Онлайн чтение книги Счастливая психопатка Merry Psycho
5 - 152

— Мой отец… он главный настоятель сахалинского отделения.

Ригай говорил с лицом, на котором не осталось ни капли живого. Он закрылся ладонями, пытаясь спрятать стыд.

— Я поступил в университет, в отличие от остальных братьев, только потому что был его родным сыном…

— …

— Х-хоть меня и душит чувство вины, но когда-нибудь я должен… должен унаследовать его место. Как только закончу текущие исследования… я… я должен вернуться на Сахалин. Но… если у меня будет ребёнок…

Он провёл рукой по лицу, как будто его передёрнуло от отвращения.

— По этой причине я всю жизнь собирался быть один, Зоя… Но потом встретил тебя. И полюбил. Прости, что говорю такое, но я не хочу… Я не хочу передавать Сахалин своему ребёнку.

После этого он перестал есть и не выходил из комнаты для молитв. Джу Соль Хон стояла у плотно закрытой двери и думала, что может, агент Дэймон был прав. Пусть она и стала его женой, но к сути Ригая не приблизилась ни на шаг.

Уговорами и соблазнами она всё-таки заставила этого замкнутого мужчину жениться, но переступить за стену его внутреннего мира так не смогла. Это было почти смешно и до тошноты горько.

Если уж не удаётся обойти стену, надо попробовать через неё перешагнуть.

— Хочешь, чтобы я избавилась от ребёнка?

Стоило ей спокойно произнести эти слова, возможно, уже давно гнездившиеся в его голове, как дверь, которую он не открывал сутками, распахнулась. 

Конечно. Ригай всегда был из тех, с кого пальто не сорвёшь солнцем — только ветром.

Прим. пер. Это аллюзия на известную басню Эзопа «Ветер и солнце». В конце главы можно прочитать, она супер коротенькая. 

Она потратила столько времени на сентиментальные сказки о любви, которые ему и даром были не нужны. Всё это время она выбрала не тот вектор. 

Напротив, когда вкладывала душу, он только глупо улыбался. А вот когда причиняла боль, тогда открывалось его настоящее нутро.

— У тебя просто не хватает духа признаться, вот и всё. Я сказала это за тебя.

— А… ах…

Как и следовало ожидать, он стал пепельно-серым.

— Если ты этого хочешь, я так и сделаю.

— Зоя…

Каким бы безумным ни был этот их сахалинский культ, догадаться, что аборт противоречит его доктрине, было несложно. Это, в конце концов, универсальная норма любой религиозной фанатичной секты. 

Джу Соль Хон безучастно смотрела в лицо мужа, искажённое ужасом.

Это была нежеланная беременность. Для неё — результат, которого она так долго добивалась. Но увидев, как Ригай побелел, внутри всё оборвалось. Почему-то совсем не радует.

— Я уже совершил слишком много грехов, Зоя… Я не смогу… не смогу никогда всё это искупить…

— И что ты теперь предлагаешь?!

— Во-возле меня слишком много людей, которых отец заранее поставил. Когда живот начнёт расти, он обязательно об этом узнает…

Он озирался, как перепуганное животное. И правда, в его паранойе было что-то пугающе логичное. Даже жена у него — подставное лицо. 

Джу Соль Хон не меняла выражение лица. 

— Зоя… может, мы… может, мы отдадим ребёнка в Корею? На усыновление?

— Лучше поехали в Штаты. Вместе.

Она воспользовалась возможностью и надавила снова.

— Если тебе так ненавистен Сахалин — давай сбежим. У нас есть выбор. 

— А я… я оставил там братьев и сестёр. И теперь снова один должен убегать?

Ригай сжался. Джу Соль Хон не могла понять его вины и слепой преданности.

Он повинуется отцу, но на родину не возвращается. Он скован догмами сахалинской секты, и всё же не желает такой участи своему ребёнку.

Она молча смотрела, как он запутывается в этой противоречивой паутине. Какое, к чёрту, усыновление… Если этот ребёнок не для миссии, он мне вообще не нужен. Джу Соль Хон холодно собралась с мыслями.

С того дня Ригай начал просыпаться по ночам в холодном поту. Когда приходило письмо от отца, этот взрослый мужчина мог часами стоять в коридоре, забыв, где он находится.

Потом он снова запирался в себе, раскрывал потрёпанную Библию и молчал. Он вызывал у неё и раздражение, и жалость.

— Прошу тебя, Зоя… Я не должен быть отцом… Так будет лучше и для ребёнка. Пусть его усыновят в Корее. П-пожалуйста. Я умоляю… Мне нельзя иметь детей. Я не хочу… не хочу ребёнка…

Ты о своих сраных братьях вспоминаешь с таким трепетом… А на своего ребёнка плевать хотел?

Иногда эта злость вспыхивала в ней почти животной яростью.

Ригай уже несколько месяцев не мог посмотреть ей в глаза. И на округлившийся живот — тоже. Каждый раз он только опускал голову. 

Чем больше становился живот, тем сильнее росла в нём эта опухоль отчаяния. Отношения между ними стремительно катились в пропасть. И каждый раз, когда взгляд его, полный страха, скользил в сторону её живота, казалось, он видит там не человека, а нечто иное. 

Джу Соль Хон становилась всё злее. Её раздражение перешло в ярость.

— Сколько раз тебе повторять?! Не смотри на меня так! Не смей смотреть такими глазами! Я что, чужого ребёнка ношу? Я беременна от тебя, твоим, твоим ребёнком! Я не дьявола вынашиваю, чёрт бы тебя побрал!

— З-Зоя, прости… Я не это имел в виду…

— Тогда убери этот ужас из глаз! Мне плохо становится, когда ты на меня так смотришь!

— П-прости…

— Каждый раз, когда ты отворачиваешься… Я и сама уже не знаю, что там во мне растёт. Словно не человек, а что-то чужое. Мне становится мерзко!

Ригай вытирал слёзы и бормотал бесконечное «прости», но всё равно не приближался. Стеснительную, немного виноватую улыбку, она не видела уже давно.

Когда до родов оставалось всего ничего, он стал исчезать из дома всё чаще. 

Трус. Жалкий ублюдок. Ёбаный сектант.

«Он одержим сектой, с ним не наладить контакт», — так сказал тогда Дэймон. И, чёрт возьми, он оказался прав. Джу Соль Хон с раздражением захлопнула блокнот, в котором нацарапала очередной отчёт, полный брани.

Она была уверена, что ради ребёнка он решится на переезд в Америку. Но всё, что её в итоге ждало, — это конец их брака.

— Говорят, Ригай в последнее время встречается с другой, — заметил агент Дэймон, глядя на гладь реки, и протянул пачку снимков.

Молодая восточноазиатская девушка с аккуратным каре шла рядом с ним. Сердце ухнуло вниз, но она только недовольно приподняла бровь.

Хотя на снимках они были не совсем одни, в каждом кадре они смотрели друг на друга с мягкой улыбкой как пара. Девушка то касалась его щеки, то обнимала за плечи, то наклонялась к нему с серьёзным лицом и клала руку ему на ладонь. С каждым новым фото ребёнок внутри в ответ яростно бился о стенки живота.

— А он кто? — Джу Соль Хон указала на мужчину, остававшегося вне фокуса.

— Иван Солженицын.

— Солженицын? Из семьи премьера?

— Всё верно. Единственный сын премьер-министра Максима Солженицына.

— …И что он делает рядом с Виктором?

Она недоумённо нахмурилась.

— По официальной версии, они учились в МГУ. Иван Солженицын врач, так что точек соприкосновения может быть немало. Но мы ещё проверяем. Однако… — Дэймон прикурил и бросил взгляд в её сторону. — Разве не ты должна была докладывать мне, с кем встречается твой муж?

Джу Соль Хон зажала рот и нос ладонью и отступила на шаг.

— Ригай Виктор, который вечно жил затворником, теперь регулярно встречается с людьми. И ты, его жена, ничего об этом не знаешь? Расслабилась, Зоя. Или тебе, не дай бог, по душе пришлась роль мамаши?

Слова ударили по больному месту. Её лицо перекосилось.

— Мы… мы уже не такие, как раньше…

Кто, как не я, привела этого мужчину туда, где он есть? Кто возился с ним, терпел его неловкость, прикидывался заботливой и ласковой, хотя мне это было чуждо? И теперь он с другой?

Та женщина тоже была врачом, выпускницей МГУ. Джу Соль Хон скомкала снимки в руке.

— После того как я забеременела, Ригай начал отдаляться.

— …

— Я уже говорила, это не поддаётся контролю. Виктор не выносит мысль об этом ребёнке. Он не справится, пока тот не исчезнет.

— Тогда избавься от него.

Джу Соль Хон невольно поднесла руки к отяжелевшему животу.

— Зачем тебе ребёнок, если ты потеряешь Ригая?

— Что вы…

— Оформим всё так, что он умер при родах.

Напряжение, застывшее в плечах, будто растворилось.

— Зоя, ты ни за что не должна упустить цель. Как только Ригай завершит исследования, он станет фигурой глобального масштаба. Я уже договорился с клиникой.

Вернувшись домой, она, как и последние несколько дней, продолжала ждать мужа, который снова не пришёл. Где-то в глубине головы снова и снова крутилась сцена: та милая женщина с короткой стрижкой и улыбка Ригая, адресованная не ей.

И в эту ночь начались схватки. О естественных родах она даже слышать не хотела, но стиснула зубы так, что челюсть перекосило, и вытолкнула горячий комок плоти из себя.

Голова вышла сразу, с глухим, влажным всплеском.

— А-а-а… Ха-а… ха…

Наконец-то… Она получила нечто, что невозможно ни купить, ни заменить. 

Это был ребёнок, который подтвердит её ценность. Ребёнок, который даст ей шанс на выживание. По этой пуповине Джу Соль Хон взберётся на самый верх. Это — доказательство её тайной, высшей миссии.

Джу Соль Хон намеренно не взглянула в лицо новорождённого. Только проверила пол.

Девочка.

Прим. пер: Текст басни в адаптации Ушинского:

Однажды Солнце и сердитый северный Ветер затеяли спор о том, кто из них сильнее. Долго спорили они и, наконец, решились померяться силами над путешественником, который в это самое время ехал верхом по большой дороге.

— Посмотри, — сказал Ветер, — как я налечу на него: мигом сорву с него плащ.

Сказал, — и начал дуть, что было мочи. Но чем более старался Ветер, тем крепче закутывался путешественник в свой плащ: он ворчал на непогоду, но ехал всё дальше и дальше. Ветер сердился, свирепел, осыпал бедного путника дождем и снегом; проклиная Ветер, путешественник надел свой плащ в рукава и подвязался поясом. Тут уж Ветер и сам убедился, что ему плаща не сдернуть.

Солнце, видя бессилие своего соперника, улыбнулось, выглянуло из-за облаков, обогрело, осушило землю, а вместе с тем и бедного полузамерзшего путешественника. Почувствовав теплоту солнечных лучей, он приободрился, благословил Солнце, сам снял свой плащ, свернул его и привязал к седлу.

— Видишь ли, — сказало тогда кроткое Солнце сердитому Ветру, — лаской и добротой можно сделать гораздо более, чем гневом.

А на Ригая Солнце (ласка) не действуют. Только угрозы, только хардкор.