Серафина ещё некоторое время утешала меня, прежде чем потом ушла из комнаты. Несколько раз она оглядывалась, но я лишь опирался на дверной косяк и махал ей рукой вслед.
Дверь закрылась, и в комнате снова остался я один. Казалось, её тепло всё ещё слабо витало в воздухе.
На следующий день я снова сходил на занятия и провёл день так же, как всегда. Если бы эта привычная инерция исчезла, я и правда не смог бы ничего сделать.
К вечеру я купил перед академией сэндвичи и кучу сладостей, а потом направился в церковь. Солнце клонилось к закату, протягивая по улицам длинные тени.
Когда я открыл дверь церкви, Эстель, сидевшая на скамье, обернулась и помахала мне рукой.
— Что у тебя в руке, Равин?
— Я принёс ужин. Ты уже ела?
Эстель покачала головой. Я достал из сумки сэндвичи и сладости, купленные на деньги Левины.
Обычный сэндвич с ветчиной и сыром. Мы сели рядом на краю длинной скамьи и начали есть.
Когда один сэндвич был доеден и я уже перешёл к сладостям, я начал разговор:
— На этих выходных я собираюсь куда-нибудь поехать с Левиной.
— С Левиной? Только вы двое?
Эстель переспросила с изумлением. Я кивнул.
— У меня когда-то был младший брат. Мы тоже ладили, но, кажется, никогда вот так вдвоём не ездили развлекаться.
Эстель сказала это и слегка пожала плечами.
— Хотя я тогда ещё была слишком мала, так что не особо помню.
Она доела сэндвич, жуя маленькими кусочками, и снова заговорила:
— Так куда вы собираетесь?
— Пока ещё не решил. Просто, наверное, подберу какое-нибудь тихое место для нас двоих.
— Вас обычными братом и сестрой назвать трудно.
— Наши отношения никогда обычными и не были.
В этот момент Эстель заметила мою руку. Ссадины на ладони остались со вчерашнего дня.
— Что с рукой?
— Упал.
Я уклонился от объяснений.
— Дай руку.
Я немного помедлил, но всё же протянул ладонь.
Она мягко обхватила её. Её ладонь была мягкой и нежной.
Мягкое свечение окутало мою руку. Вместе с лёгким жжением боль исчезла, а раны затянулись, словно их никогда и не было.
Эстель всё так же держала мою руку и заговорила:
— Так что, Равин, чего ты теперь хочешь?
Она спросила так, будто видела меня насквозь.
— Я хочу стать главой рода.
Эстель услышала это и чуть приоткрыла губы, но тут же сомкнула их. Она опустила взгляд, а потом снова подняла его на меня. Её алые глаза засияли.
— Если всё-таки станешь главой рода, ты уже думал, чем займёшься потом?
Я лишь молча откусил кусок сэндвича и не ответил. Потому что я так далеко ещё не заглядывал.
— Если у тебя пока нет планов, может, тогда просто женишься на мне?
Эстель произнесла это совершенно спокойно, будто речь шла о выборе блюда на ужин. Я же довольно сильно растерялся, но постарался этого никак не показывать.
— Я, кажется, говорил, что у меня есть невеста.
— Говорил. А ещё говорил, что помолвка с ней скоро расторгнется.
— Насчёт расторжения… похоже, всё как-то уладилось.
Эстель нахмурилась.
— Как-то уладилось? Что это ещё значит.
Она отпустила мою руку.
— Да и вообще, эти ваши благородные дворяне заключают браки ведь не из-за любви, а ради выгоды, политики, денег. Так нужно ли цепляться за что-то такое бездушное.
Эстель поднялась с места и пересела ближе ко мне.
— Понимаешь… у меня кроме тебя никого нет.
Её голос прозвучал серьёзно.
— Сколько бы меня ни превозносили в церкви, сколько бы дворяне ни осторожничали в моём присутствии, боясь сказать хоть слово не так… всё это даже близко мне не важно, как сидеть с тобой здесь, делить ужин и болтать о пустяках.
Эстель всегда была тверда в своих словах. И я завидовал этому. У меня же чаще всего возникали лишь расплывчатые мысли вроде: «надо бы что-то сделать» или «как-то всё-таки нужно поступить». Но сказать это с уверенностью, а тем более действовать так же решительно, у меня получалось лишь изредка.
— …
— Я ничего не смыслю в политике, но если мы поженимся – кто осмелится смотреть на тебя свысока? И, честно говоря, я уверена, что смогу любить тебя куда лучше, чем та невеста, с которой у тебя, по слухам, чуть не дошло до разрыва помолвки. Я хотя бы не брошу любимого только потому, что у него возникнут проблемы.
Я запихнул в рот остатки сэндвича, прожевал и, наконец, проглотил. Потом тихо сказал:
— Эстель. Ты же знаешь, я не тот человек, который может рассуждать о браке, помолвке, будущем или о том, чего хочу дальше. Это может решать только глава рода.
— Итак…
Спокойно начала Эстель.
— Что тебе нужно, чтобы стать главой рода?
Я уставился в пол и пробормотал:
— Если подержать их взаперти какое-то время, всё само собой решится… наверное.
— Слишком уж расплывчато.
Отметила Эстель и поднялась с места.
— Кстати, нельзя же держать герцогиню весь день в гробу, так что я выпустила её погулять в подвале и иногда кидаю ей еду.
— А, спасибо, что позаботилась.
— Так когда собираешься её убить?
— Я не собираюсь это делать.
Эстель тяжело вздохнула.
— Ну, в общем, тоже неплохо. Хотя для меня и хлопотно.
— Раз уж зашла речь о ней – схожу посмотреть. Дашь ключ?
Эстель вынула из кармана старый железный ключ и протянула его мне. Я взял сумку с сэндвичами и направился в подвал.
Отперев замок, я медленно спустился по ступеням. Передо мной сидела герцогиня – измождённая и дурно пахнущая. Ничего не говоря, я бросил сумку перед ней.
Её лицо осунулось, за несколько дней заточения она выглядела вымотанной.
Она долго сверлила меня взглядом, а потом заговорила.
— Как тебе удалось подчинить святую?
— Кто знает.
— …Скажи, чего ты хочешь, Равин.
Я спустился по лестнице и достал из сумки сэндвич, после чего бросил его герцогине.
Она попробовала поймать его руками, но пальцы не держали – и сэндвич упал на пол.
— Вот такое я хотел попробовать.
— Детскую месть решил исполнить? Для мужчины это уж слишком жалко. И смелости-то в тебе ни капли.
Герцогиня усмехнулась.
— Нет.
Я покачал головой.
— Вы мне, конечно, ненавистны, но вы же не ребёнок, которого моя любимая родила от другого мужчины. Так зачем же мне быть настолько жестоким?
Герцогиня стиснула зубы, услышав мои слова.
— Ничтожество, как ты вообще со святой связался? Собираешься продать семью церкви? Видно кровь твоей матери не пропала зря – в любой момент готов продать и тело, и душу.
— Продам семью или нет, что буду делать со святой – это всё неважно.
В подвале не было даже стула, поэтому я просто сел на скрипучую лестницу и сверху вниз посмотрел на герцогиню.
— Важно другое. Левина – она ведь подброшенная кукушка, так?
— Неужели убогий бастард возжелал место главы рода?
Герцогиня произнесла это с издёвкой.
— Да. Очень желаю.
Спокойно ответил я.
— Но будьте спокойны. Наверное, потому что во мне течёт грязная красная кровь, мне совсем не хочется вести себя так же гнусно и мерзко, как вы.
Каждое моё слово будто раздражало её, и при каждом ответе у неё дёргались брови.
— Просто посидите здесь немного, и если повезёт и я унаследую род, то отпущу вас. Потом хоть в загородном доме живите, хоть окружите себя мужчинами – делайте, что хотите.
— А если не унаследуешь?
— Значит к тому времени я буду мёртв. Глупые вопросы-то не задавайте.
Герцогиня после этих слов долго молчала. Я уже собирался подняться, но тут она заговорила:
— Где Клюзель?
— Клюзель?…
— Даже имени собственного дяди не знаешь?
Упрекнула меня герцогиня.
— Понятия не имею, что с ним случилось.
Кажется, я наконец понял, как Эстель так легко смогла притащить герцогиню. Благородная госпожа и младший брат главы рода слишком усердно предавались своим утехам, и чтобы окружающим не выпала столь великая честь хоть краем уха слышать стоны их благородных тел, стражу и слуг прогнали подальше.
А что до дяди… где он на самом деле, я так и не знал. Подумалось спросить у Эстель, но это слишком хлопотно. Она уж точно обо всём позаботилась.
Я посмотрел на герцогиню, которая так и не притронулась к сумке с сэндвичами, печеньем и напитками. Я достал всё это и аккуратно разложил на маленькой полке рядом.
В подвале воцарилась тишина. Никакого напряжения или неловкости здесь нет. Тесное помещение было пропитано лишь ощущением взаимного отвращения.
И тут герцогиня заговорила, разрушив молчание:
— Даже если случится чудо, и ты станешь главой рода, никто тебя не признает и не примет.
— Так было и до всего этого.
— …
— Так что в признании я не нуждаюсь. Я ведь не такой человек, как вы.
Добавил я и направился к выходу.
За спиной донёсся её неприятный голос, но я не стал оборачиваться.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления