Онлайн чтение книги Счастливая психопатка Merry Psycho
5 - 172

Закончив ужин, больше похожий на прогулку по тонкому льду, Юрий поднялся к себе в комнату и снова достал вещи родителей.

Счастливые лица на свадебной фотографии и стетоскоп. На фоне прекрасного озера ветер подхватывал фату матери, а отец улыбался так, будто весь мир принадлежал ему.

Любой, кто взглянул бы на это фото, не смог бы отвести от него глаз. Именно поэтому мальчишка со всей силы несколько раз ударил по рамке.

Стекло раскололось, фотография родителей упала, рамка покосилась, почти развалилась.

— …Чего я, блядь, ожидал.

Ничего особенного внутри не скрывалось. Обычная рамка. В ней не было ни потайных отсеков, ни секретов.

Ему показалось, будто на минуту рассудок помутился.

— Ха-а…

Юрий поморщился и стал собирать обломки.

Что со мной происходит?..

Я начал терять самообладание с того самого момента, как увидел этого зверёныша.

Если всем рассказывать, что в железной маске ходит зверёк и только мне одному мерещится, то слухи поползут — мол, внук Солженицына ебанулся окончательно.

Сколько уже раз я успел опозориться перед дедом? Эти чёртовы каникулы с самого начала были прокляты.

Нужно было как можно скорее выяснить, что это за существо такое. Иначе он так и будет захлёбываться в бесконечном чувстве стыда. Пусть даже ради этого придётся раздолбать весь пол — он вытащит эту тварь и заставит ответить. Кто ты, блядь, такой?..

Юрий резко умылся и поднял голову.

И тут его взгляд зацепился за старую коробку из плотного, пожелтевшего от времени картона. Та, на которую никто никогда не обращал внимания. Там лежали вещи родителей.

Будто в трансе, Юрий протянул руку. Сам не понимая, что именно ищет, начал без разбора разбирать содержимое. Лицо сделалось странным, почти отрешённым, движения — быстрыми, автоматическими.

Когда он наконец вывалил всё из коробки на пол, глаза его широко распахнулись и застыли.

«Наверняка, есть хоть одна комната, о которой и ты сам не знаешь?»

Это был какой-то чертёж. Сотни линий, как корни дерева, уходили в землю, разветвляясь, переплетаясь, исчезая в темноте.

********

— Ю-юный господин, что вы здесь делаете?!

— Можно у вас взять немного гербицида и чистящего средства?

— Простите? Гербицида и… чистящего?.. Зачем вам?

Юрий спокойно посмотрел на пожилого управляющего особняком и без запинки произнёс заранее заготовленную фразу:

— Бабушка совсем подавлена. Я подумал, может, цветы в саду посадить — ей приятно будет.

— Ах, госпожа!.. Конечно, конечно! Сейчас всё принесу!

В гербициде содержится медный купорос, а в чистящем средстве — ортофосфорная кислота. Смешав их, можно легко проделать дыру хотя бы в одной стене — к такому выводу пришёл Юрий, стоя у одной из сотен дверей особняка.

Она находилась в самом углу. Дверь была выкрашена в тёмно-синий.

Его привело сюда обычное любопытство.

Что же заставило отца — человека, выросшего в роскоши — рисковать всем и воровать у России? У его отца не было ни таланта к обогащению, ни безумной жажды денег. Он был не из тех, кто пускается в авантюры ради наживы.

Но если он точно знал, насколько это опасно… то почему пошёл на такое?

Прошло уже шесть лет, а Юрий впервые по-настоящему задумался, чем же жили его родители.

Для чего был нужен этот чертёж?

В больших особняках часто бывают бункеры или специальные комнаты на случай ЧП, но даже с учётом этого, то, что он видел, не походило ни на что из этого. Ни по виду, ни по логике.

Похоже на туннель. Да, именно… как намеренно прорытый подземный ход. Если родители оставили это мне, значит, была на то причина.

К тому же, пока я под домашним арестом, можно спокойно обойти весь особняк и проверить отмеченные отцом точки.

Хотя если я и дальше буду копаться в загадках родителей… вполне могу нажить себе ещё больше проблем с дедом.

Мне нельзя стать таким, как отец.

Нет. Это другое. Если есть муравейник, его нужно уничтожить. Если вылезла крыса, отгрызаем ей хвост.

Юрий с холодным лицом взялся за ручку двери и повернул её.

Кажется, деду докладывают обо всём, что я делаю…

Но именно поэтому Юрий стал ещё активнее шататься по дому: спал, где придётся, читал, убирался. Нарочно вёл себя расслабленно, даже вызывающе.

Максим терпеть не мог хамства и дерзости — а Юрий, наоборот, всё чаще выставлял именно эти качества напоказ. Он хотел казаться деду пустоголовым подростком, бунтующим без причины.

А тем временем он продолжал заливать смесь гербицида и чистящего средства в синюю комнату. Один, два, три… тридцать восемь шагов от двери — и одна плитка, что плохо держалась.

Дыра была слишком мала для взрослого тела, но химикатов хватило, чтобы разъесть дно. Через какое-то время оно начало крошиться, проваливаться, пока не обнажилось углубление. Юрий тут же спрятал эту воронку под ковром и диваном.

Прошла неделя. Ночью он достал стетоскоп отца, снял наушники, подключил микрофон. Всё было готово.

В руках у него был только фонарик. Он собирался идти туда, где не видно ни зги.

По ощущениям, прошло, должно быть, больше часа. Пять чувств притуплялись всё сильнее. Запах прелой плесени и гнилого мха бил в нос. Влажная земля облепила тапки, а спертый воздух резал лёгкие.

Но Юрий не останавливался. Иногда что-то твёрдое хрустело под ногами — вроде гальки, но, может, и вовсе не галька. Порой он останавливался, оборачивался, почти разворачивался назад, но всё же продолжал идти.

Проход казался всё тем же — мрачным, зловещим. Вокруг ни света, ни звука.

Иногда под ногами попадались вещи: плюшевый мишка без глаз, сломанная качалка. Юрий дышал сдавленно, как больной астмой. Стиснув зубы, он упрямо двигался вперёд. Влажные волосы прилипали к шее, воздух казался липким, душным.

Ноги его подкашивались, спотыкались о камни, он хватался за стену. Один из тапок окончательно развалился, стал бесполезен. Он почувствовал жжение на босой ступне.

Сколько он так шёл — не понять.

— Сука… и это всё?

Перед ним показался тупик. Фонарь высветил глухую стену. Губы юноши потрескались, из трещин сочилась кровь, металлический привкус заполнил рот.

Он швырнул фонарь прямо в камень. У него не было сил ни ругаться, ни хохотать. Севшим голосом он выдавил ругательство:

— …Блядь…

Юноша плюхнулся на промёрзший пол, и вполголоса, почти сквозь зубы, начал материться так, как ни разу не позволял себе в присутствии людей. Но легче не становилось.

На что я, блядь, надеялся? Открыть тайны Зимнего замка? Найти завещание родителей? Выяснить слабость Максима Солженицына?.. Нет. Всё это не то.

На самом деле, он просто хотел скорее стать взрослым. Перескочить ступени. Проснуться и быть зрелым, сильным, настоящим Солженицыным. А тупик перед ним как будто говорил: «Нет, нельзя. Ты ещё не готов».

— Эй…

— Ма…

Показалось?

Юрий прищурился. Он поднёс стетоскоп к стене, поводил по разным точкам.

Может, глюки?  Он уже собирался сдаться и закрыть глаза…

— Не умирай.

Детский голос вонзился прямо в барабанные перепонки. От живого звука по коже побежали мурашки.

— Почему ты снова уходишь молча? Хочешь, как в тот раз, опять попасться и остаться голодной?!

— Угу… Хочу умереть… как мои братья… Я тоже…

— Ужасная ты. Я тебя ненавижу!..

— Хотелось в этот раз спрыгнуть с самого верха… без верёвки…

— Не надо, пожалуйста…

— Это было странно. На минуту я даже забыла, зачем…

— …

— Снег… Глаза… я даже не знаю, как объяснить…

— Снега много выпало?

— Ага!.. Похоже… Снег прямо на меня падал… И я под ним оказалась…

— Ты не поранилась?!

— Он был чистый и красивый.

Юрий поморщился. Даже с микрофоном звук был слишком тихим, всё время прерывался и шипел. К тому же фразы были перемешаны — то по-русски, то по-корейски — на слух не воспринималось почти ничего. 

Чёрт, надо было крепче его прикрепить!

— Впервые… не было больно. Впервые…

— …

— Меня ударили, но это не было больно. Кия, в мире есть люди, которые бьют так, что не больно.

— Такого не бывает.

— Бывает, честно. Хочешь, покажу? Повернись…

— Ай!.. Больно же!

— Братик… Сестрёнка… у меня голова болит…

— У… сестричка… у меня тоже…

— Я буду искать, пока не встречу вас снова…

— Не уходи!..

И вот зазвучали другие голоса, один за другим. Ни один из них не принадлежал взрослому.

Юрий метался, прижимая стетоскоп к разным точкам, пытаясь уловить хоть что-то, но помех становилось только больше.

Кто эти дети?..

Мозг, стиснутый ледяным страхом, выдал только одно.

Торговля людьми.

И худшего сценария он придумать не мог.

*********

— С самого утра у тебя мрачное лицо, — заметил Максим, глядя на побледневшего внука, с ноткой укора в голосе.

Юрий провёл языком по шероховатому небу и сделал глоток чая, стараясь выглядеть спокойно. Несколько последних ночей он толком не спал, и сам понимал, как паршиво выглядит.

— Говорят, ты разбил сад для Дарьи?

— Да.

— Нужно уметь задавать правильные вопросы, Юрий.

— !..

Он замер и поднял глаза. Дед продолжал смотреть прямо на него с каменным лицом. Юрий медленно поставил чашку на блюдце, но фарфор всё равно лязгнул неприятно громко.

— Если начать бездумно рыть землю, всё можно испортить. Стоит задеть не тот муравейник, и порядок рассыплется в одно мгновение. То, что должно оставаться под землёй, надо и дальше держать там.

— …

— Иначе ещё до того, как посадишь хоть один цветок, твои руки уже будут испачканы ядом.

Юрий почувствовал, будто сидит на иголках.

— Ты парень сообразительный. Думаю, ты всё понял.

— Да, дедушка.

Он крепко сжал кулак под столом и слегка улыбнулся.

— Я стану Солженицыным.

Дед молча закурил сигару. Его взгляд вдруг странно соскользнул в сторону.

Максим не отрываясь следил глазами за Дарьей, вышедшей за пределы сада. Его взгляд был таким глубоким, таким тяжёлым, что Юрий непроизвольно отвернулся.

— Юрий, запомни одну вещь.

Максим всё ещё не отводил от неё глаз.

— Тот, кого боятся, может контролировать других. А вот тот, кто хочет быть любимым, — бессилен. Если хочешь обладать силой, не позволяй себе зависеть от переменчивых чувств.

— …

— Никому не посвящай себя. Если подобное чувство всё-таки придёт — вырви его с корнем. Настоящий Солженицын должен сохранять только холодный разум.

— А если не получится?

Безразличный взгляд деда обратился к нему.

— Вы ведь взяли бабушку в жёны.

На лице Максима, до того совершенно неподвижном, на миг промелькнула яркая, резкая боль, и тут же исчезла.

— Так и есть. Потому я и оказался в аду.