Онлайн чтение книги Монолог в аптечной лавке The Pharmacist's Monologue
Глава 26 - Истина о жрице

Ветер был тёплым. Температура должна была быть намного ниже, чем в привычном ей климате, но ощущение липкости на коже было непривычным. Однако даже в здании было заметно, что солнце светит слабее. Время прогулок было немного дольше, чем в её обычной жизни, и это радовало.

Она подумала, сколько же приключений пережила за последний месяц. Всю жизнь она провела взаперти в поместье, где её только и делали, что почитали. К тому, что её уважают, она привыкла, это было само собой разумеющимся и в то же время невыносимо скучным. Она была готова уступить свой пост в любой момент, если бы нашёлся желающий. Но из-за самого её существования она только и делала, что отнимала эту возможность у других.

Её постоянно называли «жрицей», и она даже забыла своё настоящее имя. Если бы она уступила свой пост, то, наверное, не знала бы, как себя называть.

Наконец-то всё закончится.

Она просто проводила время, которое можно было назвать медленным. Она думала, что это время и есть последняя отсрочка.

В комнате, занавешенной несколькими слоями штор, послышался шорох одежды. Она подумала, что это, и увидела девочку, которая, высунув половину лица, заглядывала сюда. Девочку звали Джазгул, что означало «весенний цветок». Её привели около года назад, и, говорят, она с рождения не могла говорить.

Спрашивать, как она сюда попала, было бы бестактно. Внешне она была милой и хорошенькой, но руки и ноги у неё были тонкими, и было видно, что ей не хватает питания. Она слышала, что девочка не умеет читать, но уши у неё слышали, так что она понимала, что ей говорят. То, что у неё не было знаний, было, наоборот, удобно.

Когда жрица поманила её, Джазгул радостно подошла. Сегодня гостей не было. Последние несколько дней она была прикована к постели из-за болезни и не могла уделить внимание Джазгул. Нужно было о ней позаботиться.

Жрица улыбнулась радостно подошедшей девочке. Она тихонько встала с кровати и принесла инструменты, стоявшие в углу комнаты. Внутри были краски. Она зачерпнула кончиком пальца красную краску и нарисовала узор на лбу девочки. Та, радостно, позволила делать с собой всё, что угодно.

Может, потому что она не разговаривала с другими, может, потому что была необразованна, но она казалась намного младше своих лет.

Нарисовав красные узоры на лице, жрица достала пергамент. Она расставила на столе краски и протянула Джазгул перо водоплавающей птицы.

— Какой сон ты видела сегодня?

Спросила жрица, и Джазгул неуклюжими движениями начала рисовать. Без голоса и букв, единственным средством общения был её неумелый рисунок.

Начав рисовать, она увлеклась. Но она не могла оставаться в комнате жрицы вечно. Скоро было время обеда.

— Возвращайся в свою комнату.

Она собрала бумагу и краски и протянула Джазгул. Пергамент был громоздким, и Джазгул, не удержав, уронила несколько листов. Подбирая бумагу, она смотрела на жрицу снизу вверх, словно говоря, что хочет ещё побыть вместе, но ничего не поделаешь. Жрица погладила её по голове нежнее обычного.

— Мы не можем быть вместе вечно. Ты ведь можешь рисовать одна?

Увидев, что та кивнула, жрица улыбнулась.

Через некоторое время после того, как Джазгул ушла, пришла служанка. Жрица называла её «фугэки». Фугэки — это слово, означающее примерно то же, что и «жрица». Она, как и жрица, вероятно, тоже была из тех, чьё имя было забыто. Она унаследовала пост от предыдущей фугэки и была рядом с жрицей уже почти двадцать лет.

«Жрица» — это изначально «дитя бога».

Она вспомнила слова предыдущей фугэки. Если служишь «дитя бога», то называться «фугэки» — это достойно. Ведь работа жреца — слушать голос бога.

«Дитя бога» со временем стали называть «жрицей». То ли потому, что избирали только женщин, то ли потому, что остались только женщины, кто знает.

Жрица тоже считала, что она достойна быть «жрицей».

В детстве её нашла предыдущая фугэки. Её забрали до того, как она начала себя осознавать, и она выросла в глубине дворца.

Ей говорили, что она особенная. Белые волосы, белая кожа, красные глаза. Говорили, что именно потому, что ей не хватает цвета, она может слышать голос бога.

Каждое её движение становилось предсказанием, которое толковала фугэки.

Предсказания белой жрицы сбывались. Она была единственным человеком, перед которым склонял голову даже король, хотя, можно ли было считать её человеком? Она восседала в глубине дворца как божество.

Жрице не нужны были знания. Само её существование должно было быть высшим. Поколения фугэки не учили жриц. Фугэки, которая воспитывала её, вероятно, была исключением.

И всё же она была несведуща в мирских делах.

«Жрица» должна была уйти с поста с началом первой менструации. Что станет с ней, когда она перестанет быть «жрицей»? Не имея представления об этом, она перешагнула десятилетний, а затем и пятнадцатилетний рубеж.

Она слышала, что первая менструация у всех наступает в разное время, и среди предыдущих «жриц» были те, у кого её не было. Поэтому она думала, что это не редкость, и ей просто нужно продолжать быть «жрицей». Но она не могла не заметить, что, помимо отсутствия первой менструации, в её теле были и другие отличия.

Женского развития не было совсем. Грудь не росла, только рост и конечности увеличивались. Какой бы несведущей она ни была, разницу между мужчиной и женщиной она понимала. Когда она спросила фугэки, та ответила: «Вы особенная». Сказала, но с тех пор её стали кормить непривычными продуктами.

Так и шли дни, в неведении и непонимании. Популярность жрицы росла, и всё больше людей приходило за предсказаниями. Жрице говорили, что во время предсказаний она может вести себя как угодно, только не должна говорить. Всё за неё говорила фугэки.

Та фугэки тоже заболела, когда жрице исполнилось двадцать. Это была старость, но жрица, никогда не видевшая смерти, не очень понимала, что это такое. Вместо ослабевшей фугэки пришла нынешняя фугэки. Она была её внучкой.

Старая фугэки рассказала жрице, почему у неё нет первой менструации, почему у неё не женское телосложение.

Жрица родилась в маленькой деревне. В Шаоу, где было много песчаных земель, это было богатое зеленью место. Деревня была создана как место для ушедших на покой «жриц», и у многих жителей текла кровь предыдущих «жриц».

Вероятно, в прошлом были и белые «жрицы». Жрица родилась там.

Как мальчик.

Она подумала, что это какая-то шутка. Несмешная, может, её разыгрывают?

Но фугэки продолжала говорить хриплым голосом.

Тогдашний король был грубым. В Шаоу, процветавшем на торговле, он говорил такие глупости, как начать войну с соседями. Приближённые пытались его образумить, но упрямый молодой король и слушать не хотел.

Обуздать короля мог только второй столп власти — «жрица». Но тогдашняя «жрица» не обладала большим влиянием и уже приближалась к возрасту ухода на покой.

Новая «жрица» встречается с королём. Белая, особенная «жрица» имела бы ещё большее значение.

Фугэки использовала жрицу, чтобы свергнуть глупого короля. Она сделала жрицу не-мужчиной. Как с козлёнком, она кастрировала жрицу.

Жрица была сделана женщиной и встретилась с королём. То, что младенец капризничает, не было редкостью, и в непривычной обстановке жрица, говорят, заплакала. Фугэки использовала это как повод и объявила результатом гадания, что он «недостоин быть королём».

Это было признание, которое, казалось, отрицало всю её жизнь. Она прожила более двадцати лет как «жрица», и в один миг всё оказалось ложью.

Пешка, подготовленная для свержения короля, — вот кем она была, а она верила, что особенная, и жила так всю жизнь.

Хотелось обругать умирающую фугэки. Но жрица была настолько невежественна, что не знала даже бранных слов. Немногочисленные знания не имели значения. Даже эти крохи знаний, вероятно, были даны ей фугэки, чтобы та могла избежать чувства вины.

Со смертью предыдущей фугэки жрица, под предлогом лечения, переехала в место, близкое к деревне, где она родилась. Предыдущая фугэки была превосходна. Она в полной мере управляла марионеткой-жрицей и стабилизировала политику. Внучка фугэки тоже была способной, но ей не хватало опыта. Правильнее было бы сказать, что ей велели бежать.

И действительно, со сменой фугэки начались безмолвные намёки на то, что и «жрица» должна смениться. В качестве учениц к жрице присылали многих девушек из знатных семей. Среди них была и Айлин.

Она думала, что может в любой момент уступить пост «жрицы», но ей не оставалось ничего, кроме как цепляться за него. Ведь она была создана, чтобы быть «жрицей», существом, у которого даже имя было забыто.

Айлин привязалась к жрице, но многие ученицы, вероятно, считали жрицу помехой.

Когда она подумала, что так вечно лечиться нельзя, из деревни, где она родилась, пришёл посланник. Он принёс младенца, завёрнутого в белые пелёнки. У младенца была настолько белая кожа, что просвечивали сосуды.

— Госпожа жрица.

От знакомого голоса жрица вздрогнула. Перед ней стояла фугэки. Она задумалась о прошлом.

— …Вы уверены?

Перед ней стояла рисовая каша. Да, ей готовили еду.

— Если мы будем медлить, это покажется странным.

— …

Лицо фугэки было мрачным. Она думала, что та всё понимает, но почему у неё такое лицо? Она крепко сжала кулаки и опустила голову, чтобы не встречаться с ней взглядом.

— Я буду есть одна. Так что иди туда.

Смеяться, оставалось только смеяться.

— Я могу доверить тебе остальное.

Она медленно поднесла ложку ко рту, но заметила, что снаружи как-то шумно.

Она нахмурилась и переглянулась с фугэки, и тут дверь широко распахнулась.

«Прошу прощения!»

Дерзко ворвавшаяся на языке Ли была невысокая женщина. Придворная дама при лекаре, которая много раз приходила на осмотр. Кажется, сегодня её не должно было быть.

— Н-невежливо!

Фугэки преградила ей путь, но придворная дама ловко проскользнула мимо и оказалась перед жрицей. А как же охрана?

— Невежливо нет. Моя работа, это!

На этот раз девушка перешла на язык Шаоу. Ломаный. Пока они ошеломлённо думали, что она имеет в виду, она выхватила ложку. Затем она зачерпнула кашу и проглотила.

Жрица и фугэки побледнели.

Придворная д ама хитро улыбнулась и, прищурившись, посмотрела на жрицу.

— Вкусно. Грибная каша.

С победным видом сказала придворная дама.