Онлайн чтение книги Переродился в маленького мужа жестокого мясника Transmigrated into the Cruel Butcher’s Little Wife
Глава 14. Обсуждение

— Третий Тянь, ты после меня еще пойдешь за сладостями?  

— Да, фулан Сюн. Если что нужно – скажите.  

Тан Шоу улыбнулся:  

— Тогда передай, пожалуйста, этот кувшин с соевым маслом и скажи матушке, что у нас срочное дело. Пусть зайдет, как освободится.  

— Без проблем, обязательно передам.  

Тан Шоу сидел на новенькой табуретке, сделанной Сюн Чжуаншанем, и размышлял. Жилищные условия оставляли желать лучшего: сколько ни зарабатывали, денег все равно не хватало, особенно с таким обжорой, как Сюн Чжуаншань.  

Только подумал о нем – и тот тут как тут, нависая над ним. В руках он держал какой-то предмет:  

— Фулан, посмотри. Такой стул ты имел в виду?  

На полу стоял стул, в точности повторяющий современный – если не считать отсутствия узоров и краски. 

Все время сидеть на низких табуретках было неудобно, и теперь Тан Шоу с горящими глазами обошел стул кругом, сел и откинулся на спинку. Прочно и удобно!  

— Фулан Сюн, как у вас соя на масло меняется? — четвертый сын семьи Чэнь с мешком бобов на плече улыбался во весь рот.  

Тан Шоу, облаченный в волчью безрукавку и сидевший на новом стуле с подстилкой из козьей шкуры, выглядел крайне уютно. Четвертому Чэню оставалось только завидовать.  

— Пока бобов хватает, меняться не будем. Если хотите масло – только за деньги: два медных за пиалу.  

Очередь возмутилась:  

— Четвертый Чэнь, ты же на Сюнах уже столько заработал! Фулан сразу сказал – только деньги. Не жмотничай!  

Тот, под строгим взглядом Сюн Чжуаншаня, и думать не смел спорить. Достал два медных и протянул пиалу. Все равно бобы дома девать некуда – есть их каждый день нельзя, живот пучит.  

Тан Шоу налил масла ровно по мерке, невзирая на размер принесенной посуды. Четвертый Чэнь, увидев неполную пиалу, лишь вздохнул и потащил мешок к Ло – тем бобы нужны для тофу.  

— Мне две пиалы, четыре медных!  

— Сейчас.  

К полудню покупатели масла разошлись, и в доме воцарилась тишина. Тан Шоу наблюдал, как Сюн Чжуаншань мастерит мебель. Грубый с виду, тот оказался искусным плотником. По просьбе Тан Шоу он сделал новые паровые корзины, широкие и без заусенцев, чтобы не обжечься. Лопатки для риса, ложки, палочки – все с резными узорами, пусть и неидеальными.  

— Хочу еще прилавок.  

— Какой? — Сюн Чжуаншань отвлекся.  

— По грудь высотой, в три шага шириной, с четырьмя полками. Чтобы товар выставлять, и покупатели тыкали пальцем, не шастая по дому. А весной пристроим к кухне отдельную комнату для торговли – будет больше приватности.  

Не понимая слова «приватность», Сюн Чжуаншань все же уловил суть. Сердце его забилось чаще: Тан Шоу говорил о будущем, их общем будущем.  

— Хорошо. Как сойдет снег – займусь.  

— И теплые стены с подогревом пола.  

— Ты знаешь, как их делать?  

— Видел чертежи… вроде представляю.  

— Тогда справимся.  

Вскоре пришла семья Сюнов.  

— Сяо Шоу, ты нас звал? — почтительно спросила мать.  

Сяо… Шоу?! «Малыш Шоу»?! Его, натурала, так открыто называют «маленьким пассивом»?!  

— Не смейте так меня называть! — взревел Тан Шоу.  

Все остолбенели. Мать Сюн Чжуаншаня покраснела до корней волос: она лишь хотела выразить почтение, а ее так грубо оборвали…  

Опомнившись, Тан Шоу замахал руками:  

— Простите! У меня на родине это оскорбительное прозвище для мужчин… вроде как сравнивать с женщиной. Я не хотел…  

С детства его дразнили «пассивом» из-за имени. На самом деле иероглиф «шоу» (寿) означал «долголетие», но родители изначально хотели назвать его «худым» (瘦) – оба они страдали ожирением и молились, чтобы второй сын не унаследовал их комплекцию.  

— Ничего… — пробормотала мать.  

— Прости, матушка, — вмешался Сюн Чжуаншань. — Лучше зовите его «фулан второго сына».  

Подавив обиду, Тан Шоу перешел к делу:  

— Я хочу научить вас готовить грецкие печенья.  

[прим. ред.: все три иероглифа: из имени героя «寿» – долголетие, «瘦» – худой, и «受» – принимать (сленг: пассив), читаются одинаково (думаю, произносятся +/- тоже), – шоу]

У любого, кого с подросткового возраста дразнили «принимающим», останется психологическая травма. Хотя Тан Шоу действительно перегнул палку, он уже извинился, и теперь, не зная, как еще загладить вину, перешел к делу:  

— Матушка, батюшка, я позвал вас, чтобы обсудить рецепт грецких печений. Я хочу научить вас их готовить.  

Четверо Сюнов остолбенели, забыв про неловкость, и замотали головами. Четыре уже переданных рецепта и так принесли семье немалый доход – они берегли их как фамильную ценность, а тут Тан Шоу собрался отдать еще и уникальный рецепт, которого не было даже в городе!  

Мать Сюн догадалась о его мотивах:  

— Фулан, не надо. Я простила тебя, и передавать рецепт необязательно. Наверное, это ваше семейное достояние, которое обычно передают только сыновьям. Твои родители, должно быть, хотели обеспечить тебе безбедную жизнь, так что береги его для своих детей.  

Тан Шоу покачал головой:  

— Нет, матушка, я не из-за извинений. Мы с... с мужем уже давно это обсудили. — Он поймал себя на том, что хотел назвать мужа по имени, и поспешил исправиться, вспомнив, как мать Сюн осуждала подобное.  

Сюн Чжуаншань подтвердил:  

— Да, фулан говорил об этом. Он хочет научить вас печеньям, а вы, в свою очередь, передадите четыре предыдущих рецепта четвертой сестре.  

— Ни за что! — всплеснула руками мать. — Фамильные секреты посторонним не передают!  

Она любила дочь, но традиции были сильнее: женщина после замужества становилась частью чужого рода.  

— Матушка, четвертой сестре живется несладко. Пусть это будет ее приданым от брата.  

Отец Сюн тоже запротестовал:  

— Нет, это невозможно. Если отдать рецепт четвертой, он станет достоянием семьи Чжао, а к нам отношения иметь не будет.  

Тан Шоу, хоть и не разделял их взглядов, понимал логику.  

— Вы боитесь не за четвертую сестру, а за семью Чжао. Выслушайте меня: если останетесь при своем мнении, откажемся от этой затеи.  

Родители Сюн уже настроились на отказ, но позволили ему говорить:  

— Я предлагаю поставить условие: рецепт передается только четвертой сестре как ее личная собственность. Она сможет научить своих детей – неважно, сына или дочь, – но никому больше в семье Чжао, включая мужа.  

— Но ее дети все равно будут Чжао! — не сдавалась мать.  

— Они носят фамилию Чжао, но в их жилах течет и ваша кровь, — пытался убедить Тан Шоу.  

— Это не то же самое! — стоял на своем отец.  

Фамилия значила слишком много – замужняя дочь даже вычеркивалась из родословной. Понимая, что этот аргумент не сработает, Тан Шоу перешел к эмоциям:  

— Четвертая барышня – ваша дочь, и ее тяготы вам небезразличны. Мы можем помогать, но не вечно. Я хочу поддержать не Чжао, а племянников – ваших внуков. Разве дядя не вправе помочь родне?  

Родители оставались непреклонны, пока Сюн Чжуаншань не вмешался:  

— Решение принято. Рецепты принадлежат моему фулану, и только он решает, кому их передавать.  

Это привело их в замешательство. Если Тан Шоу так щедро делился семейными секретами, значит, в своем роду он был любимцем. А они, выходит, слишком суровы к дочери...  

— Те рецепты, что у вас есть, уже известны другим, так что не жалко отдать их четвертой сестрице. А грецкие печенья останутся исключительно в семье Сюн.  

— Но как гарантировать, что Чжао не выведают рецепт? — спросил отец.  

— Наоборот, нужно устроить публичную церемонию с приглашением старейшин обеих деревень. Объявить, что это – личное приданое четвертой сестрицы, которое она может передать только своим детям. Если Чжао посмеют украсть секрет... мы заберем четвертую сестрицу обратно.  

— То есть развод?! — ахнула мать.  

— Нет, — твердо сказал Тан Шоу. — Она сама оставит мужа.  

«Оставит мужа»... Мать Сюн никогда не слышала о таком.  

— Именно так. Мы покажем Чжао, что наша четвертая сестрица – не бесприданница, а полноправная часть семьи Сюн, которая всегда найдет у нас поддержку.  

«Всегда часть семьи...» — глаза матери наполнились слезами. Всю жизнь она терпела унижения от свекров, и никто не сказал ей этих слов. А теперь, на склоне лет, благодаря фулану второго сына, она наконец обрела то, о чем мечтала: чувство, что за спиной есть надежный дом.  

— Фулан, я согласна. Если Чжао, получив такое богатство, посмеют обижать четвертую, пусть станет первой в Поднебесной, кто бросит мужа!  

Тан Шоу не ожидал, что одна фраза подействует сильнее всех уговоров. 

Отец и сыновья Сюн, глядя на мать, будто что-то осознали.  

— Также нужно оговорить, что четвертая сестрица будет отдавать половину заработка на содержание стариков Чжао, но вторая половина – ее личные деньги. После раздела имущества их нельзя трогать. Иначе мы потребуем все назад плюс компенсацию.  

— Но разве Чжао согласятся? — усомнилась мать.  

— Только дурак откажется от халявы, — рассмеялся третий. — Во всей Юйчао никто не дает дочерям фамильные секреты в приданое! Нас засмеют.  

Мать Сюн хлопнула себя по лбу:  

— Точно! Тогда так и поступим, а если Чжао вздумают хитрить – покажем, где раки зимуют!