— В те годы Юрий почти не улыбался и не плакал…
Со Рён слушала медленный рассказ Дарьи и думала, что у Ли У Шина действительно могло быть основание не любить дни рождения.
Очевидно, Максим Солженицын исказил внутренний мир мальчика. Бабушка поведала, что юный Ли у Шин спокойно сидел за чаепитием перед дедушкой, который расправился с его отцом. Умение прятать свою сущность — наверняка выстраданный навык, выработанный в те шаткие дни; только спрятавшись, можно было вздохнуть в безопасности.
— Уроки Максима всегда были одинаковы: чтобы выжить, нужно стать хитрее… — медленно проговорила Дарья.
Возможно, вы носили маску ещё тяжелее, чем я. У меня была одна — а у вас их целый ворох, который вы всю жизнь напускали на себя снова и снова… Вы жили, не смея даже думать о том, чтобы снять её; и в конце концов потеряли и настоящее лицо, и собственные чувства.
Да, вы, должно быть, жили именно так…
А потом, став Ким Хёном, вы встретили меня…
Голос Дарьи несколько раз срывался; Со Рён сжимала лицо, затем отпускала, и так повторялось снова и снова.
Сколько сил вы положили, чтобы разбить ту маску? Сколько страха и тревоги вы пережили? И всё же — отринув Ким Хёна, вы признали его и открыли сердце. От этой мысли Со Рён вдруг защемило от благодарности.
Она так и хотела обнять уставшего Ли У Шина и поцеловать его в уставшие глаза. Хочется прошептать: «Ты многое пережил. Инструктор, вы такой стойкий человек. Вы справедливый и добрый» — и снова и снова утешать его этими словами.
Наконец, Дарья закончила свой длинный-долгий рассказ и уснула.
Пока Со Рён переваривала историю одинокого мальчишки, налетел мягкий ветерок. Она осторожно уложила Дарью и сама ненадолго прислонила голову к матрасу.
«Соня, доченька моя!»
Резкий возглас заставил её подскочить.
Перед глазами было открытое пространство, бескрайнее море, но стоило Со Рён заморгать — и за окном вдруг повалил густой снег.
А тут ещё откуда-то появился незнакомый мужчина и принялся всем лицом тереться о её щёку. Со Рён окаменела от изумления. На его макушке и плечах громоздилась шапка, толстые очки запотели и покрылись инеем.
Она изо всех сил оттолкнула навязчивого чужака — крохотной ладошкой. Ладошкой?
Неприятный холодок пробежал по спине. Со Рён раскрыла пальцы — и увидела нелепо маленькую, мягкую детскую ручку, шевелившуюся у неё перед глазами. Не только руки — всё тело, ноги, даже пальцы на стопах стали крошечными.
Ошеломлённая, она так и застыла, позволяя мужчине мяться у её щеки, пока в прихожей не хлопнула дверь. Вошедшая женщина решительно схватила мужчину за шиворот.
— Ригай, перестань шуметь и сначала протри эти дурацкие очки.
— Да ну, Зоя, я ж только и делаю, что в ночные смены вкалываю, а тут наконец дочку увидел…
— Руки у тебя ледяные. Не видишь, что ребёнок морщится? Всё, марш очки протирать!
— Так, может, ты согреешь мне руки…
— Ещё слово! Иди переоденься!
— Но ты уже повысила го… да, понял.
Со Рён онемела и лишь бездумно смотрела на обоих. У Ригая глаза были целы, а Джу Соль Хон выглядела удивительно молодой. Она будто бы между делом погладила по голове сидевшую за столом Соню и, не придавая значения, последовала за мужем в спальню.
Сон? Конечно, сон. В странном оцепенении Со Рён слезла со стула и заглянула в щёлку между дверью и косяком. Там супруги, наперебой сбрасывая пальто, шептались на повышенных тонах — но так, словно боялись, что их услышат.
— Сегодня из школы звонили! — шипела Зоя. — Сказали, что она одна на весь класс по математике ноль получила!
— А-а… мм… — промычал Ригай.
— Я же говорила, нужно репетитора нанять! Это всё потому, что мы слишком заняты и не уделяем дочери времени. Сейчас она даже простую арифметику не тянет — так и дальше ничего не сможет. Тебе что толку от гениальной головы? У нас дочка с нулём по математике!
— Спокойнее, Зоя. Зато у неё тело гибкое, лёгкое. Может, отдать её в балет? Учиться в Москве балету — это ведь немалое преимущество…
— Нет! Соня ещё и красивая. Ещё какой-нибудь сволочи на глаза попадётся — и всё.
— Зоя, тсс, потише! — Ригай торопливо прижал палец к губам и бросил взгляд на дверь.
— Мне всё равно. Сам отвечай за её учёбу! — Зоя сжала губы. — Твои бесконечные ночные смены и вся эта «наука о мозге» — всё это ерунда, пустое. Какая польза? Когда у нашей дочки даже сложение и вычитание не выходит — о каких исследованиях речь!
Со Рён было странно стыдно — хотя ведь это не она получила тот самый ноль.
И всё же учёбу она не любила. Соня поджала крошечные пальцы ног и, взглянув на родителей, что снова склонились лбами в серьёзном разговоре, вернулась к столу.
В доме повсюду стояли зелёные горшки с живыми ростками, на стенах висели семейные фотографии, полные благополучия. Со Рён смотрела на всё это как-то неловко, когда вдруг супруги, подталкивая друг друга локтями, вышли и подошли к Соне.
Первым заговорил Ригай, заметив на столе раскрытую книгу:
— «Сказка о царевиче Иване и Жар-птице»? Наша дочь уже сама читает?
— Ты почему всё так формулируешь? — вспыхнула Зоя. — Всё равно она быстро научилась кириллицу складывать.
Обруганный муж лишь смущённо прищурился, а Джу Соль Хон, несмотря на досаду, не могла оторвать глаз от лица мужа, тронутого и светлого.
Ладони неприятно зудели, сидеть было невыносимо. Со Рён хотелось лишь одного: скорее проснуться из этого нелепого сна.
Но тут губы Сони сами собой разомкнулись. Голос, прозвучавший из них, не был голосом Со Рён — он был чистым, звонким, по-детски ясным:
— Это рассказ про царевича Ивана.
Скромная Соня вдруг заговорила — и оба взрослых уставились на неё. Лицо Ригая просияло:
— У папы ведь тоже есть друг по имени Иван! И эту книгу он подарил!
А Джу Соль Хон неотрывно следила только за крошечными губами, которые так выразительно шевелились.
— Царевич Иван был честным, смелым и всегда помогал другим, — произнесла Соня.
— Наша дочка даже слово «честный» знает? — удивлённо выдохнул Ригай.
Соне показалось, что щеки вот-вот вспыхнут. Смутившись, девочка замолчала, и Джу Соль Хон холодно метнула взгляд в сторону мужа.
Строгая, целеустремлённая мать и впечатлительный, легко теряющийся отец. А между ними — Соня, которая росла самой обыкновенной девочкой. Со Рён попыталась закрыть книгу с сказкой, но руки её не слушались.
И тут вдруг: бах-бах-бах! — входная дверь задрожала от ударов. Ригай, бросив взгляд на часы, всполошился:
— Зоя, что же делать? Они уже пришли!
Джу Соль Хон тяжело вздохнула, выпрямилась и твёрдой поступью прошла в прихожую. Открыла дверь — и на пороге оказалась улыбающаяся до ушей женщина рядом с высоким мужчиной. Они держали за плечи какого-то мальчика и весело поздоровались:
— Привет!
Ригай, накинув на себя пальто прямо на босу ногу, бросился навстречу:
— Иван, Яна, заходите! Разве не холодно сегодня? — и обнял обоих с явной радостью.
Взрослые смеялись и оживлённо переговаривались, а потом их взгляды скользнули вниз.
Мальчик стоял мрачный, и не собирался скрывать скуку на лице. Но его глаза, прямые и пронзительные, смотрели так, будто видели насквозь. Возможно, дело было в том едва заметном свете, который мерцал в его радужке.
— Посмотри-ка, Виктор, это наш сын! Подрос ведь! — с шутливой гордостью произнесли Иван и Яна, трепля мальчику волосы.
Утомлённый взгляд мальчика вдруг остановился на Соне, спрятавшейся за подолом матери. Девочка неловко поджала пальцы. Со Рён ощутила, что сейчас расплачется.
— Соня, поздоровайся. Это твой оппа. Юрий.
— Э… п-привет. Здравствуйте…
(Прим. ред. оппа – корейское обращение к мужчине постарше или родному старшему брату)
Моргнув пару раз, мальчик, до этого неподвижно смотревший на девочку, вдруг наклонился, выравниваясь с ней по росту.
Ещё мгновение назад в его взгляде было одно только безразличие… но теперь Со Рён уловила мягкую линию глаз, изогнувшихся, словно в рисунке.
— Впервые вижу тебя после младенчества. Сильно подросла.
— Мне скоро десять… — Соня нарочито надула губы.
Мальчик, словно поддразнивая, спросил:
— А, значит, уже совсем взрослая? — и неторопливо размотал шарф.
Холодный воздух вошёл в дом вместе с ним — и Со Рён внезапно остро ощутила реальность происходящего.
Мне нужно выйти за эту дверь. Только так…
Слишком сильная тоска разъела сердце, и всё же — здесь было так тепло, так спокойно, что она непроизвольно замешкалась.
Ей хотелось показать Юрию свою солнечную комнату, где так хорошо цветут горшечные растения, расспросить, как ему живётся в средней школе… Но…
Соня решительно отвернулась и схватилась за дверную ручку. Это место не было тем, куда ей следовало идти. Не таким счастливым.
Сжав зубы, она резко распахнула тяжёлую дверь — и в тот миг кто-то мягко коснулся её плеча.
Она вздрогнула и обернулась. Перед ней стояла Джу Соль Хон, безмолвная, с лицом, не выражающим ни единой эмоции, но руки её легли поверх Сониных, помогая толкнуть створку.
— У тебя получится. Иди за своей любовью до конца.
У самой линии глаз женщины скользнула едва заметная улыбка.
— Из нас всех только ты способна на это. Верно, девочка?
****
— Ах…!
Со Рён резко распахнула глаза. Раз — моргнула, два — и в её взгляде ещё теплился сонный туман. Но на третий раз веки поднялись окончательно, и она проснулась без остатка.
Странно — тело казалось лёгким, в голове царила ясность, и настроение было на удивление светлым. Со Рён легко поднялась, миновала крепко уснувшую Дарью и остановилась у окна, глядя на горизонт, где уже загоралось утро.
Какой же это был странный сон. Необъяснимо, но в груди словно забил родник, полный сил, которых хватило бы поддержать целого человека.
Будто всё застарелое смылось, и сердце билось горячо, наполняя её новым ритмом. Она всмотрелась в восход, красным светом заливавший лицо, и снова окинула взглядом мирную деревню.
За каждым громким подвигом всегда остаётся примятая трава. Юрий. Мой мальчик, такой близкий и дорогой.
— Для начала — телефон, — пробормотала она.
Нужно вернуть вещи, что нельзя было взять на остров. Уж почему-то чувствовалось: сегодня её ждёт весть, и день обещает быть добрым.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления