Онлайн чтение книги Переродился в маленького мужа жестокого мясника Transmigrated into the Cruel Butcher’s Little Wife
Глава 90. Шашлычки на палочках

К счастью, тот негодяй сбежал и не вернулся. Когда Тан Шоу и Сюн Чжуаншань прибыли на место, лавка была плотно закрыта, и снаружи невозможно было сказать, что здесь только что побывал вор.  

Хувацзы первым спрыгнул с повозки. Всю дорогу его сердце было не на месте. Обычно, сталкиваясь с подобным много раз, он уже не придавал этому значения, и когда оставил Гоуданя одного присматривать за лавкой, даже не задумался.  

Но увидев, как переживает Тан Шоу, он и сам начал бояться. Всю дорогу его терзала мысль: а что, если вор действительно вернется? Как Гоудань, оставшись один, справится? Зная его характер, он ни за что не позволит негодяю унести приправы для изучения. Но если вступит в схватку со взрослым преступником, то, как бы отчаянно он ни дрался, все же останется лишь ребенком и наверняка пострадает.  

Хувацзы теперь действительно волновался. Его голос сорвался от крика:  

— Гоудань… Гоудань… Ты в порядке?  

Из лавки раздались шаги, и Гоудань открыл дверь.  

— Хувацзы, как ты так быстро вернулся? Ты рассказал фулану? Что он сказал? Он на нас злится? Разрешит ли нам дальше работать в его лавке?  

Только закончив говорить, Гоудань заметил Тан Шоу, Сюн Чжуаншаня и остальных, выходящих из повозки. Он поспешно убрал руку со лба, но тут же осознал, что теперь шишка видна, и фулан ее заметит. Но если продолжать прикрывать, разве это не намекнет фулану, что он ранен?  

Гоуданю было чуть больше десяти лет, но он уже повидал столько людей и событий, что размышлял куда больше сверстников. Все сводилось к тому, что он слишком дорожил этой работой, боясь ее потерять и снова вернуться к прежней жизни, когда его компания бродячих ребят голодала.  

— Подойди, дай мне посмотреть.  

Гоудань все норовил спрятаться в тени, но Тан Шоу вытащил его из темной лавки. Поднеся фонарь ближе, он увидел шишку на голове мальчика:  

— Болит? Кружится голова? Не тошнит?  

Хотя подробности произошедшего были неизвестны, в любом случае ловля вора – дело опасное.  

Гоудань поерзал, его маленькое тельце съежилось, плечи подались вперед, словно он превратился в скрюченную креветку. В его напряженности сквозила осторожная подобострастность. Первое, что он сказал Тан Шоу, касалось вовсе не его травмы.  

— Фулан, не волнуйтесь, я отобрал коробку с приправами, он не смог ее украсть.  

У Тан Шоу запершило в носу, и слезы едва не хлынули. Он понимал: то, что Гоудань, игнорируя свои травмы, сразу заговорил об этом, означало лишь одно – мальчик считал приправы важнее своей жизни.  

— Ты сам – самое важное. — Сердце Тан Шоу сжалось от боли, и он заговорил с Гоуданем мягким голосом: — Тебе где-нибудь плохо?  

Он – самое важное?  

Никто раньше не говорил ему такого, и Гоудань застыл в оцепенении, уставившись на Тан Шоу. Машинально он ответил:  

— Нигде не плохо, только шишка на лбу, немного болит. — Тут же спохватившись, он поспешно добавил, боясь, что Тан Шоу сочтет его слабаком: — Не болит… Сейчас уже не болит.  

Тан Шоу не мог больше смотреть на Гоуданя – этот ребенок вызывал такую жалость.  

— Эрлан, ты знаешь, какая аптека в городе сейчас открыта? Надо отвезти Гоуданя проверить рану. Голова – не шутки, внешне может казаться нормой, но вдруг последствия проявятся позже?  

Хувацзы тут же вызвался:  

— Фулан, я знаю одного лекаря, который живет прямо в аптеке. Даже если он уже лег спать, в экстренных случаях он откроет, если постучать.  

Хувацзы тоже боялся, что у Гоуданя останутся осложнения. Сами они точно не смогли бы заплатить за лечение, так что лучше сейчас, пока Тан Шоу предложил, провериться. Даже если обнаружат проблему, а Тан Шоу откажется лечить, можно хотя бы узнать, чего избегать. Иначе, если болезнь проявится позже, у них не будет денег даже на консультацию.  

— Эта аптека называется «Аптека семьи Сюй», на северной улице.  

Хотя в аптеке семьи Сюй уже спали, после нескольких стуков дверь все же открыли.  

Лекарь Сюй был седовласым старцем с добродушным лицом. Даже разбуженный посреди ночи, он не показал и тени раздражения.  

— Лекарь Сюй, это Гоудань, мой работник. В лавку пробрался вор, и, когда Гоудань пытался его остановить, ударился головой.  

Лекарь Сюй кивнул и впустил их. Проверив пульс и задав несколько вопросов, он наконец сказал:  

— Ранение на голове, похоже, несерьезное, пока никаких последствий не видно. Но с головой никогда не угадаешь, так что пусть пару дней не работает, отдохнет дома.  

— Хорошо, я сразу по возвращении дам ему отпуск.  

В Юйчао не было томографов, и если бы у мальчика оказалось сотрясение или кровоизлияние, это бы не выявили. Так что несколько дней наблюдения – самый надежный вариант. Если за это время не проявятся симптомы, значит, мозг не пострадал.  

— Я… я в порядке, — пробормотал Гоудань.  

Он не хотел отдыхать. Вдруг, если он возьмет выходной, семья Сюн решит его уволить?  

Тан Шоу, словно угадав его мысли, успокоил:  

— Все в порядке. Сколько бы ты ни отдыхал, в лавке тебя ждут. Ты пострадал ради лавки, и семья Сюн обязана о тебе позаботиться.  

На всякий случай Тан Шоу попросил лекаря Сюй выписать лекарств. Но поскольку тот не нашел серьезных проблем, то прописал лишь общеукрепляющие. Все вместе обошлось в три ляна серебра. Эти три ляна так растрогали Гоуданя, что его благодарность Тан Шоу возросла еще больше.  

— Спасибо, фулан… Я… я обязательно отблагодарю вас когда-нибудь.  

Гоудань смотрел на сверток с лекарствами, его глаза покраснели, и слезы потекли сами. Он шумно втянул носом, сгоняя сопли, и вытер слезы.  

Тан Шоу достал платок, присел и аккуратно вытер Гоуданю лицо.  

— Это само собой разумеется. Ты пострадал ради моей лавки, и я обязан тебя вылечить. Но запомни: твоя жизнь – самое важное. Прежде чем что-то делать, всегда думай о своей безопасности.  

— Ты еще так молод. Если приправы украдут – это лишь вопрос денег. Но если с тобой что-то случится… В этом мире только один такой Гоудань, и где мне найти второго такого же, чтобы вернуть Хувацзы и твоим друзьям?  

Гоудань больше не мог сдерживаться. Давно копившиеся эмоции наконец вырвались наружу, и он разрыдался, словно выплакивая все обиды, пережитые за эти годы.  

— Никто никогда не говорил, что моя жизнь важна! Все твердят, что я стою меньше, чем собака! — Рыдания душили его. — Когда я был маленьким, я видел, как мужчина играл с девочкой у ворот, кормя собаку большими белыми паровыми булочками. Мне так захотелось есть, что я не выдержал и попытался отнять булочку у собаки. Та, конечно, не отдала и стала кусаться. Я тоже кусался, и в итоге оказался злее и вырвал булочку. Но когда я уже обрадовался и собрался ее съесть, тот мужчина, до этого просто наблюдавший, внезапно набросился на меня, пнул ногой, отобрал булочку, за которую я так дрался, и снова бросил собаке!  

— Он обругал меня, и я понял, что это их собака. Я отнял у нее булочку. Он сказал, что моя жизнь не стоит и собачьей, и что лучше бы я сдох, тогда в городе стало бы на одного нищего меньше и безопаснее. Что я, пока живу, всего лишь мерзкая мошка, всем мешаю!  

Тан Шоу не понимал, насколько жестоким надо быть, чтобы говорить такое ребенку.  

— Никому нет дела до моей жизни! Кому какое дело до маленького нищего без отца и матери?!  

Тан Шоу поднял Гоуданя на руки, прижал к себе, погладил по спине и тихо успокоил:  

— Настоящая мразь – вот тот тип. Нет, даже называть его мразью – обижать мразь! Наш Гоудань уникален, как луна на небе, его не повторить, он бесценен!  

— Правда? — Гоудань всхлипывал, слезы застилали глаза, и он уже не видел лица Тан Шоу. — Тогда почему мои родители бросили меня? Старый нищий, который меня вырастил, сказал, что нашел меня в старом храме.  

— Откуда ты знаешь, что они не попали в беду? Может, они отдали жизни, чтобы спасти тебя. Недавно в Юйлинь пришло много беженцев, ты видел, в каком они положении. В таких условиях, если родители погибают, оставляя ребенка, разве не потому, что они любили его и отдали ему шанс выжить?  

— Твои родители, возможно, тоже столкнулись с чем-то, что заставило их оставить тебя одного. Именно поэтому ты и выжил. Так что, Гоудань, ты должен жить хорошо, потому что несешь не только свою судьбу, но и судьбу родителей. Относись к себе бережно, и в будущем у тебя будет вкусная еда, красивые дома и повозки.  

Сквозь слезы Гоудань подумал, что был бы рад просто наедаться досыта, а уж о «вкусной еде, красивых домах и повозках» он и мечтать не смел.  

Устав от рыданий, Гоудань уснул на руках у Тан Шоу. Тот, жалея его, не стал будить. Но даже такой легкий ребенок, а ему уже за десять, на руках со временем становился тяжелее. Как только Тан Шоу почувствовал, что руки затекают, и собрался сменить позу, Сюн Чжуаншань протянул руку:  

— Давай я.  

Руки уже гудели, еще немного – и отвалятся. Тан Шоу передал Гоуданя Сюн Чжуаншаню. Тот держал мальчика с легкостью, одной рукой, а второй взял Тан Шоу за ладонь.  

Лунный свет вытягивал их тени, и издалека трое – двое взрослых и ребенок на руках – выглядели как самая настоящая семья.  

— Куда смотришь? — Сюн Чжуаншань наклонился к своему фулану.  

— Вижу, ты впервые держишь ребенка, — Тан Шоу прикрыл рот, смеясь. — Выглядит так нелепо!  

Высокий и мощный Сюн Чжуаншань, хоть и держал мальчика без усилий, делал это так неуклюже, что это вызывало смех.  

Тан Шоу смотрел, как Сюн Чжуаншань с невозмутимым лицом наклонился к нему, будто собираясь сказать что-то важное, и осторожно прошептал на ухо:  

— Нет, я и тебя держал.

— Я говорю о ребенке! Я уже не ребенок! — Тан Шоу покраснел от смущения и досады.  

Однако Сюн Чжуаншань сделал вид, будто не расслышал его слов, и продолжил свое:  

— Надеюсь, такого больше не повторится. Отныне кроме меня никто не смеет прижиматься к тебе щекой!  

Тан Шоу остолбенел:  

— Гоудань же еще ребенок!  

— Ему стоит радоваться, что он ребенок, иначе ты думаешь, я позволил бы тебе к нему прикасаться?  

— … — Тан Шоу даже не нашелся, что ответить.  

— Десять с лишним лет – уже немало, пора знать, что мальчики и шуанэры должны держаться отдельно, — сказал Сюн Чжуаншань. — Я ведь тоже в его возрасте уже на войну отправился. Фулан, война – это жестоко, куда опаснее, чем попрошайничать. Так что, может, и мне стоит прижаться к тебе щекой?  

Прижмешься к чертовой заднице!  

На следующий день Сюн Чжуаншань отправился в Юйлинь, чтобы подать заявление о краже. Хотя заявителем была семья Сюн, тесно связанная с уездным начальником, и стражи очень хотели раскрыть преступление, подобные случаи взлома и кражи были нередки. Обычно требовалось поймать вора на месте, ведь грабители скрывали лица, и потерпевшие редко могли назвать подозреваемых. Без современных средств слежения шансы раскрыть такое дело были крайне малы, практически нулевые. Ничего не поделаешь.  

Вернувшись, Сюн Чжуаншань рассказал Тан Шоу о случившемся. Тот уже догадывался об исходе и просто велел быть в лавке осторожнее.  

Хувацзы же организовал своих нищих подопечных в дозор, чтобы каждый день кто-то из них караулил снаружи на случай возвращения вора. Тогда ребенок мог бы незаметно проследить за ним и выяснить, кто он.  

Что касается Гоуданя, Тан Шоу сразу отправил его в отпуск. Зная характер мальчика, он понимал: если оставить его в лавке, тот непременно станет помогать, несмотря на травму. Поэтому Тан Шоу временно поселил его в доме Сюн. К тому же, в последнее время семейные торговые дела участились, и Гоудань мог помогать четвертому Ли и его жене с мелкими поручениями.  

Было заметно, что после того, как Гоудань выплакался, он стал более жизнерадостным и уверенным в себе. Раньше, несмотря на свою бойкость, он излучал глубокую неуверенность. Теперь же он порхал, как ласточка, готовясь вот-вот расправить крылья.  

Наблюдая, как Гоудань хлопочет по дому, Тан Шоу сказал:  

— Эрлан, я хочу ему помочь. У Гоуданя тяжелая судьба, он вырос в таких условиях, но сумел сохранить доброе сердце.  

— Как ты хочешь ему помочь?  

— Научить его ремеслу, чтобы, когда вырастет, он мог открыть свое дело. Гоудань умен и благодарен, я уверен, не ошибусь.  

Сюн Чжуаншань, как обычно, равнодушно кивнул.  

Получив согласие мужа, Тан Шоу начал подготовку. Их семейный бизнес уже сформировался в пищевое производство, и репутация была крепкой, поэтому передавать Гоуданю часть их текущих дел было нецелесообразно. Мало того, что он мог не заработать, так еще и рисковал не удержать секреты производства, поплатившись жизнью.  

Подумав, Тан Шоу остановился на двух видах уличной еды: шашлычках на палочках (чуаньчуаньсян) и жареных шашлычках.  

[прим. ред.: чтобы вас не удивляло описанное далее: чуаньчуаньсян «串串香» – это популярное китайское уличное блюдо, похожее на хого или шашлычки, где ингредиенты нанизаны на бамбуковые палочки и приготовлены в ароматном бульоне. В таком «шашлычке» ингридиенты варятся, а не жарятся].

Оба варианта требовали небольших вложений, были вкусными и не слишком сложными в приготовлении. При должном усердии их можно было освоить. К тому же, еда никогда не выйдет из моды – с опытом мастерство только растет, привлекая все больше клиентов.  

В будущем металл был дешев, и можно было делать тонкие мангалы, под которыми размещали газовые баллоны, быстро разогревая их. Но в Юйчао железо стоило дорого, а создание специальных конструкций по чертежам Тан Шоу потребовало бы еще больших затрат. Окупить такие вложения маленькой группе нищих было бы не под силу.  

Поэтому Тан Шоу решил использовать глиняные горшки. Их лепили из глины и обжигали, что было дешево. Но дешево – не значит плохо. В будущем даже были заведения, специализировавшиеся на шашлычках, приготовленных в глиняных горшках. Сам Тан Шоу часто их ел и обожал. Он и его друзья отмечали, что вкус таких шашлычков отличался от приготовленных на электроплитках, хотя и не могли объяснить, в чем именно разница.  

Глиняный горшок Тан Шоу заказал у старого Цзяна, с которым они уже сотрудничали. Форма, которую хотел Тан Шоу, в их городке не встречалась.  

Горшок был прямоугольным, с продольной перегородкой посередине, делящей его на две части. Такая форма была удобна для торговли: клиенты могли сразу видеть, что внутри, и выбирать понравившееся.  

Когда горшок был готов, Тан Шоу и Сюн Чжуаншань закупили все необходимые ингредиенты.  

Главное в чуаньчуаньсян – это бульон. Вкусный бульон – залог того, что все ингредиенты будут вызывать аппетит и понравятся клиентам.  

В те времена люди редко ели досыта, поэтому Тан Шоу отказался от искусственных приправ и решил варить бульон на куриных костях с добавлением соли, соевого соуса и других натуральных специй.  

Ассортимент ингредиентов должен быть богатым. Тан Шоу купил почти все, что было доступно в Юйчао, для вегетарианских: местные сезонные овощи, сушеный тофу, рулетики из тофу с кинзой, свежий тофу, свежие грибы, шиитаке, древесные грибы, лотос и прочее; и нет: рыбные шарики, шарики из кальмаров, говядина, креветки, гребешки, мясо моллюсков, крабовые шарики и, наконец, домашняя утиная кровь.  

Все это варилось в глиняном горшке: в одной половине – острый бульон, в другой – обычный. Так клиенты могли сразу увидеть, что им хочется, и выбрать.  

— Эрлан, я набрал тебе понемногу всего, попробуй, — сказал Тан Шоу, выложив ассорти в пиалу.  

Он добавил ложку домашнего кунжутного соуса, соуса из плодов зизифуса и чесночного соуса. Любители кислого могли еще подкислить уксусом. Сверху Тан Шоу посыпал зеленым луком и кинзой, а затем полил ложкой острого бульона. Ярко-красный цвет, зеленые овощи – аппетит разыгрывался моментально.  

Сюн Чжуаншань, верный своему стилю, молча принялся уничтожать еду. Лишь изредка, попадалось что-то особенно вкусное, он клал кусочек Тан Шоу.  

Юй Чэн, Юй Фэн и остальные, увидев, как Тан Шоу готовит порцию, сделали то же самое. Только Гоудань, новичок в доме Сюн, не решался.  

Тан Шоу лично приготовил ему пиалу:  

— Ешь, попробуй все. Когда закончишь, сам сможешь набрать, что понравится.  

Гоудань с радостью принял пиалу. Увидев, что она наполовину заполнена мясными продуктами, он забормотал:  

— Одной пиалы будет достаточно!