Левина какое-то время молчала. Её взгляд метался между кровью, стекающей с моей руки, и осколками стекла на полу, словно она не могла решить, как воспринять происходящее.
Эмоции, промелькнувшие на её лице, вскоре скрылись за привычной маской равнодушия. Тем самым утомительным выражением, которое я видел каждый день.
Она тяжело вздохнула. В её дыхании смешались раздражение и усталость. Она чуть приподняла брови, выпуская воздух из лёгких, и этим самым выдала своё недовольство.
— Равин, не знаю, где ты нахватался этого, но ты правда думаешь, что что-то изменится?
Произнесла, наконец, она. Голос её звучал ещё ниже и холоднее обычного.
И всё же я не ощущал страха. Хотя, жалкий «Равин» бы уже стелился перед ней и извинялся, как пёс.
— Решение изгнать тебя из семьи принял отец. И я здесь ничего больше сделать не могу.
Она медленно прошлась по комнате и будто оценивала всё вокруг.
— Ты уже не в том возрасте, чтобы устраивать истерики и надеяться, что это что-то решит.
Её взгляд был направлен не на меня. На пыль, осевшую в углах, на разбросанную одежду, на осколки бутылки. Словно всё это было частью меня, и рассматривать его значило рассматривать меня.
Но прямо в глаза она никогда не смотрела. Такой уж человек Левина.
— Ты сейчас ничтожный, жалкий человек. Хотя… был ли ты когда-нибудь другим?
Она остановилась прямо передо мной. И уставилась сверху вниз. Как всегда.
Этот взгляд, это выражение, этот её облик – всё вызывало во мне отвращение.
— Думаешь, если порежешь себя, найдётся хоть один человек, которому будет не всё равно? Кто-то обратит на тебя внимание, а? Да даже дети, которых из-за проступков отправляют в монастырь, до такого не опускаются. Все прекрасно понимают, что подобное – лишь дешёвые капризы избалованных детей, недостойных называться взрослыми.
Что бы она ни говорила, мне было до лампочки. Боль была такая, что хотелось заорать: «Да позови ты уже Эстель!» – но я понимал, что лучше промолчать. Ведь я до сих пор даже не был с ней знаком.
Левина посмотрела на мою рану. Кровь так и не останавливалась, продолжая струиться. Но на её лице ничего не изменилось.
— Или всё из-за истории с помолвкой? Ты ведь понимаешь, как смешно выглядит – член семьи Эдельгард докатился до такого из-за какой-то девчонки?
Я собирался молчать, но стоило коснуться темы с Серафиной, и слова сами сорвались с губ с издёвкой.
По крайней мере, для меня Серафина… нет, точнее, для «Равина» она никогда не была «какой-то девчонкой».
— Да, наверное, из-за помолвки. Она даже словом об этом со мной не обмолвилась – но зато с уважаемой наследницей Эдельгард всё решила заранее.
Левина не ответила и просто уставилась на меня. На её лице впервые проступило нечто отличное от вечной маски безразличия – какое-то непонятное, отрешённое выражение.
Я раздавил в пепельнице докуренную сигарету. И снова достав новую, зажал её в зубах.
Левой рукой я раскрыл коробок спичек. Рука мелко дрожала.
Вытянул одну спичку и, трясясь как калека, чиркнул. С треском загорелось пламя. Но трясущаяся рука не смогла поднести огонь точно к кончику сигареты. Огонёк чуть повис в воздухе и вскоре погас.
— Ах, чёрт… Сестра… вернее, нет. Левина, прикурить поможешь?
Она не ответила. Даже не шелохнулась. Просто смотрела сверху вниз.
Похоже, всё же она сбита с толку. Ну да, я бы тоже задумался, как реагировать, увидев человека, который полоснул себе руку и при этом спокойно тянется к сигарете.
Попробовал снова. В этот раз пальцы держали крепче.
Вторая спичка вспыхнула, и наконец я сумел прикурить.
Вдохнув дым и задержав дыхание, я ощутил лёгкое головокружение. Даже казалось, будто боль от раны слегка отступила.
Когда я выпустил дым, перед глазами выросла мутная завеса. А сквозь неё проступило лицо Левины. И оно по-прежнему было бесстрастное.
— Сестра?
— Прости, ты же ненавидишь, когда я тебя так называю.
— Дело не в этом…
— Ничего с этим не поделаешь. Такое происходит сплошь и рядом – люди кончают с собой из-за любви.
Я не отвёл взгляда и ответил спокойно. Будто речь шла вовсе не обо мне.
— И это всё?
Я лишь молча кивнул.
Её брови слегка дрогнули. Похоже, моя покорная реакция выбила её из колеи. Она-то, наверное, ожидала, что я возражу или хотя бы начну оправдываться.
Но я давно уже так не делал.
— Тебе больше нечего сказать?
В её голосе теперь откровенно звучало раздражение. Она подошла и, вынув у меня из пальцев сигарету, раздавила её не в пепельнице, а прямо о стол. Красный огонёк зашипел и погас.
У меня не осталось сил сопротивляться. Было лишь немного жалко. Я ведь даже половину не выкурил. А в моём почти пустом кармане каждая сигарета была на вес золота.
— Что бы я ни говорил, всё равно ведь правой окажешься ты. Нет, не так… ты должна быть права.
— …
— Я умолял тебя простить меня в последний раз – кажется, два или три года назад. Обещал, что больше так не будет. Но что бы я ни сказал дальше, ты даже слушать не стала.
Я слабо улыбнулся. Если бы я сорвался на злость или раздражение, выглядел бы совсем жалким.
Левина не смогла ответить. Она лишь смотрела на меня сверху вниз с застывшим лицом.
Я откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Голова кружилась то ли от потери крови, то ли просто от усталости. И мне показалось, что даже если усну прямо так, – будет не страшно.
— …Проснись.
Раздался голос Левины. Казалось, в нём стало чуть меньше резкости, чем обычно. Может, мне просто показалось.
— Я найду целителя. До тех пор держись, не отключайся.
Я не открыл глаз. Так и лежал на диване, не шелохнувшись. Даже ответить сил не было.
Вскоре послышались шаги. Стук каблуков постепенно удалялся, потом хлопнула дверь.
Комната вновь погрузилась в тишину. Хотя запахи были почти удушающие.
На полу валялись осколки бутылки, и в воздухе смешивались запахи старого алкоголя, затхлого табака и крови.
Я заметил раздавленную Левиной сигарету. Огонёк ещё тлел – она окончательно ещё не погасла.
Я схватил её дрожащей рукой и хотел затянуться, но кровь, стекавшая с моей руки, залила и потушила огонь.
Сколько прошло времени? Вновь послышался скрип открывающейся двери.
В комнату вошла Эстель, с любопытством оглядываясь по сторонам. Почудилось даже, будто от неё тянет запахом яблока.
— И вправду, всё как в слухах. Полный бардак. Пахнет спиртом, дымом… тьфу! Ты тут вообще убираешься? Как и сказала твоя сестра, сюда никакой человек бы не сунулся, не то, что жить.
Звонкий голос с дразнящей интонацией. В белых одеждах священницы стояла святая – Эстель.
— Обычно в такие моменты всякие мелкие дворянчики начинают орать: «Как ты смеешь меня поучать!» – и беснуются. А ты кажешься другим? Или просто сил уже нет возмущаться от боли?
Она оглядела комнату и наконец встретилась взглядом со мной, лежащим на диване. На миг её озорная улыбка дрогнула и погасла. Эстель пару секунд смотрела на меня в растерянности.
Но затем слегка качнула головой и вновь вернула обычное выражение лица.
— Ну и видок у тебя.
Она заговорила вновь, её голос звучал бодро, но в нём сквозил холодок. Она подошла ближе и присела на корточки прямо передо мной.
От её лёгкой, почти игривой манеры я и сам невольно сорвался на шутку:
— Разве не стоить для начала постучаться?
— Дары святого духа, благословение и слово Господа всегда приходят без предупреждения.
— Только вот я не особо верующий.
Она пожала плечами, как бы обрывая разговор:
— Ну и, это ты сам сотворил? Или кто-то помог?
Затем она без тени смущения подняла мою кровоточащую руку.
Холодные пальцы коснулись раны. От резкой боли я невольно поморщился. Увидев мою гримасу, она усмехнулась, будто ей было забавно.
— Больно, да? Ну ещё бы. Живую плоть разорвал – разве может не болеть?
С легкой улыбкой она поднялась. Окинув взглядом стол, взяла мою пачку сигарет.
— Можно?
— Если и мне прикуришь.
— Ну да, не каждый день у тебя будет шанс выкурить сигарету, зажжённую самой святой, верно?
Она вынула две сигареты. Одну зажала губами сама, другую сунула мне.
Чиркнула спичкой и прикурила сначала себе. Затем взяла мою сигарету, зажгла её от своей и вернула мне в рот.
Кажется, даже она сама слегка смутилась от сделанного. И раз она хотела скрыть это, я ничего не сказал.
Я глубоко затянулся – лёгкие наполнил привычный дым. Она тоже сделала глубокую затяжку и чуть нахмурилась.
— Фу, гадость какая.
Сказав это с кривоватой улыбкой, она протянула руку к моей. Из её ладони разлился тёплый мягкий свет.
Рваная рана на руке на глазах затягивалась. Плоть восстановилась, кожа сомкнулась гладкой линией.
Кровь на рукаве осталась, но самой раны больше не было – даже шрама.
— Ну? А «спасибо»? Лечение, конечно, оплатит твоя сестра Левина, которая чуть ли не на коленях умоляла меня помочь, но вежливость-то никто не отменял. Или у вас, в вашем великом роду Эдельгард, не учат такому?
Я вспомнил наш прошлый разговор и невольно усмехнулся, тихо произнеся:
— Спасибо.
— …А? Эм… ага.
Похоже, она не ожидала услышать благодарность так прямо и искренне, потому ответила как-то неловко и отвела взгляд. На мгновение Эстель замолчала, а потом, будто вспомнив что-то, спросила:
— Слушай, а мы с тобой случайно раньше не встречались?
— Нет, не думаю.
Спокойно ответил я. Эстель наклонила голову, слегка недоумевая.
— Странно… а вроде не похоже, что вижу тебя впервые.
Она погрузилась в раздумья.
— Ах да, запретное книгохранилище. Тогда же целая шумиха поднялась. Кажется, на дисциплинарном комитете я тебя и видела. Но сошлось на том, что ты не причастен к этому?
— Потому что это была ты.
На миг лицо Эстель застыло, но тут же вернуло привычное выражение с лёгкой усмешкой.
— Я? Почему ты так решил?
— Ну… просто так показалось.
Как и в прошлый раз, Эстель ловко выхватила у меня из рук горящую сигарету и, сузив глаза, с любопытством уставилась на меня.
— Как много ты знаешь?
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления