Онлайн чтение книги Конец злодея – это... The Villain's Ending
17 Эхо

Похоронная служба была короткой. Эстель у алтаря без запинки зачитала молитвы.

Её голос звучал спокойно и торжественно. В белых облачениях священницы она выглядела почти ангелом, хотя сама каждый день молила о том, чтобы Бог исчез навсегда.

В церкви сидели лишь немногие.

Левина и Серафина, Кайл с товарищами.

Старый немощный герцог Эдельгард и его жена, пытавшаяся спрятать радость, но плохо скрывавшая её.

Пожилые старейшины рода и несколько незнакомых лиц.

Для похорон сына герцога это было удивительно скромно. Но Эстель было всё равно.

Сквозь витражи пробивалось солнце, раскладываясь в пёструю мозаику света, и в этом сиянии пыль кружилась, словно в танце.

Когда служба завершилась, гроб начали выносить. Эстель молча пошла следом.

Когда они вышли из церкви, их ослепил яркий солнечный свет. Небо было невероятно голубым, без единого облака.

Казалось, сама природа торжествовала над смертью Равина. Будто говорила, что мир станет только светлее с исчезновением одной твари.

Ветер был тёплым и мягким. Откуда-то доносилось пение птиц. Погода была такой, что хоть сейчас собирай корзину и иди на пикник.

Эстель вдруг поймала себя на мысли: как было бы хорошо взять немного фруктов и сесть там, на траве на склоне холма. Вместе с Равином.

Ему, наверное, понравились бы яблоки. Почему? Она и сама не знала, просто так казалось. Персики он ведь даже в руки брать не хотел.

Для Серафины же этот день был сплошь мраком. Небо застыло в сером, мир перед глазами стал чёрно-белым.

С тех пор как она увидела тело Равина, висящее в петле, цвета будто исчезли из её жизни. Остались лишь белое и чёрное.

И когда она смотрела в зеркало, там отражался лишь силуэт. Ни выражения лица, ни малейшего движения – ничего нельзя было различить. Поэтому Серафина решила просто ходить с улыбкой.

Эстель же не могла вынести эту натянутую улыбку. До такой степени, что ей хотелось размахнуться и раскроить Серафине череп священным писанием.

Гроб с выгравированным именем Равин Эдельгард в лучах солнца отливал глухим чёрным блеском.

Как подобает священнослужительнице, Эстель и во время отпевания сохраняла серьёзный и строгий вид, читая молитвы.

— Мы теперь возвращаем Равина Эдельгарда в объятия Господа.

Её голос звучал кристально чисто. Он мягко проникал в тишину кладбища. Люди склоняли головы, закрывали глаза, следуя за её голосом.

— Он прожил хоть и короткую, полную грехов жизнь, но душа его была чище многих. Прими же его, Господи, и даруй вечный покой.

Молитва Эстель тянулась долго. Она зачитывала заготовленный Левиной текст о жизни Равина, просила для него прощения и мира в небесах.

Её речь звучала предельно официально, но заключённые в нём чувства казались глубже, чем у кого бы то ни было.

Собравшиеся были тронуты. Шёпотом они передавали друг другу, что лишь истинная святая могла бы столь искренне оплакивать того выродка Эдельгардов.

А сама Эстель в это время изо всех сил сдерживала свои чувства. Сжатые до боли губы и едва заметно дрожащие пальцы выдавали её.

Она и сама не предполагала, что смерть Равина потрясёт её так сильно.

Началась церемония захоронения. Гроб медленно опускали в заранее вырытую яму.

Люди бросали пригоршни земли на крышку. Сухая почва глухо ударялась по дереву.

Никто не плакал. Даже его бывшая невеста, Серафина, и та молчала.

Но это и не было неожиданным. Она не плакала, не кричала, не отрицала реальность и тогда, когда увидела повесившегося Равина.

Эстель лишь бездумно смотрела на всё происходящее. В её руках тоже была маленькая лопата, но поднять землю она так и не смогла.

На протяжении всей похоронной церемонии Эстель ни разу не показала скорбь на лице. Словно она воспринимала весь обряд как простую формальность.

На самом деле, она просто не умела показывать свои чувства. Нет, скорее, она изо всех сил старалась этого не делать.

Ведь стоит ей сорваться и остановиться уже не получится. Так же, как на похоронах её младшего брата.

Проведя всего несколько недель рядом с другом, похожим на её погибшего брата, она поняла, что он вовсе не такой отброс, каким его выставляли слухи, а скорее всего лишь бедный, уставший мальчишка.

Эстель воспринимала Равина как друга, с которым легко разговаривать, или как человека, рядом с которым просто-напросто спокойно находиться.

А может быть, в какой-то момент у неё действительно зародилась к нему лёгкая симпатия. Как к мужчине.

Впрочем, вся жизнь Эстель всегда выглядела именно так.

Её называли святой, но от этого ей не было ни капли радости. Её хвалили за милосердие, великодушие, доброту и благочестие – и всё это не приносило ей никакого удовлетворения.

На самом деле она даже не любила Бога. Не верила в Него и не следовала Ему.

Потому что Бог всегда отнимал всё, что она могла бы полюбить, всё, что было ей дорого. И потому, когда её называли Его посредницей, она не могла этому радоваться.

Люди, подходившие к ней, на самом деле тянулись не к Эстель. Они шли к «святой».

Равин же был полной противоположностью. Он видел в ней именно Эстель. А она… наложила на него образ своего брата.

Когда захоронение завершилось, люди начали расходиться с кладбища.

Кто-то направился к главе рода Эдельгард, чтобы пообщаться.

Кто-то – просто домой, ведь похороны уже закончены.

А кто-то – на небольшой приём, который устроила Левина для пришедших на похороны.

Эстель, ни на кого не обращая внимания, оставалась у могилы Равина до самого конца. Перед ней была лишь ровная земля, ещё не насыпавшаяся курганом.

Она выкопала ямку лопатой, вынула из-за пазухи яблоко, положила его внутрь и снова засыпала землёй.

Затем достала пазухи две сигареты и зажгла. Одну воткнула в землю, вторую зажала в своих зубах.

Сизый дым поднялся вверх и растаял в лазурном небе. Он не обрёл никакой формы и просто исчез. Точно так же, как и время, проведённое с Равином.

Может, не стоило говорить ему, что она видит в нём тень младшего брата?

Хотя, впрочем, он, вряд ли умер из-за этих слов.

Она глубоко затянулась, и едкий дым обжёг лёгкие. Эстель закашлялась так сильно, будто чем-то подавилась.

А вокруг царил покой. Ветер мягко тронул её волосы.

Тёплые солнечные лучи ласкали её щёку. Словно ничего и не случилось.

Сигарета догорела наполовину. Длинная полоска пепла держалась на краю и вот-вот готова была упасть. И затем мгновение спустя осыпался на землю.

Она раздавила его носком сапога. Он исчез бесследно. Будто с самого начала его никогда и не существовало.

Она докурила сигарету до конца и затушила окурок, вдавив его в землю. Затем некоторое время рассеянно смотрела на ту, что воткнула в могилу для Равина. В конце концов она и её затушила.

Мёртвым сигареты ни к чему. Даже она, живая, еле может себе позволить выкурить одну.

Эстель поднялась, отряхнула землю с одежды и пошла прочь.

Приём проходил в бальном зале поместья Эдельгардов. За окнами сиял ясный, солнечный день.

На столах стояли лёгкие закуски и вино, но никто не решался притронуться.

В воздухе повисла тишина. Неловкая, гнетущая тишина.

Левина стояла у окна с бокалом вина в руках. Она не пила – лишь смотрела, как вино колышется в бокале.

Серафина сидела в стороне, на стуле, низко опустив голову. Её плечи едва заметно дрожали.

Кайл и его спутники беспокойно переминались с ноги на ногу. Они пришли только потому, что их пригласила Левина, но изначально с Равином у них не было никаких светлых воспоминаний.

Эстель вошла в зал. Все взгляды сразу устремились на неё.

— А чего тут все такие грустные, как на поминках? Неужели человек умер?

Сказала она своим привычным, насмешливым тоном. Ведь никто в этом зале не воспринимал его как человека.

Она подошла к столу и без стеснения налила себе бокал вина.

— Что, никто не ест? Все ведь без обеда остались. Здесь наверняка полно вкусного. Вот этот сэндвич неплохим выглядит.

Эстель взяла сэндвич и откусила кусок.

— В ветчине и сыре прямо чувствуется вся горечь и радости простого люда. Ну так что, не будете? Тогда я всё одна съем.

Никто не ответил. Эстель лишь пожала плечами и сделала глоток вина. А затем её взгляд остановился на Левине и Серафине.

Именно эти двое, скорее всего, убили её единственного друга. А теперь одна сидит с безразличной физиономией, а другая с печальной улыбкой.

— А вы-то что такие мрачные? Разве сегодня не ваш самый счастливый день? Одна наконец избавилась от этого ублюдка, которого даже братом звать противно. А другая – от бывшего жениха, что только проблемы нёс. Разве стоит ограничиваться такой скромной встречей? Тут бы пир устроить.

Голос Эстель звучал легко. И без того холодный воздух в зале окончательно оледенел.

Левина медленно повернула голову и тихо сказала:

— Это мой дом. Я знаю, что ты живёшь, не думая о последствиях, но тебе стоит следить за языком, святая.

— Как страшно.

Эстель, покачивая бокал, насмешливо улыбнулась.

— Мы ведь все вместе в одной группе Кайла сражались с демоном – так почему ты так холодна ко мне? Только из-за того, что подох один щенок, валявшийся у тебя в доме?

— Эстель!

Вмешался Кайл. Его лицо было суровым.

— Хватит. По крайней мере сегодня такие слова неуместны.

— Да ну? Мне кажется, самое время. Всё равно ведь он уже не услышит. Мёртвые возражать не станут.

Она бросила на Кайла короткий взгляд, а затем снова уставилась на Левину.

— Ну так как ощущения? Камень с души свалился, когда это бельмо на глазу исчезло? Или, может, даже слезинку проронила, раз в ваших жилах течёт одна кровь?

Эстель подошла ближе и покачала бокал прямо перед лицом Левины. Красное вино плескалось, словно живая кровь.

Потом она легко положила палец ей на плечо и медленно скользнула рукой по её шее, нащупав бледный синяк, и, проведя дальше ладонью к щеке, улыбнулась.