — не очень-то…

Толстяк явно изнывал от желания поговорить. Опасаясь, что он опять начнёт нести околесицу, я быстро прервал его:

— Тогда расскажи, что проще.

Он недовольно посмотрел на меня и проворчал:

— Что плохого в том, чтобы поточить лясы с Толстяком? Честное слово, всё больше на своего Третьего дядю походишь.

Я невольно горько усмехнулся. Возможно, Толстяк прав — чем больше знаешь, тем тяжелее на душе. Раньше, спускаясь в гробницы с третьим дядей и остальными, даже в критических ситуациях мы шутили и смеялись, но сейчас мне не до смеха. Голову переполняли заботы. Я беспокоился о безопасности третьего дяди, беспокоился о той бронзовой двери. Хотя внешне казался спокойным, внутри будто муравей на горячей сковороде.

Я с горькой усмешкой смотрел на Толстяка. Не успел я рта раскрыть, как он махнул рукой, похлопал меня по плечу и выдал:

— Наивняш, брат я тебе или как? У меня мяса больше твоего. Небо рухнет — пофиг, выстою! Чего так паникуешь? Пусть в нашем железном треугольнике и не хватает одного, но мы двое вместе и смелые, и находчивые. В какие только могилы не лазили. Не говоря уж о другом — ради братца соберёмся с силами. Если твоя тётушка Вэньцзинь не врёт, поднажмём, и разгадаем головоломку Предела. Негоже так падать духом — великий поход только начался, не подведи меня сейчас.

Слова Толстяка подобны живительному бальзаму. Весь этот год прошёл как в тумане: близкие люди один за другим покидали меня. Даже когда встретил Цветочка и Сюсю, они скрытничали, заставляя меня быть настороже. И вот теперь эта речь Толстяка... Я опять растрогался до глубины души и распереживался до тяжёлых вздохов. Собрался было что-то сказать, но Толстяк опередил:

— По-моему, ты чересчур скис! Ну-ка, спой со мной!

Я не знал, плакать мне или смеяться:

— Петь? Хоть мы и успешно объединили силы, но ситуация ещё не настолько оптимистична.

Толстяк парировал:

— Председатель Мао говаривал: песня походу помогает! Революционному бойцу даже тяготы в радость!

Я спросил:

— Толстяк... ты служил в армии?

Потому как он гоняет эти фразочки — за несколько лет совместного спуска в гробницы я ничего другого не освоил, зато цитаты председателя Мао быстренько запали в память.

Я заметил, что Толстяк слегка изменился в лице. Сердце невольно дрогнуло. Мы знакомы уже столько лет, хорошо понимали характер и темперамент друг друга. Но только сейчас я осознал, что практически ничего не знаю о его прошлом. Мне всего-навсего известно, что он самопровозглашённый преемник северной школы, вхож в Пекинские банды, но о его друзьях я ни сном ни духом.

С другой стороны, Толстяк знал практически всё о моей жизни: о моей лавке, сколько человек в семье, о характерах моих родных — за эти годы общения он узнал всё. Но теперь, тщательно подумав, я понял, что жизнь Толстяка мне совершенно неведома.