Это сто процентов мальчишка. Только пацан может так яростно атаковать ногами.
Юрий скривился от боли, но тут же из упрямого самолюбия вернул себе контроль, чтобы не показывать слабину.
Сегодня я точно разговорю его. Мальчик, казалось, совсем не устал и снова приблизился.
— Боишься, что я увижу твой писюн и буду тебя дразнить?
Мелкий насторожился — волосы дыбом встали. Он встал на четвереньки, готовый наброситься в любой момент, но именно это подстегнуло Юрия вести себя ещё спокойнее.
— Я не из тех, кто над таким смеётся. Мне пофиг на твой перец.
Но стоило это произнести, как Юрий почувствовал себя настоящим извращенцем.
Твою мать… ну почему когда я просто пытаюсь быть хорошим человеком, то выгляжу как полный дегенерат? Юрий взъерошил волосы, словно хотел выдрать их, и постарался вернуть лицу хладнокровный вид.
Ему хотелось схватить этого чертёнка, затащить в ванну и как следует отмыть с головы до пят, но он даже не был уверен, что сумеет одолеть его в этой борьбе. В этот момент мелкий начал пятиться, и книжный шкаф опасно зашатался.
— Ладно, ладно, всё-всё! — Юрий вскинул руки.
Чтобы снизить уровень тревожности, сперва нужно показать ему, что я не представляю угрозы.
— Помоешься тогда в другой раз, вместе со мной… ААА!
Книга, прилетевшая прямиком ему в лоб, с глухим шлепком рухнула на пол. Юрий, потирая голову, в изумлении уставился на зверёныша. Коротышка тяжело дышал, явно пребывая в бешенстве.
Ха… От абсурдности происходящего Юрию хотелось рассмеяться. Но если этот псих опрокинет на себя шкаф — будет уже не до смеха. Юрий бросил взгляд на тёмное окно и тут же задёрнул шторы.
— Эй, малыш, а язык тебе зачем?
Не психуй, подай пример, Юрий Солженицын.
— Сразу с кулаками набрасываться — это не по-мужски, понял?
— …
— Если ты человек, то говори нормально.
После этого марафона нотаций малыш резко отвернулся. Вредный, как кот. Но почему-то Юрия это не злило.
Одноклассников с их тупыми приколами и дебильными выходками он выносить не мог, но в грубости этого ребёнка было что-то другое. Юрий нахмурился и задумался: А может, я просто всегда хотел младшего брата?
В этот момент ребёнок, всё это время настороженно молчавший, вдруг начал топать ножками, будто в луже прыгал. Юрий бухнулся на пол, подперев подбородок коленом, и невольно улыбнулся.
— Хочешь, ножки тебе помну?
Так и начались их тайные встречи.
*********
Его ступни, покрытые грубыми мозолями, были в шрамах.
Юрий с трудом пытался сохранить спокойствие на лице, но оно всё равно дёрнулось. Он взял тёплое полотенце и снова и снова протирал маленькие ноги. Каждый раз блестящие глазёнки с любопытством следили за его руками.
— Здесь больно?
Когда он аккуратно провёл пальцами по рубцу, ребёнок вздрогнул. От лодыжки до самой коленки — всё было в шрамах. Юрий стиснул зубы. Он несколько раз сдержал слова, рвущиеся к горлу, прежде чем выплюнул один вопрос:
— Это, случайно, не Максим Солженицын натворил?
Но ребёнок только недоумённо склонил голову набок. Юрий провалился в странное ощущение: словно синева этих синяков проникла ему прямо в грудь.
С чего вообще начать? Как… как помогают таким детям? Он задумался, остановился, и в этот момент малыш ткнул его в ладонь, словно говоря: «Ты чего остановился? Продолжай».
Острые ноготки царапнули кожу. Юрий, не зная уже смеяться ему или злиться, хмыкнул:
— Так и будешь молчать, но приказывать?
Большие, широко раскрытые глаза сверкали странным блеском.
— Хоть словечко скажи, а не царапайся, вредина.
— …
Может, у него голосовые связки повреждены? Ему хотелось услышать хотя бы один чёткий слог, но чем упорнее тот молчал, тем сильнее Юрий чувствовал себя виноватым.
— Если ты не скажешь мне хоть слово, я…
Но Юрий не договорил и вдруг закричал:
— Эй! Не кусайся, гадёныш!
Мелкий вцепился ему в руку и уже тащил её в рот. Маленький, любопытный рот распахнулся, и пальцы Юрия почти провалились внутрь.
Он резко дёрнул запястье и оттолкнул ребёнка. В ответ в прищуренных глазах промелькнуло что-то вроде обиды и предательства.
— Чего вылупился? Может, она и белая, но всё равно грязная, понял? Хватит совать в рот что попало…
Но ребёнок энергично замотал головой и снова схватил Юру за руку, а потом прижал её к себе, как воришка — украденную рыбину, и затолкал под мышку.
Юрий нахмурился.
— …Не грязная?
Кив-кив.
А… Юрий потерял дар речи и внезапно обнял дикого зверька, что сидел перед ним. Что же мне делать с этим глупым и трогательным созданием?
Ребёнок, кряхтя, притащил большое одеяло, и заботливо накрыл Юрины плечи. Точно так же, как в их первую встречу, когда он укутал малыша в тёплую куртку.
Юрий, не мешкая, укрыл одеялом их обоих и легонько похлопал ребёнка по спине. И вдруг из-под подбородка донесся тихий звук, похожий на ветерок.
Зверёныш смеялся.
********
Мы встречались так каждую ночь. Маску снять так и не получилось, сколько бы раз я ни пытался, и ногти ему ни разу не удалось нормально подстричь.
Стоило появиться с щипчиками, как глаза у ребёнка мгновенно темнели, и он тут же хватал с письменного стола канцелярский нож.
— Молоко на губах не обсохло, а ты тут ножом размахиваешь. Держи лучше карандаши!
Ребёнок нахмурился, когда Юрий протянул ему цветные карандаши, и, несколько раз воткнув тупой конец в ладонь, посмотрел на него так, будто хотел спросить: «И что мне с этим делать?»
С ним было ой как не просто.
Однажды он, словно назло, вытащил книгу по истории огнестрельного оружия и в ярости порвал страницы в клочья. Но Юрий больше не удивлялся таким выходкам.
— Надо уметь успокаиваться самому.
Может, это и называют жизненным опытом? Когда он, не моргнув глазом, поднимал брыкающееся создание, тот, к его удивлению, тут же затихал. В такие моменты Юрий приносил сказки, которые читал в детстве.
— Сегодня прочту сказку про Ивана-царевича и Жар-птицу.
История о том, как, пройдя сквозь все беды и испытания, обрести счастье. Перелистывая страницы, он вспоминал родителей.
«Только не толстые книги, давай лучше с картинками!» — они кусали его за нос и капризничали. Только теперь юноша понимал, что они тогда чувствовали. И, впервые вспоминая родителей, Юрий смог улыбнуться без боли.
Так они и бодались почти два месяца, пока ребёнок сам не начал брать в руки карандаш, а не нож. И пусть он яростно закрашивал всю бумагу в ярко-красный цвет, это всё же было рисованием. А ещё он позволял стричь себе ногти.
Иногда Юрий задавался вопросом — а вдруг это девочка? — но пол уже не имел никакого значения.
Однажды он поставил ребёнка на свои ступни и стал учить вальсу. Тот оказался с отличной координацией — схватывал движения с одного раза, а потом и сам злился: если Юрий сбивался с ритма, малыш больно топал ему по ногам.
— Тсс… Опять ты за своё!
Тогда Юрий подхватывал ребёнка, который даже до груди ему не доставал, и подбрасывал вверх. Тот, кто раньше вздрагивал от любого прикосновения, теперь только втягивал голову в плечи и смеялся.
Если бы этот чёрноволосый малыш был моим настоящим младшим братом… может, в Зимнем замке было бы не так холодно.
Они вместе рисовали, растапливали шоколад и с удовольствием его ели, неуклюже танцевали вальс, Юрий пел ему колыбельные.
Он учил его всякой ерунде, которая была совершенно бесполезной, если твоя цель в жизни — догнать Максима Солженицына. Юноша с любовью собирал и передавал эти знания ребёнку, и в итоге это возвращало к жизни самого Юрия. Он поправил малыша, который, обмякнув у него на плече, сладко посапывал.
— ……
То, что, как он думал, навсегда выдрали из него с корнем, когда он стал свидетелем смерти родителей, медленно возвращалось к нему с появлением этого малыша.
Любовь к людям. Умение находить ценность в мелочах. Привязанность. Трепет. Благодарность. Вдохновение.
Юрий крепко прижал к себе тёплое тело и закрыл глаза. Почему-то ему казалось, что ледяной ком внутри постепенно тает.
К утру, как всегда, этот юркий крысёныш снова бесследно исчезнет.
А завтра… завтра я куплю новые коньки. Впервые за шесть лет после того, как бросил кататься.
********
Юрий снова начал смешивать гербицид с чистящим средством. Стоило ему сказать, что он хочет спуститься вниз, следом за ним, как ребёнок побледнел и влепил ему пощёчину.
Он снова не успел уклониться от удара. Это было нелепо, но Юрий подумал, что на такой резкий отказ, наверное, есть веская причина.
Значит, надо попробовать ещё раз. Только теперь он хотел попытаться разъесть дверь в комнате своего отца, Ивана.
Времени больше не было. Каникулы стремительно подходили к концу, и после четырнадцатого дня рождения ему придётся возвращаться в школу.
А что тогда будет с ребёнком?.. Юрий почувствовал, как всё внутри сжалось от тревоги.
— Сможешь вспороть брюхо зверю? — внезапно отстранённый голос прервал его размышления. Юрий крепко сжал в руке нож, который вручил ему дед.
Они с Максимом вышли в лес. Юрий смотрел вниз, на лежащего у ног оленя.
Пустые, мёртвые глаза. Живот вздутый — как у беременной самки. Но шов на брюхе был слишком уж странный. Юра невольно нахмурился.
В чём подвох? Его холодный взгляд скользнул к деду. Максим, выпуская мутный пар изо рта, ещё раз ткнул тушу ногой.
— Что такое, Юрий. Тебе трудно, да?
— …
— Вспори брюхо. Посмотрим, что внутри.
— Не буду.
— Что?
— Я не стану этого делать.
Губы разомкнулись раньше, чем он успел подумать.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления