Онлайн чтение книги Переродился в маленького мужа жестокого мясника Transmigrated into the Cruel Butcher’s Little Wife
Глава 38. Кто-то замерз насмерть

Однако спокойствие второй невестки Ли объяснялось просто – она вообще не слышала, о чем шла речь.

С того момента, как Тан Шоу достал вату, ее глаза буквально прилипли к ней, полные зависти и жадности.

— Фулану Сюн повезло, — кисло промолвила она. — Теперь у вас есть теплая лежанка, меховая одежда, сапоги, а ночью еще и ватное одеяло. Этой зимой вам точно не страшны морозы. — Затем ее глаза хищно блеснули, и она добавила с явным умыслом: — Вот только не всем так везет. Кто-то зимой греется, а кто-то… замерзает насмерть. И ведь живут в одной деревне – а разница какая! Эх!

В один миг вся уютная атмосфера в комнате испарилась. Сердце Тан Шоу болезненно сжалось.

Вторая невестка Ли продолжила, делая вид, что просто болтает, но каждое ее слово было отравлено:

— Кстати, по дороге сюда я видела, как двое ваших односельчан выносили из деревни тело, завернутое в рогожу. Мне стало жалко, я расспросила – оказалось, это старуха из семьи У. На третий год замужества ее мужа забрали на войну, а через два месяца пришла весть, что он погиб. Она одна подняла двоих сыновей, но когда им исполнилось шестнадцать, их тоже забрали в солдаты. Не прошло и года – оба погибли.

— …

— Вот и осталась она одна, без родни. А умерла так, что никто даже не знает, когда это случилось. Соседи забеспокоились, что ее давно не видели, зашли проведать – а она уже замерзшая. Давно ли умерла – не разберешь, но ясно, что от холода. — Она цокнула языком: — Ужас-то какой!

В истории Китая каждой зимой тысячи людей гибли от морозов – но для Тан Шоу это всегда были просто цифры, холодные и далекие. Теперь же смерть пришла к кому-то, кого он знал. Даже каменное сердце дрогнуло бы.

Тан Шоу вспомнил ту старуху. Она была на их свадьбе – Сюн Чжуаншань специально посадил за один стол деревенских вдов и сирот. Во время тоста Тан Шоу запомнил ее особенно хорошо: добрая, улыбчивая женщина, которая сказала, что у него счастливое лицо и что они с Сюном – прекрасная пара. Сюн Чжуаншань тогда так растрогался, что сунул ей в руку кусок мяса.

А теперь ее не стало. И причина смерти – замерзла. В его прежнем мире такое было немыслимо.

Взгляд Тан Шоу упал на лежанку, и сердце будто пронзили тысячи игл. Лицо побелело. Сюн Чжуаншань шагнул к нему, но не успел коснуться – Тан Шоу уже вжался в его грудь.

В комнате повисла гнетущая тишина.

Лицо Сюна потемнело, глаза вспыхнули яростью. Тетушка Ли, поняв, что натворила, схватила вторую невестку за руку и почти выволокла из дома, ругая себя за то, что вообще привела ее.

Если Сюны после этого не откажутся от ее работы, больше я не позволю ей сюда приходить. Все подошвы буду сдавать сама.

Братья Чжэн и бабушка Чжан поспешно попрощались и тоже ушли.

На обратном пути тетушка Ли отчитывала невестку, но та только фыркнула:

— Ну и что? Я просто сказала, как есть. Разве я соврала?

— Ты намекала, будто Сюны виноваты в ее смерти! Но все, что у них есть, они честно заработали!

Если бы тетушка Ли жила в наше время, она бы знала термин «моральный шантаж».

«У тебя есть деньги – значит, ты обязан делиться. Если не помогаешь бедным – ты бессердечный подлец».

Вторая невестка Ли не говорила этого прямо, но весь ее подтекст сводился к одному: «Если бы Тан Шоу не скрывал секрет лежанки, старуха У не умерла бы».

— Я ничего такого не говорила! Если они сами так подумали – значит, совесть у них нечиста! — Вторая невестка Ли пожала плечами, будто речь шла о погоде, а не о чьей-то смерти. — Кстати, у Сюнов и правда денег куры не клюют. Столько ваты!

Неожиданно она сунула руку в тюк и выдрала клок ваты. Тетушка Ли в ярости вырвала его обратно, не стесняясь бить невестку по рукам.

Уже у своего дома она резко развернулась и захлопнула дверь перед самым носом невестки.

— Эй! Ты чья родня-то?! Я ж не твою вату украла! — взвизгнула та. — Нашли чем гордиться – гроши заработали и сразу зазнались!

Дверь снова распахнулась. Тетушка Ли стояла на пороге с ледяным лицом.

— Как закончишь подбивать эти две пары подошв, отдашь их мне. И больше не смей ходить к семье Сюн, иначе я скажу фулану Сюн, чтобы он больше не нанимал тебя. Ты же видела, что он мне доверяет – если я скажу, он согласится.

Высказав все, что хотела, тетушка Ли с грохотом захлопнула дверь прямо у нее перед носом.

Вторая невестка Ли смущенно потерла нос и недовольно ушла.

В доме семьи Сюн Тан Шоу даже забыл вырваться, когда Сюн Чжуаншань на руках, как принцессу, усадил его на кан. Его лицо было бледным и подавленным.

Тан Шоу не считал себя святым – он не родился, чтобы спасать страждущих, этим пусть бодхисаттвы занимаются. Но когда он услышал, что знакомый ему человек замерз насмерть, ему стало невыносимо тяжело, сердце сжалось от боли.

— В деревне каждый год умирают от холода старики, долго болевшие, или новорожденные дети – это обычное дело, — Сюн Чжуаншань, грубый мужлан, за свои двадцать восемь лет и понятия не имел, что такое «ласковые слова», но сейчас пытался утешить Тан Шоу как мог. Однако из него вышла лишь эта сухая правда. Хотя в его голосе сквозила такая нежная забота, что, услышь это случайный прохожий, он бы точно решил, будто Тан Шоу изменяет с другим – каким-нибудь мягким благородным мужем, совсем не похожим на Сюн Чжуаншаня.

— Я знаю, — сказал Тан Шоу, — но мне все равно грустно. Я не могу перестать думать: если бы в доме бабушки У был кан, может, она бы не умерла. Пока я наживался на продаже глиняных кирпичей, ее заживо заморозило насмерть. — От этих мыслей даже серебряные, что он заработал, казались ему запятнанными кровью бабушки У.

— Как ты можешь так думать? — нахмурился Сюн Чжуаншань. — Это вообще не твоя вина. Метод постройки кана – твой, ты вправе на нем зарабатывать, и это не неправедные деньги.

Тан Шоу понимал логику, но не мог перестать мучить себя.

Той ночью ему приснился кошмар: бабушка У лежала на рваной циновке, ее обычно доброе лицо было искажено от боли, сине-белое от холода. Она бормотала: «Холодно… так холодно…»

— Фулан… Фулан… Тан Шоу!

Тан Шоу проснулся в поту, тяжело дыша, и прижался к груди Сюн Чжуаншаня, которая казалась такой же надежной, как крепость.

— Не бойся, это просто дурной сон.

— Угу… — тихо отозвался Тан Шоу, но через некоторое время вдруг сказал: — Я хочу раскрыть метод постройки кана. Пусть я не смогу помочь всем несчастным в мире, но хотя бы сделаю, что в моих силах. Не ради благодарности – просто чтобы жить с чистой совестью.

В Юйчао пять лянов серебра – это двухгодовой запас еды для семьи из трех человек. Сейчас же глиняные кирпичи взлетели в цене до двадцати лянов за один кан, а они уже сделали пять канов – то есть сто лянов. Но этой зимой они точно сделают не только пять. В Юйлинь и соседних городках хватает богатых семей: тех, кто готов выложить двадцать лянов, может, и немного, но кто согласится на пять лянов, чтобы пережить зиму в тепле, – таких не счесть.

И это только окрестности Юйлиня! А если весть дойдет до Восточной столицы, где живут настоящие аристократы… тогда прибыль будет и вовсе неисчислимой.

Хотя метод постройки кана изначально был его идеей, теперь они с Сюн Чжуаншанем – одна семья, и решение должно быть обоюдным. Но сто лянов – для выходца из крестьянской семьи, как Сюн Чжуаншань, это как если бы нищий из трущоб вдруг выиграл миллионы и из вечного голода и нищеты разом перешел к роскошной жизни. И тут его вторая половина просит отказаться от этого богатства – ради каких-то чужих людей.

Это настоящее испытание человеческой природы. Даже в его прошлом мире Тан Шоу сомневался, сколько людей на миллиарды согласились бы на такое.

Если бы он не попал в Юйчао, а кто-то в прошлой жизни задал бы ему такой вопрос… он и сам не знал бы, как поступить. Вдруг это его единственный шанс разбогатеть? А если он откажется, а потом окажется в нищете, не сможет заплатить за лечение родителей?

Сейчас же он мог легко предложить раскрыть секрет кана, потому что, как путешественник между мирами, знал многое, чего не знали здешние люди. Отказавшись от этого, он мог заработать другими способами.

Но Сюн Чжуаншань об этом не знал. Для него это был выбор между миллионами и неопределенным будущим, где шансы на богатство – призрачны, а вот бедность и болезни – вполне реальны.

Тан Шоу не мог просто заставить его сделать такой выбор без объяснений. Он не мог раскрыть, что он из другого мира, но мог сказать, что у него есть и другие способы заработать – тогда у Сюн Чжуаншаня был бы повод согласиться.

Но едва он открыл рот, как Сюн Чжуаншань твердо сказал:

— Хорошо.

Даже это одно слово прозвучало так мощно, будто могло сдвинуть горы.

А Тан Шоу застыл в оцепенении, уставившись на него.

Сюн Чжуаншань посмотрел на своего ошарашенного фулана и нежно поцеловал его в макушку.

— Фулан, раз метод постройки кана придумал ты – он твой. Я же говорил, что в доме все дела решаешь ты, и это не пустые слова. — Грубый мясник, казалось, внезапно постиг искусство любовных речей и теперь сыпал ими с легкостью. — Для меня важнее всего только ты. Просто ты сам.

Атмосфера была настолько идеальной, что Тан Шоу почувствовал – если сейчас не заняться чем-то романтическим, это будет преступлением против самой природы.

И конечно, этот похотливый мясник не упустил возможности – в следующий момент он уже прижал его и принялся грубо действовать.

Между сотрясениями кровати Тан Шоу вдруг осознал, что что-то здесь не так. Как все скатилось к такому финалу? Почему страдает всегда его задница?

Ему было так жаль ее!

Вообще, этот большой глупый медведь был неплох, если не считать его сексуальной одержимости и вспыльчивого характера. Вот если бы он мог хотя бы иногда не думать о его хризантеме – было бы просто замечательно.