Меня и Линетту перевезли в главный особняк. С тех пор, как мы там поселились, прошло уже немало времени.
Но именно сегодня особенно ясно вспоминалось её лицо – искажённое болью, захлёбывающееся тёмно-красной кровью.
Левина сказала, что она жива. Жива… только и всего.
Я так и не решился увидеть её сам. Не знал, каким лицом встретить, какие слова сказать, если вдруг снова окажусь рядом.
Я вернулся в комнату, которую Левина выделила мне. Она находилась прямо рядом с её собственными покоями.
В моих руках сейчас лежала раскрытая книга, но буквы совсем не складывались в слова. Они просто плавали по бумаге, не оставляя смысла.
И тогда прямо в воздухе передо мной проявилось полупрозрачное окно. Я теперь уже совсем не уверен – может, это всего лишь мои галлюцинации?
К несчастью, психиатров для сгоревших заживо вряд ли существуют.
[Соберите концовки. 3/?]
[Полученная награда: эхо]
[Награда: возвращение в изначальный мир, ???]
Я тупо уставился на окно системы.
Я чувствовал, что что-то меняется, но вот что именно, не мог сказать. И оттого в душе я каждый раз колебался – вдруг изменившаяся Серафина всё же поверит мне.
В памяти всплыл самый первый момент, с которого я и начал регрессию, когда я выстрелил себе в голову перед Левиной.
Как же всё до такого докатилось? Честно говоря, переспрашивать себя не хотелось. Всё равно услышу от самого себя лишь дурацкий ответ.
Не все, кто оказался на улице, заслужили этого. Но чаще всего причины вполне просты.
Я был не исключением. Раз я живу вот так позорно, значит, проблема во мне самом – мне просто не хватает мозгов.
Сначала я думал только о возвращении обратно. Но теперь…
Комната вдруг показалась невыносимо душной. Аккуратные обои, дорогая мебель – всё это в одно мгновение наложилось в памяти на стены темницы, где я когда-то был заключён.
В конце концов я захлопнул книгу и поднялся с места.
Открыв дверь, я вышел в коридор. Он был длинный и тихий.
Коридор, существовавший лишь в памяти «Равина», был всё равно до боли знакомый.
С обеих сторон на меня смотрели равнодушные взгляды – портреты людей, когда-то принадлежавших семье Эдельгард. Где-то в самом конце должен висеть и мой детский портрет.
Отец настоял на том, чтобы его написали и повесили, несмотря на сопротивление всех остальных.
Я оставил их холодные взгляды позади и пошёл без цели вперёд.
И на повороте столкнулся с кем-то.
Это была женщина средних лет в изящном платье.
Герцогиня. Мать Левины. Та самая, что отравила меня и Линетту.
Увидев меня, она слегка сузила глаза, и в её взгляде мелькнуло мгновенное замешательство.
— Ты… почему ты здесь?
В её голосе смешались удивление и настороженность. Я подумал, что, возможно, она и вправду не знала о моём присутствии в особняке.
И неудивительно: с тех пор как меня перевезли в главный дом, я ни разу не выходил из своей комнаты. Даже еду приносила сама Левина, складывая в комнате мягкие, но пресные булки.
— Госпожа-наследница привела меня. Сказала, что не может спокойно смотреть, как человек, некогда принадлежавший дому Эдельгард, скитается по улицам.
Герцогиня на мгновение задумалась, затем её губы тронула мягкая улыбка.
— Впрочем… мы так давно не виделись. Раз уж ты здесь, может, уделишь мне немного времени для беседы?
Отказаться в такой обстановке было невозможно.
Мы направились в оранжерею позади особняка. Сквозь стеклянный потолок лился мягкий послеобеденный свет.
Внутри стоял тёплый влажный воздух, насыщенный ароматами незнакомых цветов.
Герцогиня не спешила начинать разговор. Она медленно прогуливалась среди растений, легко касаясь их ладонью. Казалось, от её прикосновений листья едва заметно дрожали.
Наконец, остановившись у голубого цветка с фиолетовым оттенком, она без колебаний сорвала его.
Тонкий стебель с хрустом переломился. Этот звук прозвучал слишком ясно – или мне лишь показалось?
— Похоже, ты занял немалое место в сердце Левины.
Тихо произнесла она.
В этот момент слуги внесли на серебряном подносе сладости и чай.
На столе появились две белоснежные чашки и тарелка с печеньем. Из чайника, откуда поднимался пар, распространялся тонкий аромат.
Передо мной поставили чашку, но я так и не притронулся к нему. Слишком свежа была в памяти сцена, как я захлёбывался кровью.
Герцогиня, будто не замечая моей настороженности, взяла печенье и изящно откусила кусочек.
— Ты был таким с самого детства. Ребёнком, которого все любили. И я тоже любила тебя. Ведь в конце концов ты же дитя Эдельгардов.
Её голос звучал так спокойно, что на миг можно было бы принять её за мать, встречающуюся со своим сыном после долгой разлуки.
— И всё же я никак не пойму, как ты так сблизился с Левиной. Эта девочка не из тех, кто легко раскрывает душу. Она ведь наследница рода Эдельгард.
— Не знаю. Видимо, она просто решила отнестись ко мне благосклонно.
По крайней мере для меня это было правдой. Герцогиня издала короткое «хм», будто давая понять, что не верит мне.
— Ах да, кажется, её зовут Линетта? Девочка, что появилась примерно в то же время, что и ты. Говорят, она сильно пострадала в флигеле и теперь получает лечение здесь. Может, тебе что-то об этом известно?
Она смотрела на меня так, будто сама не ведала ничего, и при этом умело нащупывала мою реакцию.
— В последнее время Левина всё чаще ездила в тот домик. А потом вдруг заявила, что там есть тяжело больная девочка, и переселила её в особняк. Даже комнату ей выделила. До такой степени оберегает, что даже меня, собственную мать, не подпускает.
— Понятия не имею, о ком вы говорите.
Я чуть подвинул от себя чашку с чаем. Она мягко скользнула по столешнице, не издав ни звука.
Герцогиня недовольно нахмурилась, но почти сразу снова натянула привычную улыбку.
— Нахальство твоё никуда не делось. Значит, собираешься и дальше жить здесь?
— Не знаю.
— Ты сильно изменился… В отличие от прежнего, ты менее осведомлённый. Почему, как думаешь, твоя мать…
Я перебил её:
— Слишком многое пришлось пережить.
Разговор ещё несколько раз возвращался к пустой вежливости и мелким темам. И вдруг герцогиня произнесла так буднично, будто говорила о погоде:
— Ты красив, как и твоя мать. И конец у тебя будет похожим.
Я промолчал.
Она подняла чайник и стала наливать в мою чашку. Чай поднялся до краёв, но она не остановилась.
Горячая жидкость перелилась через край, заполнила блюдце, а затем – и на стол, расплывшись по белой скатерти причудливым узором.
— Чувствуйте себя как дома пока что.
И, оставив за собой чашку, к которой я так и не притронулся, и мокрую скатерть, герцогиня вышла из оранжереи.
Её шаги стихли вдали, и снова воцарилась тишина. В оранжерее остались лишь я и залитый чаем стол.
****
Вскоре после моего возвращения в комнату раздался стук в дверь.
*Тук-тук*
После короткого постукивания вошла Левина.
— Ну, теперь хоть стучишься.
В первые дни она даже не удосуживалась постучать: входила, рылась в вещах или приносила новые, независимо от того, спал я или бодрствовал.
Но на мои слова она никак не отреагировала и сразу перешла к делу:
— Днём ты выходил из комнаты.
Её голос звучал спокойно, но в нём проскальзывала резкость.
— Ты бродил по коридорам без моего разрешения, а потом ещё и разговаривал с матерью наедине. Ты в своём уме?
Она подошла ближе, и, понизив голос, продолжила:
— Ты хоть понимаешь, что она могла с тобой сделать? Я же сказала – оставайся в комнате.
Левина схватила меня за плечи и силой развернула лицом к себе. Её глаза тревожно дрожали.
— Ты нигде не поранился? Ничего подозрительного не ел и не пил?
Она внимательно осматривала моё лицо, взглядом скользила по телу, будто ища малейший след опасности. Я не ответил. Лишь позволил её рукам изучать меня.
— Ничего не случилось.
— И тебе не страшно?
— Что именно?
— Ты мог умереть.
— Ну, умер бы – и всё.
Такое безразличие явно её раздражало.
— Когда ты был в флигеле, с той служанкой… то хотя бы иногда улыбался. Хотя бы выглядел живым. А сейчас…
Я промолчал.
— Равин, если ты умрёшь, умрёт и та девчонка. В конце концов, именно эта ничтожная служанка погубила тебя.
Она сжала моё лицо ладонями, заставляя смотреть прямо ей в глаза. Холодные пальцы жгли кожу на щеках.
— Если ты умрёшь, я и эту служанку убью.
Её взгляд. Каждый раз, когда наши глаза встречались, меня всегда пугали эти холодные, бесстрастные глаза. Сейчас я делал вид, что мне всё равно. Но в глубине души – как тогда, в детстве, так и сейчас – я знал: она и вправду способна убить человека, не дрогнув.
Я поймал себя на мысли: «Было бы неплохо, если бы она избавилась от Кайла». Но обстановка явно не располагала к ответу, и я решил промолчать.
Пока в голове вертелись эти пустые мысли, я вдруг почувствовал неладное в словах Левины.
— …Постой. Кого ты убила?
— Я всего лишь убрала причину, из-за которой та девчонка совершила такую глупость.
Я хотел было спросить дальше, но, встретившись с её лицом, отказался от этой затеи.
Я вдруг отчаянно потянулся за сигаретами, хотя огонь по-прежнему пугал меня.
С моих губ сорвался глухой смех.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления