Онлайн чтение книги Переродился в маленького мужа жестокого мясника Transmigrated into the Cruel Butcher’s Little Wife
Глава 36

Уездный начальник не ожидал, что Сюн Чжуаншань лично приедет поблагодарить его, и тем более не слышал о таком изобретении, как кан. Хотя он знал, что семья Сюн не промах – их зубной порошок даже в столице пользуется спросом, – но в глубине души все же сомневался. Отказать он не решился, однако попросил соорудить кан не в главной спальне, а в гостевой комнате.  

Сюн Чжуаншань не стал уговаривать. Закончив работу, он оставил несколько зубных щеток и коробочку зубного порошка, после чего уехал.  

Когда начальник разжег кан и ощутил его преимущества, семья Сюн была уже далеко. Он жалел о своем решении, но не мог же сразу позвать их обратно, чтобы переделать главную спальню. Пришлось временно поселиться в гостевой, а через несколько дней найти повод и снова пригласить мастеров.  

Покинув усадьбу начальника, Сюн Чжуаншань зашел в кузницу и заказал огромный котел, подходящий для их печи, потратив на него пять лянов.  

Слухи о том, что семья Сюн соорудила начальнику невероятно теплый кан, перед которым меркнут даже десять жаровен, разлетелись мгновенно. Вскоре об этом знали не только в Юйлине, но и в соседних городках. Люди толпами устремились в деревню Синхуа, чтобы увидеть чудо-лежанку.  

Однако, узнав, что только за глиняные кирпичи нужно выложить пять лянов, большинство отступилось. Зато богатые семьи, наоборот, рвались вперед, даже начали торговаться, лишь бы первыми заполучить кан в свои дома.  

— Старший брат Сюн, я дам шесть лянов, сделайте сначала мне!  

— Шесть лянов? Да ты смеешься! Я предлагаю семь!  

— Ты еще его критикуешь? Сам-то хоть понимаешь, что говоришь? Я дам восемь!  

— Десять лянов!  

— Двенадцать!  

— Двадцать!  

Для знатных семей эти деньги не имели значения – главное было пережить зиму в тепле. Все рассуждали одинаково: если замерзнешь и заболеешь, на лекарства уйдет еще больше. Лучше заплатить сейчас и провести зиму комфортно.  

Но как бы ни хотели люди поскорее обзавестись каном, глиняные кирпичи все же оставались глиняными кирпичами, и переплачивать сверх меры никто не желал. В итоге за двадцать лянов братья Сюн первыми соорудили два кана для семьи Мэн из Юйлиня.  

Даже в такой богатой семье, как Мэн, кан сделали только для старейшин и главы дома – младшим поколениям такая роскошь была недоступна. Едва закончив работу у Мэнов, братьев тут же пригласили несколько знатных семей из соседнего городка. С тех пор они пропадали в разъездах, уезжая затемно и возвращаясь глубокой ночью. Несмотря на усталость, оба даже поправились – хозяева, боясь, что мастера будут халтурить, закармливали их сладостями и угощениями, чтобы те работали усерднее.  

Слухи о канах разнеслись по всей округе, вызывая зависть и мечты о том, чтобы и в их домах когда-нибудь появилось такое чудо.  

Услышав, возможно, приукрашенные рассказы соседей, жена старшего Сюна, старшая невестка Сюн, сгорала от досады.  

— Представляешь, люди готовы платить по двадцать лянов, лишь бы получить кан поскорее! И это только за кирпичи, работа оплачивается отдельно! — взахлеб рассказывала жительница деревни Сяонань матери Чжао. — А твой зять-то теперь важная птица – даже знатные господа с ним вежливо беседуют!  

При этом она многозначительно косилась на старшую невестку Сюн.  

— А я вот думаю, какой же твой зять молодец – хоть и занят, но все же отпустил жену к вам помогать!  

После истории с кражей рецептов выпечки, из-за которой семья Сюн разгромила дом Чжао, вся деревня потешалась над ними. Эти намеки доводили мать Чжао до бешенства.  

— Убирайся! — закричала она, размахивая метлой.  

Вернувшись, женщина в гневе набросилась на дочь, которую раньше так любила:  

— Я же говорила – не выходи за этого Сюна! А теперь из-за тебя вся деревня над нами смеется! Даже твой отец и братья не могут спокойно выйти на улицу!  

Старшая невестка Сюн молча терпела крики, к которым уже привыкла.  

Два ее брата фыркали от недовольства, а их жены язвительно предложили:  

— Пусть старшая сестра попросит зятя соорудить для нас кан. Ведь кирпичи-то свои, да и работа своя – чего ему стоит?  

— Тогда мы скажем, что с выпечкой вышло недоразумение, и деревня перестанет нас обсуждать.  

— Сестра, даже если тебе не жалко братьев, пожалей хоть родителей! Ты что, хочешь, чтобы они из-за тебя вечно прятались от людей?  

Старшая невестка Сюн молча продолжала работу. С тех пор как она вернулась в родной дом, жены братьев перестали помогать по хозяйству, и вся работа легла на ее плечи. Ее руки, некогда ухоженные, теперь покрылись трещинами и огрубели. Но даже это не мешало невесткам считать ее дармоедкой.  

Когда мать Чжао снова закричала, требуя ответа, старшая невестка Сюн тихо прошептала:  

— Завтра я пойду и спрошу…  

— Какое еще завтра?! — взбесилась мать. — Сейчас же отправляйся!  

Так, без гроша в кармане, старшая невестка Сюн выгнали из дома. Дорога из деревни Сяонань в Синхуа занимала около четырех часов, и когда она наконец добралась до дома Сюнов, уже сгущались сумерки.

— Матушка... — робко позвала старшая невестка Сюн свекровь, стоя во дворе.

Та даже не подняла на нее глаз, будто в доме и не появилось нового человека, и молча продолжала заниматься своими делами.

Лишь двое детей, выбежавших во двор поиграть, заметили мать и тут же бросились к ней, словно пушечные ядра:

— Матушка, матушка, почему ты так долго не приходила? Я так по тебе скучал!

— У-у-у... Я тоже скучала! Матушка, больше не ходи к бабушке, Ху-цзы [прим. ред.: в данном контексте умен.-ласк. суффикс для обозначения ребенка семьи] и другие говорят, что если ты не вернешься, ты нас бросишь...

Старшая невестка Сюн тоже тосковала по детям. Обнимая их и слушая их рыдания, она почувствовала, будто сердце ее вымачивают в лимонном соке – такая поднялась горечь. И все трое принялись горько плакать.

Свекровь скосила на них взгляд, и в ее сердце тоже шевельнулась жалость. Но стоило ей вспомнить, как старшая невестка Сюн предала их, вынося добро из дома, как она вновь ожесточилась.

Младшая Сюн знала, что мать просто хочет преподать невестке хороший урок, чтобы та запомнила его и больше не смела повторять своих ошибок, а вовсе не собирается заставлять старшего брата развестись с ней. К тому же та родила Сюнам двоих детей, да и брат ее искренне любил – все эти дни, когда жены не было дома, он даже за едой был рассеян.

— Невестка вернулась! Заходи в дом, наверное, замерзла в пути? У матушки в комнате новый кан, там очень тепло, давай скорее погрейся! — Младшая Сюн бодро, словно ничего и не произошло, взяла старшую невестку Сюн за руку и повела во внутренние покои.

Днем женщины обычно шили обувь, поэтому старик Сюн уступил теплое место у кана, усевшись поодаль.

Старшая невестка Сюн села на кан и ахнула от неожиданности – снизу исходило тепло. Не зря в деревне все говорили, что кан – замечательная вещь, и чиновники готовы платить большие деньги, чтобы установить его. С ним и зима не страшна.

— Это... вы обувь шьете? — старшая невестка Сюн увидела на столе материалы для обуви, а на кане – тесто и от удивления спросила, что они делают.

Как раз в этот момент в комнату вошла свекровь, и ее лицо тут же потемнело.

— Пятая дочка, зачем ты привела ее сюда? Боишься, что твой фулан не передаст рецепты ее родичам? — Затем она мрачно обратилась к старшей невестке Сюн: — Немедленно возвращайся в свою комнату! Отныне тебе запрещено интересоваться семейными делами, приносящими доход. Занимайся домашней работой и все.

Старшая невестка Сюн не посмела перечить и поспешно слезла с кана, вернувшись в свою комнату.

Все унижения, которые она пережила в родительском доме, помогли ей осознать, как сильно она ошиблась. Если семья мужа готова принять ее обратно, она готова терпеть любое обращение.

Совсем стемнело, когда Сюн Те и Сюн Чжу вернулись домой. Братья так устали, но все же пожалели две монеты на дорогу.

— Жена, ты вернулась! — Увидев жену, изможденный Сюн Те тут же воспрял духом и, не торопясь ужинать, поспешил увести ее в их комнату, чтобы поговорить наедине.

Сюн Те скучал по жене, но поскольку та была виновата, он не решался заговорить первым. Теперь, когда она вернулась сама, он взял ее за руку, словно желая высказать тысячу слов.

Случайно задев руку жены, он услышал, как та вскрикнула от боли, и тут же закатал ей рукав. Шрам уже затянулся, но Сюн Те все равно было больно смотреть на это.

Старшая невестка Сюн не сдержала слез – вдруг вспомнились чувства, которые она испытывала к Сюн Те в молодости.

Именно потому, что он ставил ее на первое место, она и влюбилась в него. Пусть он был неотесан и не умел сладко говорить, зато искренне любил ее.

Но после свадьбы бедность семьи Сюн и богатство ее родни, ежедневные упреки матери и братьев в адрес Сюн Те постепенно затмили ее разум, и она забыла о былых чувствах и его доброте.

— Не плачь, — растерянно вытирал слезы жены Сюн Те. — Жена, не плачь. Теперь в доме достаток. Я могу устанавливать по три кана в день и зарабатывать девяносто монет. Если захочешь мяса, скажи матушке, тебе больше не нужно возвращаться.

Тихие всхлипывания старшей невестки Сюн перешли в рыдания.

— Муж, я не вернусь, не вернусь! Отныне я буду только заботиться о тебе и детях!

Тан Шоу сидел на теплом кане и разложил перед собой серебро, заработанное за последние дни. Хотя он и не знал, сколько именно лянов тут было, одно лишь созерцание серебра радовало его. Раз есть серебро, значит, и золото не за горами.

Но тут внезапно появилась мускулистая рука, и Тан Шоу с ужасом наблюдал, как его серебро одно за другим исчезало в старом деревянном ларце.

Надув губы и широко раскрыв глаза, Тан Шоу попытался придать себе грозный вид:

— Неужели нельзя оставить мне хоть одну? Ведь это я их заработал!

— Когда родишь мне ребенка – будь то дочурка, сынок или шуанэр – я отдам тебе все наше серебро. А сейчас – нет, — Сюн Чжуаншань пристально смотрел на Тан Шоу. Обычно его взгляд был мрачным, но сейчас Тан Шоу почувствовал что-то зловещее, и волосы на затылке встали дыбом.

Как и ожидалось, Сюн Чжуаншань продолжил:

— Что касается остального... не забывай, что ты мой, а значит, и деньги, которые ты зарабатываешь, тоже мои.

Тан Шоу сердито буркнул:

— Белолицый дармоед! [прим. ред.: досл. «маленькое белое лицо» – унич. обращение к мужчинам, выглядящим изнеженно, живущим за счет женщин, не заним. тяж. трудом + «есть мягкую еду» – жить за чужой счет (обычно о мужчине, который содержится женщиной или родней)]

— У меня не белое лицо, я не белолицый, — Сюн Чжуаншань ответил: — Но если можно жить за счет фулана, я только за.

Тан Шоу: «...»

Должно быть, Сюн Чжуаншань сегодня встал не с той ноги. Куда делся его мрачный и жестокий образ? По идее, он должен был швырнуть деньги ему в лицо и приказать убираться... нет, стоп, уйти ему все равно не дадут, скорее, повалят на кровать и «уберут» вместе с собой. При этой мысли у Тан Шоу заныла поясница. Ладно, пусть уж лучше остается таким. Лучше уж просить у Небес, чтобы он оставался в этом амплуа, чем страдать пятой точкой.

— Фулан, посмотрите, я все сделала как надо? — Старуха Чжан с внуком почтительно смотрела на Тан Шоу.

Тан Шоу проверил подбитые ватой туфли и кивнул.

— Да, все в порядке.

Старуха Чжан расплылась в улыбке, обнажив беззубый рот. Ее внук не был так сдержан и запрыгал от радости.

— Спасибо вам, фулан! — Старуха Чжан, несмотря на возраст, было собралась поклониться Тан Шоу, но тот поспешно отпрянул.

— Бабуля Чжан, что вы! Это слишком!

— Ничего подобного! Если бы не вы, нам с Пань-панем не пережить бы эту зиму. Теперь, заработав денег, через несколько дней купим зерна, и мы не умрем с голоду. — Глаза старухи Чжан наполнились слезами, и она вытерла их уголком одежды. — И спасибо старшему Чжэну. Если бы ваша семья не пожалела меня и не разрешила подбивать подошвы у вас дома, я бы не смогла заработать.

Старший сын Чжэн поспешно замахал руками.

— Пустяки! Нам тоже нужно подбивать подошвы, дрова все равно жечь. Вообще, все мы должны благодарить фулана. Без него нашей деревне пришлось бы туго этой зимой.

Тан Шоу улыбнулся, но ничего не сказал, а вместо этого достал из шкафа грецкое печенье и протянул Чжан Паню.

Это было печенье, которое Тан Шоу специально испек для Сюн Чжуаншаня – у того был отменный аппетит, и он часто успевал проголодаться до ужина, поэтому Тан Шоу держал дома сладости для перекуса.