Онлайн чтение книги Конец злодея – это... The Villain's Ending
27 Ожившие краски

Диван в приёмной был слишком уж мягким. Казалось, что тело тонет в нём.

Минуты и часы перетекали друг в друга, и я потерял счёт времени. В этом доме оно словно стиралось.

Каждый раз, когда я оглядывался по сторонам, память «Равина» всплывала и показывала сцены, происходившие здесь когда-то.

Это было далеко не приятным опытом.

Вскоре настало время ужина.

За мной пришла Левина. Её шаги по коридору, стук каблуков были неизменно ровными.

Она не произнесла ни слова. И я тоже.

Мы шли по длинному коридору. Казалось, висящие на стенах портреты смотрели на нас сверху вниз. И все до одного – с тем же самым безжизненным выражением лица, что и у Левины.

Столовая оказалась огромной. Потолки – высокие, а посреди стоял длинный стол. Стульев было больше десятка, но за столом подготовлено лишь три места.

В самом конце, на главном месте, восседал мужчина. Глава рода Эдельгард, отец Левины. Лицо, которое я видел лишь в воспоминаниях «Равина».

В жизни он выглядел старее и измождённее. Будто от него осталась одна тень.

Даже когда мы вошли, он не поднял головы.

— Садись.

Голос был сиплым, надломленным.

— И ты садись, Левина.

Отец говорил негромко. Левина будто на мгновение замялась, но всё же тихо опустилась на стул. Видимо, она рассчитывала лишь проводить меня и уйти, потому выглядела слегка растерянной.

На её безупречно собранном лице мелькнула едва заметная трещина.

Ужин начался. Слуги внесли блюда на серебряных подносах.

*Звон*

Лезвия ножей и зубцы вилок сталкивались с фарфором, и этот звук эхом отражался от стен огромной столовой.

Я разрезал стейк. Из мяса сочился алый сок.

Никто не произносил ни слова. Все просто ели.

И тут достопочтенный глава семьи разразился кашлем и неожиданно заговорил:

— Твоя мать такое не любила.

Отец сказал это, обмакивая кусок хлеба в суп. Его рука заметно дрожала.

— Всегда ела только жидкий суп с хлебом и салаты. Стейки, приправленные дорогими специями и соусами, были не по её вкусу. Другие дворяне за её спиной смеялись и называли простушкой. Но мне это нравилось.

Он произнёс это и снова закашлялся.

— Кху-кху.

Глухой, сухой кашель, шёл будто из самой груди. Выглядел он как полутруп, которому не зазорно умереть хоть сейчас. Каждый кашель сотрясал его иссохшее тело.

Левина нахмурилась, услышав упоминание о матери «Равина», но ничего не сказала. Лишь смотрела вниз, на свою тарелку.

Отец посмотрел на неё.

В его взгляде смешивались разные чувства. Это был и взгляд любящего отца, и взгляд на человека, что отберёт его место. А может, он просто смотрел в зеркало, где отражалось его собственное прошлое.

— Равин. Пусть ты и дебошир, смутьян или сплетник, но я никогда не считал тебя позором семьи. Всё-таки ты мой сын. Хотя я и не знаю, что об там думают остальные.

Он скользнул взглядом по Левине и продолжил:

— Но я бы не хотел, чтобы ты был сыном.

По столовой резко резанул звук ножа, скользнувшего по тарелке.

— Моя жена всегда опасалась, что ты займёшь место Левины.

Хотя его аккуратная и строгая одежда скрывала тело, по тонким запястьям чувствовалось – мужчина передо мной иссох до костей.

— В детстве ты был довольно сообразительным. Быстро научился читать и проявил талант к фехтованию. Так что тревоги первенца не напрасны… Своего брата я не убил, но изгнал его. И кто знает куда повела моя родная кровь.

С этими словами отец посмотрел на Левину. Но она встретила его взгляд без малейшей реакции. Тогда он тяжело выдохнул и снова заговорил:

— Так вот, когда твоя мать умерла...

Он закашлялся. На этот раз дольше и сильнее. Его худые плечи мелко вздрагивали.

— Хоть это и было очень печально, я почему-то почувствовал облегчение. Слишком многие её ненавидели, и жизнь для неё казалась бы лишь мучением. И я всё равно не мог ничем помочь.

Он говорил об этом спокойно, будто речь шла не о смерти возлюбленной женщины, а о том, что в соседнем доме сдохла старая собака.

— Собираешься заканчивать учёбу?

Спросил он. Я поднял голову и впервые смог толком рассмотреть его лицо. Впалые глаза, бескровные губы. Но его взгляд был устремлён не на меня, а куда-то мимо, в пустоту.

— Да.

— Лучше бы бросил.

— Чем больше знаешь и чем больше имеешь, тем сильнее будешь думать о том, что потерял. Жить глупо – тоже не так уж плохо. Может, даже счастливее будешь.

На его губах мелькнула слабая улыбка. Ироничная, но с каким-то оттенком облегчения.

— С дряхлым стариком, которому осталось недолго, никто уже не считается.

Он кивнул в сторону Левины.

— Равин. С этого момента ты – просто Равин. Так решила Левина, так решила и моя жена.

Пошатываясь, он поднялся. Стул с громким скрежетом отъехал назад. Дворецкий поспешил подбежать и поддержал его.

Отец вышел из столовой, ни разу не оглянувшись.

В огромной зале остались только мы с Левиной. И долгое время мы не произнесли ни слова.

— Услышал?

Первой заговорила Левина. Её голос звучал как обычно. Но если прислушаться внимательнее, в нём слышалась едва уловимая дрожь.

— Услышал. И что ты хочешь, чтобы я сказал?

— Перестань цепляться за академию. Разве в словах отца не было правды?

— Чего ты от меня вообще хочешь?

— Ничего.

— …

— В прямом смысле. Хочу, чтобы ты ничего не делал. Я предоставлю тебе флигель – ты можешь там жить. Я обеспечу тебе алкоголь, сигареты, любые развлечения. Только если приведёшь каких-нибудь убогих подонков или шлюх, тогда я тебя выгоню.

— Левина.

— А если отец скоро умрёт, то, к тому времени, что бы ни сказала моя мать, я выделю для тебя комнату в главном доме. Можно будет оставить тебя в качестве «гостя». Ты умеешь читать и получил хоть какое-то образование, так что…

Я, сам не осознавая, схватил со стола стеклянную миску с салатом. Холодное стекло обжигало ладонь.

И, сжимая её, я метнул посуду прочь.

*Дзынь!*

Стеклянная миска, описав дугу, ударила Левину прямо по голове. Со звоном она разлетелась вдребезги, и осколки стекла вместе с кусками овощей разлетелись во все стороны.

По её голове потекла алая кровь. Смешавшись с соусом, она липкими струйками стекала по щеке.

Левина сидела, словно ничего не произошло. Даже не пыталась вытереть кровь и просто смотрела на меня.

Она продолжала, будто ни в чём не бывало, излагать свои «милосердные» предложения.

— Можешь остаться и помогать мне с делами. В этом огромном особняке живёт не так уж много людей. Даже если пересечёшься с моей матерью, то…

— Левина, заткнись уже.

Левина замолчала.

Она едва заметно перевела дыхание, затем небрежно стёрла кровь, стекавшую с головы. Посмотрела на перепачканную ладонь и тихо продолжила:

— Что я могла сделать?

Левина прошептала. Она поднялась со своего места и медленно подошла ко мне.

— Ты ещё долго будешь называть меня «Левина»^[1]? Я твоя родня. Твоя сестра. Не Эстель, не эта безумная святая, а я.

Её голос был влажным и тяжёлым.

— Знаешь ли ты, что эта сумасшедшая видит в тебе только своего младшего брата, который умер ещё в детстве?

— Мне всё равно.

На мои слова Левина хмыкнула с кривой усмешкой. Она схватила меня за воротник.

— Что я могла сделать? Если бы твоя мать не была той жалкой шлюхой. Да. Если бы ты не был полукровкой. Всё бы так далеко не зашло!

Её голос становился всё громче.

— Если бы отец не обращал на тебя внимания. Если бы он держал тебя не как сына, а как простого слугу. Если бы моя мать не ненавидела тебя так отчаянно. Тогда ничего, ничего бы не случилось!

Я поднялся с места. Мне не хотелось больше смотреть, как она смотрит на меня свысока. Стул с громким скрипом отъехал назад.

— И что? Что дальше? Когда госпожа Эдельгард запирала меня в шкаф в качестве наказания, когда слуги неделями кормили меня тухлой едой в собачьей миске, когда на приёмах я был посмешищем для всей твоей свиты, — ты молчала! Поэтому я спускался в деревню, чтобы силой отобрать еду, поэтому отказывался возвращаться в особняк и шатался по улицам, возглавляя местных хулиганов. Но почему же тогда все разговоры сводились только к тому, что это я конченый идиот и никчёмный хулиган?! Из-за всего этого Серафина смотрела на меня, как на ненормального. И ты хочешь сказать, что я… Я, чёрт возьми, всё время был проблемой?!

— Ты должен был терпеть! Потому что ты сын той шлюхи! Даже род Беллуж был для тебя слишком великой милостью! Хотя бы не позорься, не веди себя как бандит, как ничтож!…

*Шлёп!*

Я ударил её по щеке. Мне было плевать, потечёт ли у неё кровь или нет.

— Ну да, такая благородная дворянка, а не смогла удержать своего мужа и проиграла какой-то любовнице из простого народа. Наверное, и правда лучше иметь в матери такую убогую женщину.

Даже получая удар по лицу, Левина продолжала говорить.

— Это я тебя спасла. Когда моя мать собиралась тебя убить, я остановила её. Я настояла, чтобы тебя оставили в живых. Я смогла убедить её, сказав, что такого выродка старейшины никогда бы не выбрали наследником. Знал ли ты это?

От этих слов моя рука застыла. Будто силы внезапно покинули тело.

— Тогда надо было просто позволить мне сдохнуть.

— …

Она потеряла дар речи. Её губы дрожали, не находя слов.

— Всегда… ты всегда был таким. Всегда, всегда всё портил. Что бы я ни пыталась сделать ради тебя – ты всё это отвергал. Сколько раз я говорила тебе держать себя в руках? Сколько раз просила – хватит буянить, хватит устраивать скандалы! А ты пропускал мимо ушей, и, будучи всего лишь бастардом, прикрывался именем Эдельгард, чтобы шляться и играть в бандита! Даже поступив в академию, ты каждый божий день творил лишь тупые выходки и втаптывал честь семьи в грязь!

По её щекам текли слёзы. Смешиваясь с кровью, они оставляли тёмные полосы на лице.

— И что ещё я могла сделать? Я была ребёнком! Я не могла превратить отца, ещё полного сил, в дряхлого старика без власти, не могла противостоять матери! Разве у меня был иной выбор!?

Когда эта женщина, когда-то вселяющая во мне ужас, превратилась в такое жалкое зрелище? Почему я вообще когда-то заискивал перед ней, почему ждал, что она посмотрит на меня иначе?

Неужели я и правда верил в эту сказку, что стоит перестать быть «раздолбаем», как всё вокруг переменится, – все взгляды и отношения, – и меня вдруг признают?

— Тебе ведь нужно было делать только одно: слушаться меня. Просто слушать мои слова! И всё! А я тогда сделала бы для тебя что угодно. Что угодно, слышишь? Всё, чего бы ты ни захотел!

— Сумасшедшая.

Я оттолкнул её руку. И развернулся.

Оставив Левину с её бессмысленным бормотанием, я покинул столовую. Не обращая внимания на переполошившихся слуг и на дворецкого, который пытался меня задержать, я прошёл по коридору и направился к главным воротам особняка.

Я сел в приготовленную карету. Сказал кучеру везти меня обратно в академию.

Он хотел было возразить, но, встретившись со мной взглядом, промолчал и тронул лошадей.

Карета закачалась, и за окнами замелькали знакомые пейзажи. Те самые места, о которых говорила Серафина.

Но смотреть на них мне совсем не хотелось.

Я хотел лишь одного – поскорее вернуться.

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Примечание:

1. Равин использует обращение 당신по отношению в Левине, которое в рамках семьи звучит отчуждённо и даже холодно.