Онлайн чтение книги Конец злодея – это... The Villain's Ending
16 Эхо

Шёл дождь.

Небо было сплошь затянуто свинцовыми тучами, и тяжёлые струи дождя без конца барабанили по окнам. Весь мир казался серым. По крайней мере, для Левины он выглядел именно так.

Она стояла у большого окна своей комнаты и смотрела вниз на сад, залитый дождём. Деревья и цветы, пропитанные водой, выглядели темнее, чем обычно. Всё казалось тяжёлым и неподвижным.

В её руке была кофейная чашка, но она была пуста. Левина держала его просто по привычке, не двигаясь с места.

Её мысли спутались. Смерть Равина. Его невеста, Серафина. И святая, чей взгляд почему-то казался ледяным. Всё это перемешивалось и давило на неё.

Прошлой ночью Левина так и не сомкнула глаз. Стоило закрыть глаза, и перед ней вставал Равин, висящий в петле, и пустое лицо Серафины, которая, говорят, обнимала его тело.

«Это всё из-за вас.»

Она не хотела слышать этих слов. Потому что не могла их отрицать.

И оправдаться тоже не могла. Она не умела лгать. Не потому что не хотела, а просто не могла. Может, это и звучит глупо, но так всё и было.

Хотя какая теперь разница. Даже если думать об этом снова и снова – ничего не изменится. Мёртвые не возвращаются.

Она знала это лучше, чем кто бы то ни было.

*Тук-тук*

Cтук в дверь вырвал её из раздумий.

— Войдите.

Дверь открылась, и вошёл старый дворецкий Делиам. Он служил в особняке с самого её рождения. Его лицо было испещрено глубокими морщинами, но спина по-прежнему оставалась прямой.

— Миледи.

Он почтительно склонил голову

— Я же велела звать меня госпожой^[1].

— Прошу прощения, но для меня вы навсегда остались той самой девочкой, которой я прислуживал с детства.

— Ладно, неважно. Так зачем ты пришёл?

— Я убрал комнату молодого господина Равина. Хотел узнать, как распорядиться его вещами.

Левина медленно обернулась.

— Вы нашли его личные вещи?

— Несколько предметов нашлось.

Дворецкий поставил на её стол поднос. На нём был разостлан бархат, а сверху аккуратно разложены несколько вещей.

Тяжёлый револьвер.

Скомканный лист бумаги.

Неоткрытая бутылка какого-то безымянного алкоголя.

И прочие мелкие безделушки.

Взгляд Левины остановился на подносе.

Револьвер его матери, что она вернула Равину.

И письмо. Оно принадлежало Серафине.

— Это всё?

— Да, миледи. В комнате не оказалось ничего другого, кроме этих вещей.

Левина подошла ближе и взяла в руки револьвер. Холодный металл тяжело лег в её ладонь. Она открыла барабан. Пусто.

Затем она подняла смятый лист. Она осторожно развернула его.

От бумаги исходил лёгкий запах сирени.

[Равину.]

Почерк был неровным. Кое-где чернила размазались, будто письмо написано в спешке.

Левина начала читать письмо.

 [Разрыв помолвки случился потому, что я сама заговорила с отцом. И… я уже успела рассказать об этом Левине.

Прости. Но я всё равно постараюсь что-то сделать.

Возможно, на это уйдёт время. А может, и вовсе не получится.

Но всё равно, всё равно я попробую найти выход.

С Кайлом у меня и правда ничего нет. Просто так вышло, что нам вместе пришлось сражаться с монстрами.

Левина ведь тоже была рядом, так что если сомневаешься – можешь спросить у неё.

Прости, снова я всё усложняю.

Я не хотела причинять тебе боль, но у меня всё время так выходит.

Не знаю, прочтёшь ли ты это письмо. Но я всё равно пишу. Просто хочу, чтобы ты знал, что у меня на сердце.

Пусть как раньше уже не будет, но всё равно я…]

На этом письмо обрывалось. Край листа был порван как раз возле последней строки.

Левина молча уставилась на лист. Её лицо оставалось бесстрастным.

Делиам молча стоял рядом. Он ничего не спрашивал. Лишь ждал, когда его госпожа примет решение.

— Я оставлю это у себя.

Сказала Левина. Голос её был, как всегда, холоден и ровен.

— Отправь людей убраться в комнате. Пусть ничто там не останется. Если академия будет вмешиваться, возьми с собой священника.

— Слушаюсь, миледи.

Дворецкий ещё раз почтительно поклонился, забрал поднос и вышел. В комнате вновь воцарилась тишина.

Левина вернулась к окну и снова посмотрела на сад, утопающий в дожде. В её руках всё ещё было письмо, оставленное Серафиной.

Она перечитала его снова и снова. Слово за словом, будто вгрызаясь в каждую букву.

Она не могла знать, с каким выражением лица писала это письмо Серафина. Что подумал Равин, когда прочёл его. И почему он оставил этот мир.

Дождь всё так же лил. Мир был целиком окрашен в пепельный цвет.

Она убрала письмо глубоко в ящик стола.

Это было всё, что она могла сделать. По крайней мере сейчас.

Левина опустила пустую чашку и снова села за письменный стол. У неё остались дела, которые нужно было закончить.

Как наследница рода, как председатель студсовета, как будущая глава Эдельгарда – у неё не было времени утопать в печали или чувстве вины. Так её учили, так она жила.

Но шаги были тяжелее обычного. Идущая по коридору тень тянулась длинной полосой в дождливой темноте, словно она несла на себе невидимое бремя.

Бумаги громоздились целыми горами. Финансовые отчёты семьи, вопросы управления землями, подготовка похорон Равина и организация светских мероприятий. То, что раньше она решала привычно и легко, сегодня казалось непосильным.

Как прежде возразить отцу, что это не её обязанность, было невозможно. В последнее время он всё чаще лежал в постели из-за здоровья.

О матери и говорить не стоило – от неё толка никогда и не было.

Левина взяла ручку. Знакомая тяжесть перьевой ручки легла в руки. Но в пальцах не было силы.

Чернила растекались по бумаге, точно так же, как путались её мысли.

В конце концов она отложила перо. И закрыла глаза.

Во тьме перед её глазами возникло лицо Равина.

Не то, искажённое петлёй. А давнее – когда он ещё маленький, улыбался под солнечными лучами в саду особняка.

Тогда он всё время бегал за ней хвостиком.

«Сестрёнка, сестрёнка.»

Он звал её так часто, что даже утомляло.

И потому её мать как-то сказала:

«Ты и вправду собираешься терпеть этого недоумка возле себя?»

Однажды он протянул ей в саду полевые цветы, неуклюже связанные в маленький букетик.

Но вместо того, чтобы принять его, она холодно произнесла:

«Я попрошу отца приставить к тебе учителя по этикету. Даже если ты мой брат, тебе стоит держаться в пределах дозволенного. Знай своё место».

После этих слов улыбка исчезла с лица Равина. Он молча поставил букет на землю и ушёл. Его маленькие плечи обвисли.

Этот уходящий силуэт до сих пор стоял у неё перед глазами.

Только когда Равин исчез, Левина подняла цветы, унесла их к себе в комнату и красиво выставила. Хотя они довольно быстро засохли.

Зачем она так поступила? Неужели принять этот крошечный знак внимания было настолько тяжело?

Может быть, стоило тогда не обращать внимания на слова матери?

Каждый день, когда они оставались наедине, мать повторяла одно и то же: что мать Равина была отвратительной шлюхой, обманувшей отца; что Равин похож на неё и потому порочен и злой; что этот бастард мечтает вышвырнуть её собственную дочь и сам занять место главы рода; и что поэтому его надо немедленно отравить и убить.

На те слова следовало бы просто не обращать внимания.

Мать тогда, да и сейчас тоже – не вполне в своём уме.

Но сколько бы она ни искала оправданий в голове, всё равно выходило, что именно она и погубила его.

Серафина оказалась права. Она совсем о нём не «заботилась», а скорее «откармливала на убой». Всё дело в её собственной жадности.

Левина открыла глаза. В комнате всё так же было темно. Дождь и не думал утихать.

Она поднялась с места с револьвером Равина. Открыла ящик и достала патроны, вынутые раньше. Зарядив его, она подняла ствол к своему виску.

Холодный металл был до жути ощутим.

Стоило лишь нажать на спуск – и всё кончится. И это чувство вины, и эта пустота.

Но она не смогла.

Ей было страшно. Она не была человеком, способным перечить матери. Она была трусихой.

Потому и притворялась идеальной, чтобы скрыть свою слабость.

Когда другие дети бегали и играли, она училась. Когда её хвалили, делала вид, будто это само собой разумеющееся.

Ей Было страшно. Она слушала слова матери и всерьёз верила: вдруг Равин правда решит её изгнать… или даже убить. Она была настолько труслива и гнила внутри, что думала – я бы на его месте так и сделала.

Трусостью она придавила Равина. Ставила под ноги, топтала, делала вид, что он не может быть человеком её уровня. Вела себя мерзко и омерзительно, как и сказала Серафина.

Нет. Она не трусиха. Она – фактическая наследница рода Эдельгард, будущая глава дома, председатель студсовета, гордость семьи, отличившаяся с детства.

Значит, выстрелить себе в голову – раз плюнуть.

Левина закрыла глаза, сунула дуло в рот. Её руки мелко дрожали, дыхание рвалось, сбивалось и срывалось на хрип.

Но она опустила револьвер. Закрыла лицо ладонями и шумно выдохнула.

Ей Страшно.

Она ненавидела боль – потому что была трусихой.

Она боялась смерти – потому что была трусихой.

Снова подойдя к окну, с пустым взглядом она смотрела на сад, залитый дождём.

«Прости меня, Равин.»

Она не издала ни звука. Лишь мысленно повторяла слова извинения про себя.

Но эта мольба никого не достигнет и лишь растворится в шуме дождя, исчезая в пустоте.

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Примечание:

1. Левина просит называть её 소가주, что является не просто госпожой, а именно ребёнок главы дома, который станет следующим главой.