Я и не думал, что наличие человека, на котором можно излить свою злость, способно хоть немного помочь.
Наверное, Левина, когда в детстве получала выговор от герцогини, а потом срывалась на мне, чувствовала что-то похожее. Теперь я делал с ней ровно то же самое.
Так же, как она когда-то выливала на меня свои искажённые, уродливые чувства, я теперь обрушивал на неё собственные. И Левина, похоже, даже это принимала за любовь.
Выходит, все её действия в детстве, она тоже считала проявлением любви?
Кто знает.
В любом случае, я стал человеком ничуть не лучше Левины. Но, может, в том, что бастард и наследница рода в итоге оказались одинаковыми по сути людьми, и нет ничего плохого.
Мы всего лишь разные стороны одной медали.
Так или иначе, злость немного утихла. Когда я вышел из кабинета, за спиной ещё слышались её приглушённые всхлипы, и почему-то это успокаивало моё сердце.
Будет ли Левина выполнять то, что я сказал, – я не знал. Но это и не имело для меня особого значения. По крайней мере, я уже не окажусь выброшенным из семьи и не сгину где-нибудь в дешёвой таверне, убитый безымянным прохожим.
****
На следующий день я, как обычно, просидел несколько лекций и отправился обедать. В столовой всегда стоял привычный гул — голоса, смех, звон посуды, запахи еды сливались в один сплошной шумовой поток.
И тут появилась Серафина. Её лицо, в отличие от вчерашнего, выглядело заметно светлее. Она будто ожила.
— М-могу я поесть с тобой?
Спросила она, остановившись прямо передо мной.
— А твои подруги?
— А, сегодня я… я хочу поесть с тобой. Н-ну, разок ведь можно, правда?
С этими словами Серафина села напротив и неспешно начала есть. Тихий звон вилки и ножа о фарфор расходился поверх общего шума.
— Ты всегда заикаешься рядом со мной.
Сказал я неосознанно.
— Д-да, я и сама не знаю п-почему.
Ответила Серафина, чуть покраснев.
— Надеюсь это пройдёт.
—Я в-ведь смогла отменить р-расторжение помолвки, т-так что и это точно пройдёт.
— Кстати о помолвке… ты не собираешься сказать об этом Левине?
— З-зачем говорить ей? Т-тебя ведь всё равно тоже отрекли от с-семьи.
— А, да, точно.
Я постоянно забываю об этом.
В прошлом цикле я стал главой и держал Левину в подчинённых, а в этом, несмотря на то что она выгнала меня из семьи, я всё равно продолжаюл пользоваться деньгами, властью, именем, как будто ничего не произошло. И Левина мне по этому поводу не говорила ни слова.
Я оторвал кусочек хлеба, положил сверху мясо и, подцепив всё это вилкой, отправил в рот. И в тот же миг Серафина заговорила:
— Т-так вот… к-когда мы поженимся?
От её слов я едва не поперхнулся и чуть не выплюнул еду. С трудом сглотнув, я быстро схватил стакан воды и сделал несколько больших глотков. Я отчётливо чувствовал, как холодная вода стекает по горлу вниз.
— Ну, до выпуска осталось совсем немного. Может поговорим об этом после него?
— Н-но можно же и сейчас. Д-да и удобнее провести это сейчас, пока…
Серафина не договорила. Она положила столовые приборы, аккуратно сложила ладони на столе и посмотрела прямо на меня.
— Так ты действительно не хочешь жениться на мне?
Её взгляд был направлен на меня, но казалось, будто она смотрит куда-то мимо. От этого у меня пробежал холодок, и где-то глубоко внутри поднялось неприятное чувство.
— Или это из-за той девушки? Той самой Эстель, с которой ты был? Той святой.
После этого долго стояла тишина. Шум столовой звучал где-то далеко, будто далёкий морской прибой.
Когда еда почти закончилась, Серафина тихо произнесла:
— Ты меня любишь?
— Люблю.
— Больше, чем её?
— Не знаю.
Я ответил честно. В тот момент с лица Серафины исчезли все эмоции. А затем появилась лёгкая, натянутая улыбка – та самая, которую она всегда надевала на светских приёмах.
Выглядела это не слишком приятно.
Серафина окликнула проходившего мимо работника столовой, попросила убрать посуду, и после этого спокойно поднялась со своего места.
— Мы все поймём, когда все вместе всё обсудим. Тогда и станет ясно, кто любит сильнее, и кто получит больше любви.
С этими словами Серафина улыбнулась и протянула мне руку.
Я взял её ладонь и поднялся со своего места. Но взгляд Серафины, который я уловил в тот момент, был пуст.
После этого мы вышли из здания и пошли по улице.
Почему-то между нами не прозвучало ни слова. И всё же ни раздражения, ни радости, ни отвращения, ни удовольствия в наших лицах не отражалось.
Без слов, мы просто шли вперёд.
Я направлялся к небольшой церкви за задними воротами академии, а Серафина, идя в полушаге позади, просто следовала за мной.
Когда-то, ещё ребёнком, я однажды нарочно натворил глупость, прекрасно зная, что за это меня ждёт наказание. Я срезал сирень, посаженную прямо перед особняком, и вложил несколько цветков в конверт с письмом для Серафины.
Сейчас я испытывал почти то же чувство, что и тогда, возвращаясь домой после встречи с ней.
Тот день закончился ужасно. Из-за того, что цветы не высохли, они размазали чернила в письме, а дома меня отчитали так, что в итоге сорвали всю одежду, избили как собаку и заперли в тесном шкафу до самого утра.
Надеюсь, на этот раз всё обойдётся без повторения этого.
— Ты знаешь, где живёт святая?
Спросила Серафина. Её голос звучал сухо.
— Да. Когда я сильно поранился в деревне еретиков, она помогла мне.
— …Значит, по крайней мере она может помочь тебе.
Я ничего не ответил.
Так мы добрались до небольшой церкви у задних ворот академии. Я собирался постучать, но Серафина шагнула вперёд, толкнула дверь и первой вошла внутрь.
Старая створка скрипнула, впуская нас. Сквозь витражи струился мягкий свет, раскладываясь по полу мозаикой из разноцветных пятен.
На первом этаже никого не было. Серафина обернулась на меня с лёгким замешательством, и в тот момент сверху, с балкона второго этажа, раздался голос:
— …Равин? Зачем ты привёл эту девушку?
Это была Эстель. Она стояла, опершись о перила, и смотрела на нас сверху. Белоснежная одежда священницы почти сияла в солнечном свете.
Серафина, глядя на Эстель, тихо пробормотала:
— Так ты и правда святая…
Эстель, которая в обычное время обязательно спустилась бы по лестнице, чтобы не повредить пол, в этот раз просто спрыгнула с балкона. Звук мягкого приземления отозвался под сводами церкви.
— Нам нужно кое-что обсудить.
— Что именно?
— Брак.
После моих слов воздух в церкви будто застыл.
— А, да… Брак. Не считаешь ли кощунством украсть первый поцелуй святой, а затем жениться на другой девушке?
Произнеся это, она спокойно подошла ближе и потянулась ко мне губами. Но в тот самый момент Серафина шагнула вперёд, вставая между нами, и толкнула Эстель в сторону.
— А вот это уже точно кощунство.
С нахмуренным лицом Эстель приблизилась к Серафине и прошептала ей почти у самого уха:
— В прошлый раз я тебя пощадила, поскольку ты даже не поняла, кто я. Но если начнёшь снова дерзить как тогда, то могу обвинить тебя в ереси… Хотя это, наверное, перебор. Сжечь заживо – наверное тоже слишком, да?
— Прошу прощения за тот случай, святая.
Ответила Серафина. Она больше не заикалась.
— Да. Тогда ты была более, чем груба.
— Всё равно. Но человек, которого любит Равин, – это я. Мы ещё в детстве поклялись, что поженимся и станем единственными друг для друга.
— Забавно слышать это от той, что решила бросить его.
Язвительно отметила Эстель.
— Всё же я не святая, в отличие от вас.
Спокойно ответила Серафина, улыбаясь той безупречной, вежливо-отстранённой улыбкой, которой она пользовалась на приёмах.
— История святой слишком хорошо известна всем. Ради спасения любимого родственника вы обошли десятки храмов, и когда из-за нескольких падших и развращённых служителей вера пошатнулась, сам Бог благословил вас. Кто же об этом не знает.
— …Не задирай нос, только потому что ты дворянка. Думаешь, с такой простолюдинкой, как я, ему невыгодно заключать брак?
— Разве вы не слышали, что меня отрекли от семьи? Так что мы в одинаковом положении. Хотя… всё же есть разница
Она мягко прошла мимо Эстель и направилась к алтарю.
— Если ты осознаёшь своё положение, то тебе стоит следить за своими словами.
Низко произнесла Эстель.
— Но разве можно просто так смириться, когда у тебя на глазах отнимают любимого человека, и ты, возможно, больше никогда его не увидишь? А вдруг, словно в кошмарах, с ним произойдёт что-то непоправимое? Разве я могу так просто отступить? Говорят, немало женщин ради любви продавали душу дьяволу.
Лицо Эстель застыло.
Серафина остановилась перед алтарём, перед самой статуей, и тихо продолжила.
— Но вы не только не обратились к дьяволу, но и после смерти любимого родственника не утратили веры – напротив, стали ещё более благочестивы и усердно молились, раскаиваясь. И хотя вы говорили, что Бог забрал того, кого вы любили, вы стали винить себя… и даже не посмели упрекнуть небеса.
Сказав это, Серафина развернулась. На её лице по-прежнему играла та же улыбка.
— Потеряв любимую семью и даже не получив шанса спасти его, вы продолжали восхвалять Его, каяться и молиться с такой искренней верой. Я бы так не смогла. Вы действительно удивительный человек.
Эстель стиснула зубы. Сжимая кулаки, она словно готовилась в любой момент наброситься на Серафину.
— Так что ты этим хочешь сказать?
— Я к тому, что если Равин умрёт, я не смогла бы жить, как святая. Как можно верить Богу, который забирает любимых тебе людей? Это довольно бессердечно.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления