На следующий день, к счастью, старик открыл глаза. Эмма и Джон тут же бросились к нему.
–Господин!
– Слава богу, Вы очнулись!
Старик, на мгновение ошеломлённый слёзными объятиями своих слуг, холодно, как обычно, сказал:
– Хватит, вы меня задушите. Прочь отсюда.
Затем он небрежно оттолкнул их. Эмма тут же взяла себя в руки:
– Господин, Вы голодны? Уже поздно, но я могу приготовить ужин.
– Прежде надо умыться.
– Слушаюсь.
Когда Эмма ушла за водой, в комнате воцарилась тяжёлая атмосфера. Я стояла, сжимая руки, и смотрела в пустоту. Старик лишь скользнул по мне взглядом, но ничего не сказал. Джон, почувствовав себя дискомфортно, извинился и вышел из комнаты по «неотложному делу».
Даже после того, как слуги ушли, я осталась на месте.
– ...Запах.
Не получив ответа, старик негромко продолжил:
– Здесь чем-то пахнет.
– Ой, извините.
Я схватила поднос, который оставила на столе. На нём была миска томатного супа, который я приготовила накануне.
Старик сказал, что ненавидит помидоры, но также сказал, что не лгал, когда говорил, что хочет томатный суп. Мне хотелось ему верить. Поэтому вчера вечером я спустилась на кухню, чтобы снова приготовить его. Я знала, что это бессмысленно, но это было всё, что я могла сделать.
Ингредиентов оставалось мало. Я достала всё, что было, и приступила к готовке. Вскоре суп в кастрюле закипел, и его как раз хватило бы на одного человека. Я подумала, что этого будет достаточно. Я аккуратно налила суп в миску, взяла ложку и направилась в комнату старика. Я хотела подать блюдо, когда он проснётся.
Но суп уже остыл. К тому же, когда я попробовала его перед подачей, обнаружила, что он оказался совершенно безвкусным. Только тогда мне стало понятно, что я была настолько расстроена, что даже не попробовала его во время приготовления. Я уже развернулась, готовая унести поднос с миской, как вдруг меня окликнули.
– Подожди.
Старик подозвал меня к себе, глядя прямо в глаза:
– Принеси сюда.
Я замялась: «Понимает ли он, что у меня здесь?»
– Прошу прощения, но это блюдо совсем не вкусное. К тому же холодное.
Я не могла дать ему что-то настолько недостойное. Более того, раз он действительно ненавидел помидоры, я боялась, что ему станет ещё хуже, если он их съест.
Пока я колебалась, старик поднял маленький столик, приспособленный специально для обеда в кровати. Затем непонимающе посмотрел на меня и кивнул на миску. Моё положение стало ещё более неловким.
– Я приготовлю что-нибудь другое.
– Не стоит. Я умираю с голоду, поэтому подойдёт что угодно. Мне просто нужно что-нибудь, чтобы разыграть аппетит, так что положи на стол.
– Но...
– Ты когда-нибудь вообще готовила что-нибудь вкусное? Подозреваю, что твоя хвастливая речь о кулинарных навыках тоже ложь.
Ложь?
– Ты врёшь о том, что хорошо готовишь.
Это была не ложь... Но, наверное, моя стряпня показалась этому придирчивому старику неважной. Он жестом велел поторопиться и принести ему суп. И, когда я простояла на месте какое-то время, он решил потянуться за едой сам, так что мне ничего не оставалось, кроме как поставить поднос на стол. Я подняла крышку, и из-под неё выглянула неаппетитная, холодная юшка. Чтобы зваться «томатным», супу явно не хватало красноты.
Но старик проигнорировал мои возражения и взял ложку. Моё сердце замерло от страха: я боялась, что он рассердится, как только попробует. Я стояла молча, ожидая, что он начнёт ругаться. Но вместо того, чтобы кричать на меня, он спокойно зачерпнул ещё.
– Вкусно?
– Ужасно. Худшее, что я когда-либо пробовал.
– Тогда Вы могли бы и не есть. Вы не обязаны.
Я быстро подняла крышку, которую держала в руке. Я была готова накрыть тарелку и скорее всё унести, но старик молча продолжил трапезу.
– Ты же приготовила его, чтобы позаботиться обо мне, не так ли?
Эти слова застали меня врасплох. Ложка ещё раз звякнула о тарелку.
– Однажды моя внучка сварила мне томатный суп.
Старик посмотрел на свою порцию.
– Это был суп, для которого использовались помидоры из маленького огородика за особняком. Она сказала, что научилась у Эммы, но суп был ужасным на вкус. Наверное, потому что маленькие ручки ребёнка тогда ещё не могли как следует управиться с кухонными приборами. Знаешь, что я ей тогда сказал?
Я медленно покачала головой в ответ на этот неожиданный вопрос. Старик тяжело рассмеялся.
– Я сказал что-то грубое, вроде: «Кто вообще станет есть такую дрянь?»
Я невольно затаила дыхание. Его взгляд упёрся куда-то в пустоту, словно перенёсся назад во времени.
– Не могу забыть выражение лица моей внучки в тот день. Она была так разочарована, что, казалось, вот-вот заплачет, но выдавила улыбку. Вот таким она была ребёнком. Она никогда не показывала никаких признаков обиды.
Предаваясь воспоминаниям, старик помешивал водянистый суп. Только тогда я поняла, что томатный суп, который он так хотел, должен был быть приготовлен из помидоров, выращенных в огороде за особняком. Или, возможно, он жаждал супа, приготовленного его внучкой.
– Мне жаль.
С тяжёлым сердцем я признала, что не смогла бы это осуществить. Похоже, мои попытки понравиться лишь разбередили старые раны. Затем старик посмотрел на меня.
– Как тебя зовут?
Впервые он спрашивал моё имя. Я на мгновение замялась, прежде чем ответить:
– Риана Клэм.
Это была одна из тех личностей, что предлагал мне Итан. Я хотела назвать своё имя, но вместо этого выбрала то, которым буду пользоваться. Оглядываясь назад, я осознала, что здесь люди не спрашивали, кто я и как меня зовут. Меня просто называли «мисс». Но старик недовольно прищурился.
– Твоё настоящее имя.
– ...
Откуда он знает? Неужели Итан рассказал? Я помедлила, а затем тихо пробормотала:
– Меня зовут Паула.
– У тебя нет фамилии?
– Нет.
– Хорошо, Паула. Паула.
Старик звал меня по имени, и это звучало так чуждо. Я почесала затылок.
– Твоё имя что-нибудь значит?
– Ничего такого...
Мне впервые задали такой вопрос, поэтому я немного растерялась. В моём имени не было никакого особого смысла. Однако я всё же кое-что слышала. Когда я помедлила с ответом, старик, почувствовав мою нерешительность, любезно попросил:
– Расскажи.
– ...Мама рассказывала, что она была не в лучшем положении, когда рожала меня.
Сколько ни старайся, бедность была словно дырявое ведро: сколько воды ни лей – всё вытекает. И вот в такой нищете появился ребёнок. В один из дней, когда живот уже сильно округлился, внезапно начались схватки. Мать, не прекращая работы, бросилась в ближайший старый сарай для упряжи. Там, с помощью женщины, что работала рядом, начались роды. Но место было совсем не подходящее.
– Она думала, что, даже если ребёнок родится, то сразу умрёт. Вопреки всем ожиданиям я появилась на свет здоровой и крепкой. Мать, обнимая новорождённую меня, случайно взглянула на стену: сквозь трещину в досках пробивался луч солнца, и в этом свете летали пылинки, постоянно витавшие в сарае. Ребёнок на её руках был совсем крошечным, и ей вдруг подумалось, что жизнь этого малыша будет такой же: пыльной, серой, незначительной. Поэтому она назвала меня Паулой, сокращённо от «пыльная жизнь».
Это было не самое подходящее имя для ребёнка, но жизнь сложилась именно так, как мама себе представляла. В каком-то смысле это имя было подходящим. Однажды мать, сидя в углу и глотая слёзы от отцовских побоев, глядя на меня, съёжившуюся рядом, как-то горько усмехнулась и сказала:
– Бедная моя девочка.
В тот момент, возможно, ей стало жаль дочь, которой суждено было прожить жизнь, так похожую на её собственную.
Рассказав это, я поняла: история получилась совсем не весёлой. Я украдкой глянула на старика: сейчас, наверное, взорвётся, скажет, что я никогда не стану его внучкой, что это просто смешно. Но, вопреки моим опасениям, он смотрел на меня с какой-то глубокой, тяжёлой грустью.
Я отвела взгляд.
Старик указал на стул рядом с кроватью.
– Сядь поближе.
Голос был необычайно нежен. Я взглянула на старика, не двигаясь. Он спокойно ждал. Я помедлила, садясь на стул. Избегая зрительного контакта, я ещё сильнее опустила голову. Вдруг старик осторожно сжал мою руку.
– Тебе пришлось нелегко.
Эти ласковые поглаживания по тыльной стороне моей ладони оказались довольно тёплыми.
Рука старика была морщинистой, на ней словно отпечатались все его годы. Но, даже так, она была больше и твёрже моей.
– Должно быть, это было тяжело. Наверное, ты много страдала.
– Нет, всё в порядке.
– Не скромничай. Ведь какая жизнь не бывает тяжёлой?
Старик слегка похлопал меня по ладони. Его кисти были изборождены глубокими морщинами времени. Столько же людей встречалось с ним и уходило, сколько морщин было на его руках.
– Чем ближе к смерти, тем сильнее меня захлёстывают тысячи разных мыслей. Я сожалею о прошлом и расстраиваюсь из-за настоящего. Мои размышления мечутся туда-сюда десятки раз в день. В основном преобладают злые мысли. Прости меня за то, что ударил тебя. Я не хотел тебе вредить.
– Всё в порядке.
– Кажется, тебе нужен был статус моей внучки.
Старик поднял вопрос, с которого всё началось. Я напряглась и коротко покачала головой.
– Не поймите меня неправильно. Я пришла сюда не с этим намерением. Честно.
– Не пожалеешь ли ты об этом?
– О чём Вы?
– Я спрашиваю, устроит ли тебя жить такой жизнью вместо своей?
Этот вопрос я слышала много раз. Но я никак не ожидала, что старик скажет что-то подобное, и это ощущалось странно, как-то тяжелее.
– Для меня это было бы сродни благословению.
– Я не об этом. Я говорю о том, чтобы жить под чужим именем, чужой жизнью.
– ...
– Не пожалеешь ли ты о жизни, где можешь потерять себя настоящую?
Жизнь, в которой я могу потерять себя? В этот момент вспомнился день, когда я сказала Эмме и Джону, что старику трудно есть. Я думала о своих сёстрах, но, в конце концов, не смогла высказать это.
Мне словно кто-то дал подзатыльник. Понятно... вот откуда было это неприятное чувство, дискомфорт в моём сердце. Я жила под другой личностью, но это была не «я». Я больше не смогу быть по-настоящему «собой». Я не продумала это как следует. Просто предполагала, что получу дворянское образование и заживу какой-то неопределённой жизнью под новой личностью. Когда старик увидел моё лицо, он заговорил, будто указывая на моё упущение:
– Отныне ты будешь называться чужим именем, жить под чужим именем и запоминать люди будут не «тебя», а твоё истинное «я» исчезнет из этого мира навсегда. Если ты любишь помидоры, но тот, под чьей маской ты живёшь, их не любит, ты больше не сможешь наслаждаться помидорами перед другими. Вот что значит жить, как кто-то другой. Жаль не того, кто ушёл. Жаль того, кто больше никогда не сможет быть собой.
Сказав это, старик посмотрел на меня с такой искренней, глубокой скорбью.
– Хорошенько подумай ещё раз. Ты действительно готова к такой жизни?
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления