Ли У Шин, которому никогда не бывало тяжело от нескольких метров пути, теперь с трудом переводил дыхание, грудь его тяжело вздымалась.
— Дарья. Дарья Солженицына…
Сколько лет прошло, как он в последний раз слышал это имя? Когда оно, давно забытое, сорвалось с губ Со Рён, голова у него будто опустела.
После смерти бабушки и дедушки он почти вычеркнул её из памяти.
Ли У Шин, шумно втягивая воздух, смотрел вниз на согбенную, хрупкую старуху. Взгляд его был переполнен противоречиями.
В воспоминаниях Дарья всегда оставалась тихой, задавленной жизнью женщиной. Потеряв детей и ненавидя мужа, она всё же упрямо приходила навещать Юрия.
И вот теперь эта женщина…
Без страха повела за собой детей Зимнего замка…
Даже ценой того, чтобы оставить его одного…
Он провёл рукой по лицу, прикрывая его ладонью.
Необъяснимое смешение горечи и благодарности тяжким грузом давило на дыхание. В такие минуты Ли У Шин вспоминал ту самую руку, что когда-то толкала его вперёд, и, задержав дыхание, медленно вдыхал снова.
В это время исхудавшая старуха протянула к нему дрожащие, как ветви, руки.
Столько чужих детей она подняла одна, а собственного — лишь одного — так и не смогла вырастить.
Дарья глядела в серые глаза внука, так похожие на Максимовы, и не могла поверить, лишь губы у неё беззвучно дрожали.
Перед глазами затуманился образ — юноша, вобравший в себя лица всех, кого она любила.
Он уже вытянулся, возмужал. В холодной линии глаз и подбородка проступали черты Максима, в мягком изгибе губ угадывался Иван.
А если в нём ещё жила бы задорная, ласковая натура — то это, без сомнения, от невестки, Яны.
Слёзы безостановочно катились по щекам.
— Юрий… — прошептала она.
В Дарье читалась сплошная вина, глушившая тоску. Она будто сжалась под её тяжестью, а Ли У Шин, до этого молчавший, внезапно хрипло сказал:
— Я думал, что выжил только я… Все умерли, а я один…
В его тусклых, словно пепел, глазах на миг вспыхнули картины того ужаса. Разрушенный дом, бесчисленные тела с оторванными руками и ногами, и он — один, вынужденный всё это вынести. Голос его сорвался, стал ломким, глухим:
— Я так и не нашёл ответа, почему жив остался только я.
— Юрий… — выдохнула она с болью.
Но Ли У Шин покачал головой:
— Нет. Я не за извинениями пришёл.
И вот, детская вина за то, что остался единственным живым, медленно уходила с его лица. С плеч спадал многолетний груз, тяжесть, что давила до сих пор.
— Не думал… что вот так, живым, смогу снова встретиться с вами, бабушка…
Пальцы Ли У Шина дрожали, когда он наконец крепко сжал её морщинистую ладонь. Он наклонился и коснулся лбом пёстрой от старческих пятен тыльной стороны её руки. Его ресницы дрогнули и плотно сомкнулись.
— Вы так много вынесли… бабушка.
— А-а… — Дарья едва выдохнула, будто дыхание и вовсе остановилось.
Это был уже не тот резкий, упрямый мальчишка из её воспоминаний. Перед ней стоял чужой, зрелый человек — и именно в его облике она вдруг почувствовала, как безжалостно пролетело время.
Дарья не осмелилась даже прикоснуться к выросшему внуку. Она не считала себя достойной услышать такие слова. Язык окаменел, будто она проглотила яд. Не было сил взглянуть ему в глаза.
— У меня нет права вас винить, — сказал Ли У Шин, поднимая голову. Его глаза налились красным. — Я не могу.
Он тяжело выдохнул и твёрдо закончил:
— Потому что вы подарили моей жене семью. Посмотрите… По крайней мере, моя жена видит не руины, а рай. Вы оставили Со Рён, всю жизнь жившую в одиночестве, поистине бесценное наследство.
Ли У Шин сделал шаг в сторону и жадно, почти с болью, посмотрел куда-то вдаль. Дарья проследила за его взглядом и увидела на берегу женщину, что спорила и смеялась с Ашей. Улыбка Юрия была едва заметна, но в ней было что-то, что защемило ей сердце. Лёгкий изгиб его глаз так напоминал мужчин из дома Солженицыных, когда они смотрели на своих женщин.
— Благодаря вам я смог стать хоть немного достойным мужчиной перед любимой женщиной. Если бы во мне была только вина рода Солженицыных, эта женщина, наверное, сбежала бы от меня на край света.
— …
— Спасибо. От всей души. Та нищета и унижение тогда спасли меня в будущем. Если это помогло мне избавиться от отвращения к собственной крови — пусть меня оставляют хоть сотню раз. Вы были правы, бабушка.
— Мальчик мой… — сорвалось у Дарьи.
— Ваши страдания обернулись для меня великой наградой. Так что даже если время повернётся назад — не сомневайтесь и оставьте меня снова.
У Дарьи затрепетали уголки глаз. Спустя десятилетия она всё ещё видела тот кошмар, когда её вынуждали сделать выбор. Брошенный внук теперь стоял перед ней — высокий, прямой, без тени надлома, глядя только на одну женщину и повторяя: «Оставьте меня снова».
Мальчик, который когда-то, сжавшись, цеплялся за белое одеяло, теперь вырос, словно могучее дерево.
— Кажется… теперь я понимаю, зачем остался жив, — тихо произнёс он.
В его взгляде, словно после дождя, прорезалась светлая улыбка. Так Ли У Шин решил похоронить в себе всё: личную боль, обиды, ненависть. За то, что она спасла его жену. За то, что она спасла братьев его жены.
В этот миг Со Рён широко замахала им рукой, ловко подставив ногу подлетевшей Аше и, как маяк, осветилась яркой улыбкой.
У Шин не выдержал — хохот вырвался сам собой. Если бы только он мог видеть эту картину вечно — смог бы хоть сотню раз пробиться сквозь пепел Зимнего замка.
— Наверное, дед всё знал.
При одном упоминании Максима плечи Дарьи невольно вздрогнули. Сколько лет прошло, а привычка не исчезла. Стоило только услышать его имя — сердце болезненно сжималось, дыхание перехватывало.
— Он не мог не понимать, что я так просто не умру. Моё дурное упрямство почти всё от него. И это — любить до смерти только одну женщину, отличать её от всех… — Ли У Шин горько усмехнулся.
Дарья до крови прикусила губу. Она не могла оторвать взгляда от его глаз — тех самых, что были у её мужа.
Максим наверняка в аду. За грех — всю жизнь безжалостно ставить на первое место только одну женщину — он будет мучиться вечно. А я… смогу ли после смерти встретиться с ним?
— Здесь всё куда прекраснее, чем можно было представить, — произнёс Ли У Шин и впервые за всё время посмотрел вдаль, будто только сейчас заметил пейзаж острова.
Это и впрямь было прекрасное место. Синяя вода искрилась, бегавшие по берегу дети были чисты и светлы, как сама весна.
Невероятный рай, созданный Максимом — тем самым, кто при жизни казался дьяволом.
— Теперь отдыхайте спокойно. Больше не тревожьтесь, — тихо сказал Ли У Шин.
Он низко поклонился, вложив в поклон всё сердце, а затем осторожно обнял бабушку. Под ладонями чувствовались тонкие, хрупкие кости. Он хотел, чтобы теперь Дарья могла смеяться свободно. И, не оглядываясь, рванул с места бегом.
— Хан Со Рён! — крикнул он.
И только сегодня Ли У Шин впервые смог обратиться к самому себе, маленькому, неуклюжему:
Не сдавайся несчастью. Стисни зубы и поднимись. Даже если жизнь тебя обманет — в её конце будет та женщина. Держись и дойди до неё, не уставая.
Ступни, проваливающиеся в мягкий песок, то становились маленькими, как у восьмилетнего мальчишки, то вытягивались до четырнадцати, и, наконец, превращались в стопы тридцатитрёхлетнего мужчины.
Со Рён, в очередной раз повалившая непослушную Ашу на землю, вдруг подняла глаза и застыла.
— О-о…! Слишком быстро…!
Пока она отходила назад, мужчина уже оказался рядом. Мгновение — и Ли У Шин поднял её на руки, крепко обхватив её за бёдра, и смотрел снизу вверх.
Со Рён, оказавшись выше, звонко рассмеялась и положила ладонь ему на плечо. Первой мыслью было облегчение — он выглядит светлее, спокойнее. И от этого в груди защемило.
— Со Рён, ты — моё наследство, — выдохнул он.
Настоящее, что он получил от Максима, было не в астрономическом состоянии счетов, а вот — в этой женщине.
— Так что давай жить со мной всю жизнь, — сказал он.
Со Рён невольно задержала взгляд на его губах, мягко согретых улыбкой.
— Дай мне третий шанс, и я всё исправлю, — тихо добавил он.
— Какой… шанс? — растерянно спросила она.
— Шанс прожить оставшуюся жизнь как твой законный муж.
— …
— Пожалуйста. На этот раз стань моей семьёй.
Мерцающий горизонт мягко освещал пространство между ними. Со Рён казалось, будто она впервые сталкивается с уязвимой стороной этого мужчины — той, которую он никогда прежде не показывал. Его крепкие руки едва заметно дрожали, совсем не вяжущиеся с образом несокрушимого.
Зачем ты так дрожишь? Разве это так трудно? Ты ведь был моей первой семьёй. Только с тобой я могу жить как обычная женщина. Ты — единственное, от чего я не в силах отказаться…
Она обвила руками шею любимого и без конца что-то шептала ему на ухо.
Ли У Шин нахмурился, словно от боли, и резко притянул её ближе, сжал ладонью затылок.
За миг до того, как их губы соприкоснулись, он закрыл глаза и улыбнулся — тихо, почти умиротворённо. И тогда их поцелуй лёгкий и в то же время глубокий, словно печать, запечатлел их судьбы.
Среди радостных криков братьев, в лицах которых всегда жило простое счастье, Со Рён вновь рассмеялась — звонко, чисто, будто разлилось ожерелье хрустальных капель.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления