Онлайн чтение книги Конец злодея – это... The Villain's Ending
112 След

Мы легли на кровать вместе. Левина тихо перебирала мои пальцы. Её рука была холодной, и я заметил лёгкую дрожь в движениях.

Потом она обняла меня и посмотрела прямо в глаза. Щёки её порозовели –то ли от спиртного, то ли просто из-за того, что происходило между нами.

— На самом деле, я хочу жить.

Сказала она с улыбкой. И, чуть придвинувшись ближе, Левина позволила нашему дыханию смешаться.

Сначала она просто поглаживала тыльную сторону моей руки, потом поочерёдно взяла за каждый палец – указательный, средний, безымянный – и отпустила. После этого её пальцы скользнули к моему запястью.

Движения были грубоваты, но в то же время осторожны.

— Знаешь, я понимаю, что всё, что я тебе говорила и как себя вела… нормальным это не назовёшь.

— И всё же ты это делала, прекрасно осознавая это?

— Наверное, просто не хотела притворяться перед тобой.

— Удобное оправдание. Видимо, только со мной можно было быть собой, да?

— Возможно, так и есть. Ведь если бы ты полюбил не меня, а тот образ, что я придумала – главу рода Эдельгард, – разве имело бы это хоть какой-то смысл? Мне бы пришлось прожить всю жизнь, не снимая маску.

— А с чего ты решила, что я полюблю тебя такую, какая ты есть?

— Может и не полюбил бы. Но я ведь всё ещё нравлюсь тебе. Я твоя сестра. Единственная семья, что у тебя осталась.

— Опять несёшь бред.

— И всё это говорит человек, который притащил сюда невесту и ту самую великую святую?

— …

Левина отпустила мою руку и, дотронувшись до моего лица, медленно провела пальцами по щеке.

— Я бы не хотела, чтобы ты умирал. Ты ведь такой красивый.

Я ничего не ответил. Просто смотрел в её серые, чуть затуманенные глаза, в которых не чувствовалась ни капли жизни.

— Интересно, что чувствуешь, когда умираешь?

— Думаю, лучше, умереть мгновенно, чтобы ничего чувствовать.

— Наверное. Но, знаешь, если умирать не в одиночку, то думаю будет не так страшно.

Мы подтянули одеяло до губ и заснули, обнимая друг друга. Словно маленькие, обычные, дружные брат и сестра.

****

С тех пор, как орда демонов начала атаку, прошло уже немало времени.

И снова утреннюю тишину прорезал глухой звук рога.

Мы хоть и успели возвести грубую земляную стену и частокол, но, похоже, толку от этого было немного.

Половины солдат уже не осталось, а те, кто должен был руководить, – офицеры, командиры, – давно сбежали.

И всё же Кайл и его отряд оставались на своих позициях, закрывая каждую брешь и без устали перерезая глотки особенно сильным демонам.

Им нужно было выиграть немного времени, чтобы успеть переправить остатки продовольствия и припасов в безопасное место.

Поэтому и Серафина с Эстель всё ещё были здесь. Обе, разумеется, считали, что я тоже отступлю вместе с ними.

Я не стал ничего говорить. Если я скажу, что останусь, они, наверняка, просто схватят меня и утащат силой, даже если для этого придётся переломать мне руки и ноги.

Похоже, все уже закончили приготовления к отходу.

Был вечер. Солнце клонилось к земле, окрашивая всё вокруг в густо-красный цвет, а в ещё светлом небе почему-то уже проступала бледная луна.

Я направился к палатке возле церкви, где лежали раненые. Эстель там, по локоть в крови, сшивала оторванные конечности и пыталась вернуть к жизни тех, у кого дыхание уже почти стихло.

— Похоже, ты занята.

Сказал я, обматывая свежим белым бинтом тело солдата, чью смертельную рану я, по крайней мере, помог превратить в нефатальную.

Раньше стоило Эстель лишь прикоснуться, и новая плоть сразу начинала прорастать под её пальцами. А теперь то ли от усталости, то ли от истощения, но её сила заметно ослабла.

Лицо у неё было сильно бледным, а на лбу блестели мелкие капли холодного пота.

— Тебе нужно отдохнуть.

— Хотелось бы, но оглянись вокруг. Стоит мне хоть немного остановиться, и десяток человек умрёт прямо на месте.

— Никогда бы не подумал, что ты из тех, кто о таком переживает.

— …Ты за кого меня держишь?

Я следовал за ней, помогая как мог: там, где Эстель не успевала довести лечение до конца, я обматывал тело бинтами; если рана всё ещё сочилась, плескал сверху спирт, не обращая внимания на крики, и кое-как сшивал края рваной плоти.

Так мы вдвоём спасали всех, кого только могли – тех, кто стонал и барахтался на грязных кроватях, пропитанных гнилой кровью.

Когда я наконец поднял взгляд, вечер уже давно перешёл в ночь. Луна, чуть прищурившись, будто усмехалась, глядя сверху.

Но удовлетворения я не чувствовал. Всё это не имело смысла, ведь если они не сбегут, то снова окажутся на передовой, где их ждут демоны.

— Эстель.

Позвал я её. Она, уставшая тихо откликнулась:

— Да?

— Я… останусь здесь.

Эстель замерла. Руки, до этого не перестававшие двигаться, остановились. Она медленно подняла взгляд на меня, и её глаза постепенно, очень медленно, распахнулись.

— Тогда… зачем я вообще всё это время была здесь?

Голос Эстель дрогнул. Мне не хватило смелости встретиться с ней взглядом. Если посмотрю ей в глаза, то, наверное, не сумею вымолвить ни слова. Да и, зная себя, я бы просто сделал всё, о чём она попросит. В конце концов, я всегда был тем, кто живёт на поводу у чувств.

— Почему?

— Потому что… так нужно.

Похоже, она поняла, что я не собираюсь ничего объяснять. Её дыхание стало прерывистым, плечи задрожали.

— Я ведь всё это время держалась только ради тебя. Тогда ради чего всё это было?…

Эстель поднялась, будто не зная, что делать с собственным телом. Сначала бессмысленно уставилась в пол, потом подняла голову к небу и едва слышно произнесла:

— Зачем я вообще здесь осталась?

Её голос дрожал, слова с трудом пробивались сквозь дыхание.

— Я любила тебя. Хотела выйти за тебя. Хотела, чтобы ты выжил. Вот почему я всё это терпела.

Но чем дольше она говорила, тем тише становился её голос.

— А если ты собираешься умереть здесь… тогда зачем я вообще всё это делала?

Я продолжал избегать её взгляда. Эстель подошла ближе, глядя на меня снизу вверх, в её голосе дрожали едва сдерживаемые слёзы.

— Равин… скажи. Ради чего я всё это время была здесь?

— Ради того, чтобы быть со мной.

Ответил я и обнял её, когда она тихо всхлипнула.

— Я буду помнить тебя всегда. Даже после смерти. И буду любить саму память о том, что ты когда-то любила меня.

— Чушь.

— Ничего не могу поделать с тем, как это звучит.

— Ты ведь никогда по-настоящему не любил таких, как я. Я же знаю, даже когда смотришь на меня, ты думаешь о других. Не только о Серафине.

— В конце концов, те другие – это тоже ты.

— Да о чём, чёрт побери, ты вообще…

Услышав мои слова, Эстель с перекошенным лицом уставилась на меня, но, встретившись взглядом, опустила голову.

— Теперь… Теперь я должна сделать вид, будто всё в порядке, когда ты спокойно говоришь, что собираешься умереть?

Её лицо было в полном беспорядке.

Бледная, уставшая Эстель выглядела так, будто не спала несколько ночей подряд. Безжизненные, обветренные губы пересохли и потрескались, а на них виднелись слабые следы засохшей крови. А под покрасневшими глазами легли глубокие тени.

Когда-то сиявшие белоснежные волосы спутались и слиплись от пыли и крови, торча теперь в разные стороны. Одеяние священницы была покрыта грязью и пятнами, так что её изначальный цвет уже невозможно было различить.

Она выглядела до предела измождённой.

— Сейчас мне хочется просто переломать тебе руки и ноги и утащить отсюда, но так нельзя. Я чувствую, будто у меня нет права таскать тебя куда вздумается. Эти чувства будто мне не принадлежат, но при этом они определённо мои. Всё тело пронизывает этим неприятным ощущением.

Эстель, всё ещё держа меня за плечи, которые только что обнимала, слегка отстранилась и, всхлипывая, произнесла:

— Если всё так и останется, ты умрёшь. Но если я поступлю по-своему, мне, кажется, ты всё равно умрёшь.

Плач постепенно стих.

— Слов даже не хватает, чтобы сказать, насколько ты ужасный. Я думала, что если отдам тебе всё – сердце, душу, себя без остатка – этого будет достаточно, но ты всегда забираешь то, о чём я даже не догадываюсь. И всё же… я не хочу, чтобы ты меня ненавидел. Святую наверняка проклял могущественный демон, не иначе.

Эстель схватила меня за одежду.

— Даже сейчас, чувствуя всё это, я всё ещё люблю тебя.

— Я тоже.

— Не ври.

— Это не ложь.

— Тогда почему ты хочешь остаться здесь? Что ты вообще хочешь сделать?

— Есть кое-что, что я должен узнать.

— Но даже если я спрошу, ты всё равно ничего не скажешь, да?

— Наверное, нет.

— Все те нежные слова, что ты шептал мне… они были ложью?

— Каждое из них было правдой.

— Если так, то ты не хочешь жить с тем, кого любишь?

— Я делаю это, потому что хочу жить… хотя, если подумать, это действительно звучит странно.

— Равин… прошу тебя, посмотри на меня. Нет, смотри только на меня.

— Я смотрю на тебя.

— Тогда останься со мной.

— Сейчас – останусь.

— Почему я вообще полюбила такого, как ты…

— Прости.

— Просто побудь рядом…

— …

— Святая тебе обещает – когда ты умрёшь, ты будешь гореть в аду.

— Мне не хотелось бы гореть.

— Ненавижу тебя.

Эстель сказала это, сдерживая слёзы. Я достал из кармана сигарету, сунул ей в рот, и поднёс огонь к её губам.

Она зажала сигарету зубами, опустилась на пол и, делая затяжку за затяжкой, выдыхала дым, пока не начала тихо плакать.

Я тоже закурил. Подошёл ближе к Эстель, у которой во рту уже тлела догоревшая сигарета, вынул её и вставил новую. Зажёг и эту, чтобы она могла курить дальше.

А потом тихо произнёс:

— Я ничего не сказал Серафине.

На эти слова Эстель подняла голову. А потом снова опустила взгляд — в пол, где не было ничего.