Онлайн чтение книги Бабочка сквозь туман A Butterfly Through the Mist
1 - 132

Айлекс определенно был в своем кабинете. Должно быть, он отнёс ее письма туда.

Возможно, он передавал их по кругу, хихикая со своими помощниками. Возможно, хвастался тем, как сильно ей нравится.

Если бы она мыслила более рационально, то поняла бы, что он никогда бы так не поступил, что он никогда бы не стал дразнить или высмеивать ее чувства.

Но Тилия, полностью поглощенная своим стыдом, не могла отделаться от мысли, что он насмехается над ней.

У Тилия Эмброуз не было иммунитета к такому стыду. Словно новорождённый, она была беспомощна, обнажив свою любовь к другому человеку, чувствуя унижение от обнаружения ее любовных писем.

Она должна их вернуть. Тилия в спешке пробормотала эту единственную мысль себе под нос.

По правде говоря, она хотела вернуть не сами письма, а свою гордость. Возможно это был тот самый барьер в глубине ее сердца, который рассыпался, как снеговик в разгар лета, в тот момент, когда она призналась, что он ей нравится.

Я верну их.

С покрасневшим от волнения лицом Тилия сунула ноги в тапочки и поспешно пошла.

Но прежде чем успела открыть дверь спальни, чтобы спуститься в кабинет, ее охватило внезапное сомнение, заставив остановится и оглянуться.

Дрожащие зелёные глаза Тилии остановились на двери, ведущей в гардеробную. Дверь, которая вела в комнату, где она передала ему письма.

Его там не будет. Прошло слишком много времени.

Покачав головой, она вспомнила, как бесцельно шагала по комнате и как медленно принимала ванну пока вода не остыла.

Но даже зная это, она не могла избавиться от этой надежды. Не могла заставить себя уйти.

Нет, его там нет. Пробормотав это, Тилия заколебалась, а затем медленно направилась в гардеробную.

Я знаю, что его там не будет, но… на всякий случай. Проверить сейчас будет проще, чем возвращаться снова.

Под этим предлогом Тилия открыла дверь в гардеробную.

Сначала показался короткий коридор, соединенный с гардеробной. Пройдя по нему, она невольно сглотнула.

Добравшись до места назначения всего за несколько шагов, Тилия уже собиралась распахнуть дверь гардеробной, но, охваченная странным предчувствием, ослабила хватку на дверной ручке.

Дверь открылась осторожно, очень осторожно. Пригнувшись, Тилия заглянула в щель шириной с половину ладони.

Комната, полная струящихся платьев и бесчисленных драгоценностей, была тускло освещена. Лишь маленькая лампа, которую она включила ранее, когда привела сюда Айлекса, была источником искусственного света.

И там, растворившись в тенях этого бледного света, стоял мужчина.

Затаив дыхание, словно подглядывая за купающейся Богиней, Тилия смотрела на его профиль.

Мужчина, стоявший спиной к окну, находился в том же позе, в котором был, когда она уходила.

Он был настолько неподвижен, что на мгновение Тилия засомневалась, не статуя ли это, созданная по его образцу.

Но присмотревшись внимательнее, убедилась, что это действительно человек.

Никакой материал вроде железа или глины не мог бы воспроизвести этот сияющий взгляд.

Его взгляд был прикован к письму в руке. На высоком сундуке рядом с ним аккуратно лежали другие письма, уже прочитанные им.

Тилия, словно касаясь его рукой, провела взглядом по его лицу, а затем до крови прикусила губу.

Иной вид стыда, отличный от того, что был мгновения назад, яростно охватил ее.

На нее нахлынуло сожаление. Ей следовало отдать ему письма раньше. Не стоило цепляться за свою гордость.

Если бы она только знала, как он будет счастлив. Если бы она только знала, что всего одно письмо заставит его выглядеть так, будто он получил весь мир.

Она бы бросилась в его объятия, как только увидела.

Это была ночь, когда луна и звезды были особенно яркими.

Таким образом, Тилия в своем сожалении, могла ясно видеть эмоции, переполнявшие мужчину.

Его глаза, медленно читавшие письмо, были полны радости, погруженные в неописуемое чувство удовлетворения.

Она не могла не осознать этого.

В бессмысленной борьбе за гордость она почти украла у него это выражение.

Если бы она положила на одну чашу весов свой стыд, а на другую – восторг, который испытывал он, её чувства несомненно взлетели бы к небесам. Плотность их чувств была слишком разной.

Посмотрев на него долгим взглядом, закусив губу, Тилия вышла так же тихо, как и открыла дверь.

Сейчас это время принадлежало только ему и его письмам. Она не имела права прерывать его.

Закрыв дверь, Тилия тихо вернулась в свою спальню.

Уткнувшись в мягкое одеяло, она прижала колотящееся сердце к постели.

Ей казалось, что не только кровать, но и вся комната сотрясается в такт ее учащенному сердцебиению.

Казалось, что звезды и луна на ночном небе, даже все еще скрытое солнце, весь мир, бились в одном ритме с ней.

Тилия почувствовала, как граница, которую она провела в своем сердце, исчезает, и постепенно погрузилась в спокойный сон.

 

Когда она открыла глаза, чувствуя тепло, исходящее сзади, комнату уже заливал предрассветный свет.

С тяжелыми от сна глазами Тилия нащупала крепко обнимавшие ее руки мужчины.

- Спи.

Слова были такими ясными, словно он не спал всю ночь. Только тогда, по запаху ветра, Тилия поняла, что Айлекс, должно быть, только что лёг в постель.

- Ещё рано. Поспи ещё.

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыла его. Притянутая ближе к нему, Тилия забыла, что собиралась сказать, и снова погрузилась в сон.

Вместе с тихим смехом до ее ушей доносился нежный голос.

Но Тилия, уже погруженная в сладкий сон, наполненный цветами и бабочками, лишь улыбнулась, думая, что его ласковый шепот был частью ее сна.

 

***

 

- Что ж, надеюсь, вы приятно проведете время за чаем.

Мужчина с большим шрамом на щеке поклонился с вежливостью, не соответствующей его мрачному лицу, и удалился.

После того как дворецкий дома Дэвенпортов, которого она никогда не нанимала, ушел, Серафина Дэвенпорт сидела молча, вдыхая горьковатый аромат чая.

Но в тот самый момент, когда от роскошной посуды поднялся слабый пар...

- Этот чертов ублюдок…!

Серафина Дэвенпорт, потеряв всякое самообладание, смахнула со стола чайный сервиз.

Дзынь! Заморский фарфор с грохотом разбился. Ее изящная рука, обожженная прикосновением к горячему чайнику, сразу покраснела.

- Как ты смеешь, как ты смеешь...!

Но Серафина не обращала внимания ни на осколки посуды, покрывавшие пол, ни на предупреждающие сигналы от своей обожженной руки.

Всё её внимание было поглощено яростью. Яростью, направленной на сына, который осмелился бросить вызов её авторитету.

- Мне следовало убить тебя ещё ребёнком. Нет, мне не следовало тебя рожать.

Бормоча что-то с искаженным безумием лицом, Серафина медленно обратила свой серо-голубой взгляд в угол комнаты.

Стиснув зубы так сильно, что стало больно, она выпрямила спину и пошла туда.

Несмотря на промокший подол платья, ее походка оставалась пугающе элегантной.

В окно, к которому она подошла, лился яркий солнечный свет.

Надменный взгляд Серафины Дэвенпорт пристально окинул роскошную оконную раму. Залитая утренним солнцем, она была безупречно чистой, без единого пятнышка.

Но Серафина отчетливо помнила. Что там было прошлой ночью. Какого цвета была эта оконная рама.

Ого, как же тщательно они отмыли кровь. Должно быть, наняли отличного уборщика.

Даже дрожа всем телом от ярости, Серафина выдавила из себя улыбку, продиктованную чистой злобой.

Три месяца назад у ее возвращения в Акансис была четкая причина.

Пришло время. Время наказать тех, кто осмелился нарушить её спокойную жизнь.

Мерзость. Она прикусила внутреннюю сторону щеки, вспомнив о грехе, который сама же и породила.

Айлекс Дэвенпорт был всего лишь запасной частью.

Хотя у неё уже был наследник, не было никаких гарантий, что он вырастет успешным. На случай, если что-то пойдёт не так, ей нужна была готовая замена.

В отличие от первенца, которого она тщательно растила, чтобы он стал наследником, второй ребенок воспитывался с полным пренебрежением.

Но даже называть это «пренебрежением» было смешно. Она дала ему всё, что могла.

Столица кишела нищими, которые даже не могли выпросить себе нормального пропитания. И всё же она вырастила его в достатке, да ещё и с прекрасной внешностью. Какую ещё большую милость она могла ему даровать?

Айлекс, понимая, что быть Дэвенпортом это уже слишком, должен был изо всех сил стараться в отведенной им роли.  Быть шестеренкой в механизме, поддерживающем мир в порядке.

И все же он осмелился - осмелился бросить вызов ее миру.

Глаза того же цвета, что и у ее сына, холодно сверкнули жаждой убийства.