Онлайн чтение книги Монолог фармацевта Apothecary Diaries
Глава 9 - Лакан

Накануне Маомао видела странный сон. Она видела что-то, что, должно быть, произошло давно, потому что нет способа, чтобы она могла это помнить. Она не была уверена, произошло ли то, что ей приснилось, на самом деле.

«Должно быть, это было из-за посещения той женщины», — подумала она. — «Воскресило старые воспоминания»

Во сне взрослая женщина смотрела на Маомао сверху. Её растрепанные волосы падали на истощенное лицо, и ее глаза блестели жадно, когда она смотрела. Ее макияж сыпался, румяна на губах начинали размазываться.

Женщина протянула руку и схватила руку Маомао. Её кожа была покрыта мелкими волдырями, как осенний лист.

В другой руке у женщины был нож. Рука, держащая Маомао, была обернута отбеленными хлопковыми тряпками, слой за слоем, все они пропитаны красным. Пошуршавший хлопок пах ржавчиной.

Что-то вроде мяуканья котенка вырвалось из гортани Маомао. Она поняла, что плачет.

Рука Маомао была прижата к кровати. Женщина подняла нож высоко. Её губы искривились и дрожали, ее красные, опухшие глаза все ещё текли слезами.

«Глупая женщина».

Женщина опустила нож. 

— Боже, ты устала? Боюсь, время спать ещё не наступило, — сказала Суйрэн, когда Маомао зевнула. Она звучала вежливо, но старушка могла быть настоящим дисциплинарием, поэтому Маомао выпрямилась и сосредоточилась на полировка серебряного посудного изделия. Она практически просила неприятностей, если казалась небрежной в самый день после отпуска. То, что был вечер, не являлось оправданием.

— Я чувствую себя вполне хорошо, госпожа, — сказала Маомао. Это был всего лишь сон, странный или нет. Она предполагала, что, если она полностью погрузится в рутину своей работы, она скоро забудет его, но он отказывался уйти весь день.

«Это не похоже на меня», — подумала Маомао, грустная улыбка мелькнула на её лице.

Когда она ставила тарелки обратно на полку (стук-стук), она услышала быстрые шаги. В комнате горели медовые свечи. Пора было вернуться их хозяину. Суйрэн взял тарелку, которую Маомао отполировала до блеска, и начал готовить закуску.

Джинши прошел через гостиную и появился на кухне.

— Подарок от странного типа. Поделись с Суйрэн, — он положил какую-то бутылку на стол. "Странный тип" был особенно неприятным чиновником, который в последнее время доставлял Джинши немало хлопот.

Маомао открыла пробку и была встречена кисловатым, цитрусовым запахом. Какой-то сок, подумала она.

— Теперь мы принимаем подарки от странных типов, да? —спросила она, её голос был совершенно ровным. Джинши уже отошёл в гостиную и отдыхал на диване. Маомао добавила немного угля в топку.

Гаошун заметил, что у них заканчивается уголь и вышел из комнаты. Маомао предположила, что он идет пополнить запас. Вот на кого можно положиться.

Джинши сильно почесал голову (очень неприлично) и посмотрел на Маомао.

— Ты знакома с постояльцами в Малахитовом дома? — спросил он. Маомао перевела голову, удивленная вопросом.

— Если они достаточно заметны, то да.

— Какие люди там бывают?

— Это конфиденциально.

Джинши нахмурился от грубого ответа. Затем, кажется, он понял, что подходит к этому неправильно, и попробовал что-то другое.

— Позвольте мне спросить вас вот о чем. Как снизить цену на куртизанку? — Он звучал необычайно осторожно, выбирая свои слова.

— Какая неприятная тема, — буркнула Маомао. — Но есть множество способов. Особенно, когда речь идёт о самых высокооплачиваемых женщинах.

Самые известные куртизанки, самые востребованные, не работали постоянно. Фактически, они могли работать всего несколько раз в месяц. Принимать клиентов каждый день было делом "ночных бродяг", женщин, которым приходилось работать, чтобы выжить. Чем выше ранг куртизанки, тем меньше она хотела быть замеченной. Спрятавшись, она заставляла потенциальных клиентов самостоятельно завышать ее стоимость.

Такие женщины привлекали покупателей своим пением, танцами, музыкальными достижениями или другими аспектами их образования. В Малахитовом доме ученицам давали базовые инструкции, а затем разделяли их на тех, у кого есть внешность и перспективы, и тех, у кого их нет. Последние начинали принимать клиентов сразу после своего дебюта. Они продавали не свои искусства, а свои тела.

А те, кто проявлял потенциал, начинали с чаепития с клиентами. Те, кто умело очаровывал покупателей своим разговором или поражал их своим интеллектом, повышали свою стоимость. Затем, удерживая популярную куртизанку от встреч слишком многими людьми, можно было создать женщину, за которую платили целый годовой оклад в серебре только за возможность выпить с ней. По этой системе были даже женщины, которые проходили всю свою карьеру, пока их контракты не были выкуплены, и ни один клиент никогда не касался их. Это само по себе играло на фантазиях мужчин; каждый хотел быть первым, кто выберет такой цветок.

— Цветок ценен, потому что он нетронутый, — сказала Маомао, зажигая успокаивающий благовония. Она делала это для Джинши, который в последнее время выглядел уставшим, но сегодня вечером это, казалось, могло помочь и ей самой.

— Когда кто-то срывает его, его стоимость сразу падает как минимум на половину. Но есть и другие причины... — Она вздохнула, затем глубоко вдохнула благовония. — Если такая женщина забеременеет, её стоимость будет практически ничтожной.

Тот же безэмоциональный тон.

Всё из-за этого глупого сна.

***

Джинши выпустил глубокий вздох, прижимая свою печать к некоторым бумагам. Он задавался вопросом, что происходит. Его это беспокоило, то, что дочь аптекаря сказала накануне. Она звучала так серьезно.

И тогда, удобно, появился человек, который, скорее всего, знал ответ на личный вопрос Джинши.

— Привет, привет. — Улыбающийся лис стучал в дверь и вошёл, не дожидаясь приглашения. Он пришёл, как и обещал вчера. Он даже заставил подчинённого притащить диван с мягкой подушкой. Джинши пытался сдержать выражение лица, задаваясь вопросом, сколько времени этот человек будет здесь сегодня.

— Может продолжим с того места, где остановились вчера? — спросил Лакан, наливая сок из принесенной им бутылки. Он даже принёс какие-то угощения: он положил на забитый бумагами стол запеченную закуску, которая пахла богатым маслом. Люди в офисе хотели бы, чтобы он перестал класть еду прямо на стол; Гаошун мог только держать голову в руках, когда видел пятна масла на бумагах.

— Кажется, господин, вы совершили нечто весьма неприличное, — сказал Джинши, прижимая свою печать к другому листу бумаги. Он едва замечал, что там написано, но Гаошун, стоявший позади него, не возражал, так что, наверное, было нормально.

Основываясь на том, что Маомао рассказала ему, у него была довольно хорошая представление о том, что этот хитрый безумец, должно быть, сделал. И после этой мысли пришла другая, не менее нежелательная. А именно, что его действия не были непонятными. Что они имели свою последовательность. Даже определенную логику. Джинши думал, что понимает, почему Лакан начал разговор о выкупе контракта в Малахитовом доме. Почему он говорил о своем старом "друге". Но Джинши не хотел признавать подразумеваемое. Это только привлекло бы ещё больше неприятностей.

— Неприлично? Как грубо. И последнее, что я хочу услышать от крадущейся маленькой сороки.

Глаз Лакана сузился за моноклем, а затем он засмеялся.

— Я наконец-то убедил старушку, знаете ли? Мне понадобилось десять лет работы. И тогда вы прилетаете и уводите её от меня, просто представь, мои чувства.

Лакан эмоционально жестикулировал своей чашкой. Лёд плавал в соке.

— Ты говоришь, что я должен вернуть тебе свою блестящую безделушку?

Этим Джинши имел в виду молчаливую молодую женщину.

— Нет, оставь её. Я не хочу застрять в той же колее, что и раньше.

— А если я не хочу её?

— Тогда что я могу сделать? Я могу пересчитать на пальцах количество людей, которые могут противостоять вашей воле, господин.

Лакан был решительным в том, чтобы никогда не говорить совсем то, что имел в виду. Это сводило Джинши с ума. Лакан знал, кто и что такое Джинши; в противном случае он никогда бы не сказал то, что сказал. Но логика была присутствовала в его словах.

Лакан снял свой монокль, вытер его платком, а затем вернул его — перед другим глазом. Так что это была просто привычка. Джинши всегда знал, что Лакан был странным.

— Но я действительно интересуюсь, что подумает моя, эмм, маленькая девочка.

То, как он подчеркнул слова "маленькая девочка" — фу. Так что это должно быть правдой. Несмотря на то, что Джинши сопротивлялся признанию этого.

Лакан был отцом Маомао.

Джинши, наконец, перестал штамповать бумаги.

— Можешь ли ты дать ей знать, что я наведусь в гости одним из этих дней? — сказал Лакан. Затем он покинул офис, облизывая масло с пальцев. Он оставил диван там, подразумевая, что вернется. Почти одновременно Джинши и Гаошун опустили головы и выпустили глубокие вздохи. 

***

— Я встретил чиновника, который сказал, что хотел бы тебя увидеть, — сказал Джинши Маомао, как только вернулся в свою комнату. Понимая, что не имеет смысла ничего не говорит, он решил избавиться от этого.

— И кто этот чиновник? — спросила она. Джинши подумал, что заметил мелькание беспокойства за её строго безразличным выражением, но она хорошо скрывала это, её голос такой же безжизненный, как всегда.

— Ахем. Его имя Лакан...

Как только эти слова вырвались из его рта, выражение Маомао изменилось. Её глаза расширились, и она отступила от Джинши, почти, казалось, непроизвольно. До сих пор она смотрела на него, как на жука, как на высохшего дождевого червя, как на грязь, как на пыль, как на слизняка, и даже как на сплющенную лягушку — другими словами, многими унизительными и презрительными способами, но он понял, что все они были добрыми и мягкими по сравнению с взглядом, который она сейчас бросила на него.

Было, откровенно говоря, трудно описать, но даже Джинши чувствовал, что едва может выжить от этого взгляда. Мао Мао выглядела так, будто она могла разбить его сердце и залить его расплавленным металлом, чтобы даже пепла не осталось.

Этот один взгляд ясно передал Джинши, как дочь Лакана относится к своему отцу.

— Я откажусь от него. Как-нибудь, — сумел произнести Джинши, всё ещё немного ошеломленный. Удивительно, что его сердце не остановилось.

— Спасибо, господин, — сказала Маомао, восстановив своё обычное безэмоциональное выражение, и продолжила свою работу.