В огромной гостиной остался всего один ребёнок.
Кандидатам, прошедшим экстремальную подготовку, устроили пышный ужин, а затем вывели на финальное испытание.
— Использовать детей на войне — это старая тактика. Вводить ребёнка первым на вражескую территорию, чтобы усыпить бдительность — так делали ещё давным-давно. А вы? Сможете ли вы выстрелить в ребёнка через прицел, не дрогнув?
— …
— Если впустить этого ребёнка, погибнут сотни, тысячи наших солдат. Неужели вы не станете стрелять только потому, что совесть вас мучает? Вы должны следовать не жалкому морализму, а патриотизму. Верности стране.
— …
— Сострадание — это обуза.
Соня смотрела в лица тех, кто не мог сделать выбор. Кто-то опустил голову, дрожа всем телом, кто-то сдержанно всхлипывал. Один убежал, не выдержав, другой закурил. А кое-кто — с мёртвыми глазами — просто поднял оружие.
Как только в зале щёлкнули затворы, Соня, свистнув, перемахнула через мебель на четвереньках. Ей оставалось надеяться, что Кия, которого увели в соседнюю комнату, услышит её сигнал.
Внезапное движение спровоцировало выстрел. Та-тах! Разлетелась люстра, треснули стёкла. Соня, схватившись за занавеску, разбила окно и прыгнула наружу.
— Соня!
В этот же момент из соседнего окна, точно так же держась за штору, вылетел Кия. Словно по отработанной схеме, они поймали друг друга за руки и вскарабкались на крышу.
Сколько детей погибло — мы не знали. Но до самого взрыва Зимнего Замка мы оставались самой живучей парой.
Соня и Кия.
Вместе они становились только злее. В особняке, где не горел свет, их ярость с каждым днём лишь усиливалась.
Мы были жалкими, свирепыми существами, выращенными для конкретной цели. Дикие звери, не боявшиеся бегать на четырёх конечностях или летать.
Соня притаилась, сжав в зубах нож, и смотрела исподлобья, точно зверёк.
И всегда выживала.
*******
— Не трогай голову без разрешения.
В какой-то момент нас побрили наголо и надели тяжёлые маски. Когда металл касался лба, он жёг, а вес, плотно обхватывающий череп, заставлял шею сгибаться. Голова болела целыми днями.
С тех пор воспоминания стали обрывочными. Разговорчивый Кия всё чаще молчал. Еда больше не возбуждала аппетит. Иногда, когда затылок чесался, мы начинали бить себя по шлему, и тогда нас жёстко одёргивал обслуживающий персонал.
— Эй, руки убери! Рана только разойдётся! Пока не заживёт — не трогай!
Соня не помнила, чтобы получала травму, но говорили, что у неё порез на затылке. В последнее время она часто просыпалась, ничего не помня о прошедших днях, но всерьёз это не воспринимала.
Маска, закрывавшая всё лицо, стягивала череп особенно сильно в периоды, когда кандидаты не приезжали. Мы спали, мучаясь от головной боли.
— Соня, Соня… у меня башка болит…
— А у меня затылок чешется ужасно…
Через прорези маски мы смотрели друг на друга, слезящимися от боли глазами. Чтобы удержать вес, мы всё время прижимались лбами — так было легче стоять.
Когда маски снимали и нас уводили обратно в отдельный корпус, тело неожиданно становилось лёгким. Глаза видели лучше, слух обострялся, сил будто становилось больше, хотя мы почти ничего не ели.
Если нам попадался особенно жестокий ублюдок, возвращались с вмятинами на лице. Но, по крайней мере, мы оставались живы.
С тех пор как начала болеть голова, мы стали ещё злее и залили ещё больше крови. Выживали из последних сил, ходили в обносках, измученные.
Но когда выносили тело очередного брата, на её глаза невольно наворачивалась зависть.
Наверное… им уже хорошо? Теперь, когда всё закончилось, им, наверное, хорошо? Когда в голове возникали такие мысли, Кия всегда оказывался рядом.
— Соня, Соня. Не смотри так.
— Как?
— Ты тоже хочешь уйти, как наши братья?
— …
— Тебе плохо… быть здесь со мной?
— Не знаю.
— Ты не должна умирать, Соня. Не бросай меня.
— Угу…
— Пообещай. Пообещай, Соня.
Соня просто смотрела в сияющий снежный простор. Тела вынесенных братьев казались такими крошечными. Она вяло вытянула мизинец, и в него тут же вцепилась крепкая, как металлическое кольцо, рука.
Дверь отдельного корпуса со скрипом захлопнулась. Райский пейзаж медленно скрылся во тьме.
И тогда гроб открылся, и внезапный свет хлынул в глаза.
***********
— Со Рён! Очнись, Хан Со Рён!
Нет… это не моё имя!..
Боль в мизинце, оставленном там, в прошлом, вспыхнула, будто кто-то пытался вырвать его с корнем. Соня с силой отшвырнула от себя чужую хватку. Футляр с глазным протезом Ригая покатился внутрь гроба, а её тело вывернулось с яростным усилием.
— Хан Со Рён!
Нет! Я не Хан Со Рён!..
Мы были крысами Зимнего Замка, последним барьером, ничтожеством. Моё имя было Соня. Кия и Соня. Крысы, выжившие в Зимнем Замке. Самые стойкие из детей.
— Ы… ых…
Она не двигалась из-за паралича, из горла вырывался только сдавленный стон. В голове всё пульсировало, будто по лбу били кирпичами, раскалывая череп изнутри. Поток воспоминаний, хлынувший внезапно, казалось, вот-вот разорвёт сосуды, и от боли невозможно было даже открыть глаза.
Моё имя Соня. Я — крыса Зимнего Замка. Последний барьер… я…
— Не двигайся. Это антидот.
Незнакомый мужчина сорвал зубами колпачок со шприца и вонзил иглу в её предплечье. По венам потекло что-то жгучее, ледяное. В ту же секунду перед глазами пронеслись болезненные обрывки сцен.
Каждое возвращающееся воспоминание накатывало, как поток мутной воды, и жгло изнутри, будто нарыв, из которого выдавливали гной. Я правда так жила… Мы так выживали… Это было время, которым я ни капли не горжусь…
— И… инъе…кция…
— Да, всё верно. Это укол. Паралич скоро отступит. Задыхалась в гробу? Я сразу выехал, как только узнал. Сильно испугалась?
Он тяжело вздохнул и коснулся её лба, вытирая холодный пот. Когда его сухие губы дотронулись до края её бровей, Соня дёрнулась всем телом и резко отвернулась.
— Нет, не надо!..
Тогда тоже… мне ставили укол.
«Это заклинание, которое дядя наложит на тебя». Дрожащий голос мужчины вплёлся в разум, будто тонкие нити.
«Чтобы его нельзя было развеять, дядя сейчас наложит волшебство». Сосуды вздувались, казалось, голова вот-вот взорвётся.
«Несчастные воспоминания… ты забудешь их с этой минуты».
Чей это был голос?
«Ты забудешь всё, что было плохим».
Он ловко раскидывал сети в её сознании. Перед отъездом из Зимнего Замка нам тоже ставили укол. Кто делал это с сахалинскими детьми?
У него были вьющиеся волосы, тёмные круги под глазами. Чёрные волосы. Чёрные глаза. Он говорил на том же языке, что и мы. Азиат. Его имя… как же его звали… Ри…
«Страшные воспоминания никогда не вернутся. Дядя прямо сейчас выгонит их далеко-далеко. Так… смотри мне прямо в глаза. Сейчас я начну отсчёт в обратную сторону. Когда досчитаю до конца, замок захлопнется».
«Этот узор в глазах дяди — ключ от воспоминаний. Но не бойся. Пройдёт немного времени, и ты уже не сможешь его ни вспомнить, ни посмотреть мне в глаза. Дядя об этом позаботится».
Обстановка была напряжённой. Всё происходило слишком быстро. Но, в отличие от мужчины, челюсть которого дрожала мелкой дрожью, ветер вдруг принёс с собой тихую мелодию струнных.
В тот день Зимний Замок был полон гомона и суеты. С неба сыпались яркие, ослепительно белые цветы.
«Если кто-нибудь когда-нибудь спросит о твоём детстве — вспоминай только самые хорошие моменты. С этой минуты ты больше не дитя Сахалина. Ты — обычный ребёнок. Прости, что не узнал тебя раньше, моя девочка… С этого дня ты будешь жить, получая только любовь».
«Десять, девять, восемь, семь, шесть… Пять — ты покидаешь крепость чудовищ. Четыре — становится легко, приятно. Три — тебя наполняет новое спокойствие. Два — мысли становятся ясными. Один — ты медленно закрываешь и открываешь глаза».
Соня в полубессознательном состоянии смотрела в небо. Там бушевало красное пламя. Голова, только что вынырнувшая из глубокого, чёрного подземелья, оставалась пустой, оглушённой.
Замок действительно взорвался. Но что стало с остальными братьями? Они тоже сгорели заживо?
Но ведь всем нам делали тот укол. Заклинание, прогоняющее несчастные воспоминания… его слышал и Кия.
— У нас нет времени. Нужно выбираться отсюда, немедленно. Агент Хан Со Рён, вы меня слышите? Сфокусируйтесь. Посмотрите на меня. Со Рён, ты слышишь мой голос?
Соня посмотрела на мужчину, который мягко похлопывал её по щеке, не причиняя боли.
И стоило только распознать его лицо — слёзы внезапно хлынули из глаз. Ли У Шин, побледнев, потянулся к ней, чтобы обнять, но она оттолкнула его изо всех сил. Онемев от её отторжения, он застыл, будто получил по лицу.
Проснувшись ото сна, похожего на вечную зиму, она уже была в Корее.
Соня начала свою вторую жизнь под именем Хан Со Рён. Но с самого детства у неё были проблемы с поведением, и она регулярно проходила психотерапию.
Позже, когда она попала в школу, её начали обучать гимнастике.
По сравнению с бесчеловечным цирком на Сахалине, спортивная гимнастика казалась ей благородной и отчаянно скучной.
Потом она влюбилась в мужчину с обычной офисной работой. Вышла замуж, жила в мечтах о спокойном счастье, даже пережила по-настоящему тёплый медовый месяц.
А потом он исчез. Ей сказали, что её муж был «чёрным» агентом Национальной разведывательной службы.
И тогда я…
Я начала искать его…
— Не трогай меня! Грязный агент!.. Мразь!..
Зрачки Ли У Шина безжалостно дрогнули.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления