**Глава 147**

Сян Жун поднял голову и уставился на яркую луну над деревней — она казалась куда чище и яснее, чем в городе. Под её светом простирались чёрные цепи гор, лежавшие вдали тёмными громадами. В долине вдали виднелся процветающий посёлок, где жило множество людей, не имевших к нему никакого отношения.

Его дом когда-то был очень хорош. Стоял у горы, рядом текла река, да ещё и возле дороги. Он помнил, как Сян Мухуа в детстве любил бегать вокруг дома, играя с деревенскими ребятишками или детьми приезжих.

Но мир меняется так быстро. Так быстро, что от семьи остался лишь он один.

Посёлок рядом рос и богател, прокладывались новые дороги, а их деревня практически опустела. Соседи одни за другими переезжали.

Мать ребёнка давно уже создала новую семью и работала в Ханчжоу вместе с другим мужчиной. Несколько месяцев назад Сян Жун ездил туда, посмотрел на неё издалека и подумал, что она, должно быть, живёт неплохо. Что ж, он был спокоен.

Прошло шесть лет.

Ребёнок, зарытый под домом, наверное, уже истлел до костей. Никто не опознает. Он сам не опознает, и этот парень, что сейчас у него в руках, — тоже.

Даже несколько месяцев назад, когда Лю Жоюй и Ли Бижань встретились, они не узнали друг друга и не вспомнили, что когда-то виделись в этой деревне. А уж Сян Мухуа они бы и подавно не узнали.

Чжоу Шаолин, этот почти взрослый парень, которого он тащил за собой, всё ещё был без сознания. Заманить такого девятнадцатилетнего юнца для Сян Жуна не составило никакого труда. Взвалив Чжоу Шаолина на плечо, он вошёл во двор, прошёл прямо в дом и запер за собой дверь.

Зажёг керосиновую лампу — даже если по дороге изредка проезжала машина, никто не смог бы заметить ничего подозрительного в этом старом деревенском доме. Сян Жун бросил тело на пол и заковал руки и ноги своего пленника в цепи, убедившись, что тот не сможет вырваться. Снова взглянул в окно — ночь ещё была тёмной, ночь ещё была долгой.

Он достал из шкафа бутылку эрготоу, налил две рюмки: одну выпил сам, другую выплеснул на пол. Затем закурил, сел за стол и уставился на юношу, распластавшегося на холодном полу.

Вообще-то, кое о чём он всё же сожалел. Что касается Ли Бижаня и Лю Жоюя — он лишь заманил их, чтобы они сами угодили за решётку. Не мог пытать и убить их собственноручно, как первого или вот этого. Но в то время Ли Бижань и Лю Жоюй уже сами ступили на кривую дорожку. Сян Жун оставил для них два лучших места в интернет-кафе, установил подслушивающие устройства и обнаружил, что у них появились побуждения к убийству. Он не знал, почему, но чувствовал: позволить им самим совершить убийство приносило ему большее удовлетворение, чем просто убить их напрямую.

Более того, тот человек тоже сказал Сян Жуну: 

— Смотреть, как твои враги сами идут к погибели, как их покидают все близкие, как их семьи рушатся и они навеки не могут обрести покой, — разве это не лучше, чем убить их собственноручно? Даже если в будущем они выйдут на свободу, ты сможешь убить их тогда.

Сян Жун почувствовал, что эти слова попали ему прямо в душу.

Наркотик дал тот человек, — возможно, это был какой-то новый синтетический вид. Он подмешал его незаметно в напитки двум мальчишкам. Доза была небольшой, она лишь делала их более возбудимыми и импульсивными, чем обычно. Через короткое время следы уже невозможно было обнаружить.

Он часто болтал с ними, рассказывал о своём опыте взросления, о конфликтах со старшими, о своём праве на месть. Говорил, что знал одного юношу, который собственноручно зарубил обидчика в школе — и, в конце концов, получил за это всего лишь несколько лет колонии для несовершеннолетних, вот это настоящий парень… и тому подобное.

Несколько месяцев пристального наблюдения, постепенного влияния, психологических намёков, физиологического ослабления… Всё согласно указаниям того человека. Однако решающий шаг сделали сами мальчишки. Это они захотели убить.

Так же, как когда-то они убили его сына.

…

Взгляд Сян Жуна снова вернулся к Чжоу Шаолину, — тот лежал на полу, как дохлая собака. В его сознании всплыла картина, как они с женой пытались добиться от тех детей чёткого ответа, всего лишь желая узнать, как именно умер их сын. Он же не собирался сразу причинять им вред. Но Чжоу Шаолина родители спрятали за спину, и на их лицах не было ни капли сочувствия или понимания, лишь холодность, отвращение и желание отгородиться.

— Ваш сын сам утонул, когда играл в воде. Зачем пристаёте к нашим детям?

— Убирайтесь! Немедленно убирайтесь! — кричали они. — Пристаёте к ребёнку, вы вообще люди!

…

Их дети — это дети. А его ребёнок — уже нет? Сян Жун, долгое время занимавшийся бизнесом и познавший жизнь, с первого взгляда увидел, что те дети отводят глаза. Но в итоге его всё равно остановили родители и полиция.

Единственным из тех детей, у кого не было родителей, был Лю Жоюй. Зато его дядья с тётками были хуже всех. Они, ругая и избивая Лю Жоюя за то, что тот доставил им хлопот, одновременно осыпали бранью Сян Жуна и его жену.

…

Вообще-то, с тех пор прошло так много лет, что Сян Жун уже не чувствовал прежней боли, когда вспоминал те события. То, что он делал сейчас, скорее было похоже некий ритуал. В конце концов, этот парень перед ним — уже последний.

Последняя семья, которую он должен разрушить.

Он встал, зачерпнул ковш холодной воды и плеснул в лицо Чжоу Шаолину. Тот вздрогнул всем телом, огляделся и от ужаса обомлел: 

— Брат Сян? Брат Сян… Что вы делаете? Чем я вас обидел?

Чжоу Шаолин не помнил его, ведь тогда они виделись лишь мельком, да и внешность Сян Жуна за эти годы сильно изменилась. К тому же он намеренно скрывал себя при сближении. А Чжоу Шаолину тогда было всего тринадцать — он его просто не узнал.

Сян Жун не ответил, лишь повернулся и посмотрел на чёрно-белую фотографию на стене.

Чжоу Шаолин, дрожа, поднял взгляд и увидел детское лицо на посмертном портрете, вдруг что-то вспомнил, и его всего затрясло: 

— Вы… вы… его отец!

Сян Жун поднялся, подошёл к нему, присел, сжал его челюсти и залепил толстым скотчем. Чжоу Шаолин мгновенно лишился голоса, — да и никаких других звуков, кроме глухих стонов, Сян Жун слышать не хотел.

Затем Сян Жун открыл чёрную сумку и стал по одной выкладывать вещи на стол. Чжоу Шаолин, увидев нож и инструменты, вытаращил глаза, слёзы хлынули ручьём. Он начал отчаянно вырываться, но как вырвешься из цепей? Всё происходило в полной тишине. Выражение лица Сян Жуна было спокойным. Он сначала взял дрель, включил в розетку, затем подошёл к Чжоу Шаолину, снял с него ботинок, обнажив белую, ухоженную ступню. Сян Жун усмехнулся и поднял дрель.

Вообще-то, если бы Инь Фэну позволили, он бы подождал ещё минут пять, пока Сян Жун просверлит в ноге Чжоу Шаолина несколько дыр, и лишь тогда приступил бы к задержанию. Но двое полицейских, разумеется, не могли так поступить — едва завидев, что Сян Жун собирается включить дрель, при имеющихся уже доказательствах и свидетеле, они тут же впрыгнули в окно и бросились на него.

Инь Фэн последовал за ними, вскарабкался на подоконник. Действовал он хоть и не так ловко и стремительно, как они, но уверенно. Пока он спрыгивал на пол, Сюй Мэншань уже вырвал из рук Сян Жуна дрель и прижал того к полу. А Юй Минсюй, снимая цепи, сказала: 

— Всё в порядке! Мы из полиции! 

Чжоу Шаолин тут же схватился за неё и зарыдал навзрыд.

Инь Фэн и сам не понял, как так вышло, но его взгляд упал на морду этого типа Чжоу Шаолина, прижавшуюся к груди Юй Минсюй. Он опешил, обнаружив, что брови его уже сведены в тугой узел, и тут же отвернулся, осматривая другие части комнаты, а в голове пронеслась мысль: «Ну и бестолковая же она! Женщина-полицейский — и напарника обнимает, и потерпевших. Кто бы ни стал её парнем… ха, волей-неволей обзаведётся зелёной головой*».

* То есть у него не просто будет зелёная шапка — символ рогоносца, но его будут так обманывать, что даже волосы позеленеют.