Онлайн чтение книги Бабочка сквозь туман A Butterfly Through the Mist
1 - 71

- Мисс, вам нужна помощь?

Только услышав слова дежурного, произнесенные так, словно он уже давно наблюдал за ней, Тилия наконец оторвалась от окна поезда.

Она вытерла лицо, заставляя себя казаться спокойной. Проводник, чье подозрение было очевидным, сохранил вежливый тон, когда спросил:

- Если вы покажете мне свой билет, я провожу вас к вашему месту. А, первый класс.

Только после того, как он увидел в ее бледной руке мятый билет на поезд, он отбросил все сомнения по поводу безбилетного проезда и вместо этого одарил ее яркой улыбкой.

- Ваше зарезервированное специальное место в этом вагоне. Ваш багаж, позвольте мне...

- Нет. Все в порядке. Я могу его донести.

Отвергнув любезность проводника, Тилия, шатаясь, вошла в вагон.

Но она все еще не была полностью спокойна.

- Ой! Осторожнее!

Она сильно ударила кого-то по ноге своим тяжелым багажом.

- Мисс? Мне кажется, вы ошиблись местом. Это мое.

По глупости она неправильно поняла цифры и села не на то место, за что ее прогнали.

Поспешно встав, сосредоточившись и найдя правильное место, она столкнулась с еще одной проблемой:

Женщина рядом с ней, державшая на руках ребенка, отшатнулась, словно столкнулась с кем-то, больным чумой.

Это было понятно. Тилия полностью уловила материнский инстинкт - прижать к себе ребенка, защищая его.

Волосы, мокрые от пота, руки, сжимающие потрепанный чемодан, словно это ее спасательный круг, и, прежде всего, глаза, которые беспрестанно дрожали, не в силах обрести покой.

Для кого-то она наверняка выглядела как опасный человек.

Вероятно, женщина приняла ее за служанку, сбежавшую с ожерельем своей хозяйки, или за пациентку, сбежавшую из больницы, не заплатив.

Это было не совсем не так. В конце концов, она была дочерью преступника, сбежавшего с чужими деньгами.

Проглотив насмешку над собой, Тилия осторожно разжала мокрую от пота руку.

Все это время в ее ладони была заперта бабочка, мерцающая аметистовым светом.

В последний момент он вложил ей в руку кольцо, которое оказалось изысканным украшением: крылья бабочки были изящно инкрустированы аметистами с такой точностью, что не осталось ни единого зазора.

Словно в подтверждение его слов о том, что его нельзя продавать дешево, драгоценный камень ярко сверкал даже в полумраке салона.

Тилия, которая тупо смотрела на бабочку, подняла замороженные пальцы и осторожно провела по ней.

Под ее слегка дрожащими кончиками пальцев гладкие камни казались неровными. Впитав тепло от ее долгой хватки, кольцо было теплым, словно в нем билось собственное сердце.

Она без конца теребила кольцо, прежде чем, словно по ошибке, поднесла его к кончику безымянного пальца левой руки.

Но прежде чем кольцо успело соскользнуть на палец, она вздрогнула, словно прикоснулась к огню, и быстро отдернула руку.

Лихорадочный жар поднялся к ее и без того бледному лицу. Глаза дрогнули, не в силах сфокусироваться.

Прикусив губы так сильно, что они едва не начали кровоточить, она в конце концов сунула кольцо глубоко в карман, словно пытаясь спрятать его от самой себя.

Она чувствовала, как женщина рядом с ней настороженно наблюдает за тем, как она нервно теребит ценную вещь, которая не подходит к ее наряду.

Не обращая на нее внимания, Тилия отвернулась к окну.

В ясные дни из окон поезда, должно быть, открывался потрясающий вид, но сейчас он представлял собой лишь размытое пятно.

Она долго смотрела в окно, прежде чем поняла, что непрозрачный слой, заслоняющий обзор, был остатками мокрого снега - не то снега, не то дождя.

Окно, похожее на окутанный туманом лес, ничего не отражало.

Глядя на серую завесу, окутывающую мир, Тилия думала о покойной баронессе Эмброуз.

Не каждый момент с матерью был адом.

Хотя она часто теряла сознание и временами изрыгала проклятия, похожие на конвульсии, бывали моменты, когда между ними струилось тепло, словно в пространстве, которое они делили, могли распуститься цветы.

 

«Моя дочь, моя милая Тилия».

 

По правде говоря, именно в эти моменты ее мать по-настоящему теряла рассудок.

 

«Тилия, иди сюда».

 

Всякий раз, когда ей хотелось отрицать ужасную реальность, ее мать, Эвелин, подзывала свою маленькую дочь, сажала к себе на колени и читала ей письма.

Это были любовные письма от ее отца, отправленные ей, когда она была юной леди дома Палмеров.

 

«Знаешь ли ты, как сильно он меня любил? Знаешь ли ты, как горячо он поддерживал мои мечты, как он восхвалял мою решимость как нечто благородное?»

 

Ее мать читала письма вслух голосом, мягким, как сон. Некоторые части были слишком неловкими, чтобы делиться ими с ребенком, которому еще не исполнилось и десяти лет, но Эвелин, опьяненная эмоциями, не обращала на это внимания.

Нет, возможно, она изначально и не собиралась этого делать.

Ей просто нужен был кто-то, кто выслушает ее, кто станет свидетелем того, как сильно ее когда-то любили.

 

«Как он мог прислать так много? Я бы не смогла дочитать их до конца, даже если бы не спала всю ночь».

 

Тилия помнила, как светилось от восторга лицо матери, когда она гладила изящный почерк письма.

Ее лицо было таким же сияющим, как только что распустившийся персиковый цветок, таким же свежим, как распускающийся весной росток. В те моменты даже землистая кожа, вызванная ее безрассудным образом жизни, и темные тени под глазами не могли умалить ее красоты.

 

«Посмотри, Тилия. Разве он не похож на человека, который не знает ничего, кроме того, как сказать «Я тебя люблю»?»

 

Слушая звонкий смех матери, Тилия снова и снова перечитывала отрывок, на который она указывала.

[Я люблю тебя, Эвелин.]

Прочитав эту фразу, повторяющуюся несколько раз, она смутно кое-что поняла.

Что на самом деле такую страстную любовь испытывал не ее отец, а мать.

Что даже несмотря на то, что она проклинала его и называла ужасным человеком, когда была пьяна, в глубине души ее мать любила отца больше, чем кого-либо другого.

И именно из-за этой любви у нее не было иного выбора, кроме как броситься в пучину отчаяния.

Она так думала, но в глубине души все еще оставалась часть ее, которая хотела верить в те письма, которые ее мать ценила как золото.

Даже если отец не мог выносить вида матери. Даже если в тех редких случаях, когда они пересекались, он обращался с ней как с грязью на улице. Все равно.

Но разве когда-то давно он не любил ее так же горячо?

И вот в то раннее утро, когда пьяная мать оступилась на лестнице и рухнула вниз, разбившись вдребезги, когда Тилия нашла свою мать лежащей там, с истекающей кровью головой...

Она без колебаний побежала прямиком в комнату отца.

 

«Отец! Отец!»

 

Отчаянными маленькими ручками она колотила в закрытую дверь. Необходимость срочно спасти мать дала ей беспрецедентный прилив храбрости.

Когда дверь внезапно распахнулась, явив перед ней разъяренное лицо отца, ее смелость почти испарилась.

 

«М-мама упала с лестницы».

 

Думая о своей матери, лежащей в одиночестве, и о письмах, которые она читала вслух, девочка запиналась, но взгляд ее был полон убежденности.

 

«У нее кровотечение! Пожалуйста, вызовите врача...»

«Заткнись, ты, жалкая девчонка».

 

Но это была надежда, за которую ей никогда не следовало цепляться. Это была смелость, которой ей никогда не следовало набираться.

Раздался гулкий звук, когда ее тело отлетело. Обжигающий жар распространился по голове, как будто ее обожгло.

 

«Какое отношение ко мне имеет пьяное падение твоей проклятой матери?»

 

Только услышав этот голос, полный презрения, Тилия поняла, что ее ударил отец. И что он, как и мать, тоже был пьян.

 

«Врач? Что за чушь!»

 

Где-то скрипнула и быстро захлопнулась дверь. Среди равнодушного молчания служанок, притворявшихся невежественными, на нее обрушилось беспощадная жестокость.

 

"Бесполезная девчонка. Такая же никчемная, как и твоя мать!"

 

От удара в живот у нее скрутило кишки. Боль от того, что ее волосы дергали, была такой, будто с нее сдирали скальп.

Но хуже любой физической боли был стыд за то, что она посмела надеяться.

Она верила, что отец спасет ее мать. Что даже если он забыл свою любовь к ней, он все равно поможет той, о ком когда-то заботился.

Как глупо.

Она даже не осознавала, что тот, кто больше всего на свете желал смерти ее матери, был не кто иной, как ее отец.

Казалось, будто в ее груди перекатывается шар агонии с тысячами иголок, душивших ее.

Мысль о матери, которая в этот самый момент холодеет, заставила этот шар раздуться еще больше, сдавливая легкие.

 

"Она должна была умереть раньше! Вечно доставляет мне неприятности!"

 

Да. Она должна была умереть раньше.

Свернувшись калачиком, защищаясь от проклятий отца, Тилия думала.

Я должна была умереть раньше. Почему я жива и страдаю от этого? Зачем я родилась, только чтобы терпеть такие муки? Почему я самонадеянно надеялась и ожидала чего-то, только чтобы столкнуться с такой болью...?

После беспощадного насилия она потеряла сознание. А когда очнулась, похороны ее матери уже были в самом разгаре.