Онлайн чтение книги Конец злодея – это... The Villain's Ending
18 Эхо

Эстель нежно скользнула пальцами по шее Левины, затем чуть выше – по её щеке.

— Эстель.

Левина заговорила. Её голос был острым, словно лезвие.

— Убери руку.

— А если не уберу? Что тогда? Может, меня однажды тоже найдут в комнате, повесившейся? Твой братец, кстати, наверняка в аду. Ведь Господь не приемлет самоубийство.

Эстель с ухмылкой напевала слова. Её взгляд не отрывался от глаз Левины. Она будто наслаждалась этим вызовом.

— Тебе не любопытно, что происходит, когда человек вешается? Как думаешь, сколько таких я уже видела?

Она наклонилась ближе к её уху, шёпот звучал так буднично, будто они вели обычную непринуждённую беседу.

— Возможно у еретиков было не точь-в-точь, как у него, … но лица у них сначала становятся красивого фиолетового цвета. Примерно как тот, что в бокале вина у тебя. Потом начинают опухать, всё сильнее, а потом чернеют.

Она умолкла и откусила ещё кусок сэндвича. Звук жевания, хруста ветчины и сыра, казалось, разнёсся по залу особенно отчётливо.

— Потом язык вываливается, глаза торчат из глазниц. Всё тело дёргается, извивается, но я всегда связывала им руки, так что дальше не знаю… А, может, невестушка расскажет лучше? Правда ведь, Серафина?

Её взгляд метнулся в угол зала. Серафина опустила голову ещё ниже, будто хотела стать невидимой.

— Говорят, ты держала его труп в объятиях два дня. Не воняло? Человек ведь гниёт после смерти. Гниющую плоть на живом человеке я видела, а вот мёртвого человека, что гниёт, – ещё нет.

Всех еретиков сжигали на костре. Так что заживо гниющего человека она видела только один раз.

— …

— Вонь должна быть была ужасная. И что ты тогда думала, вдыхая всё это?

— Хватит.

Голос Левины прозвучал ещё ниже.

— Я сказала, хватит, Эстель.

— Говорят, мухи сначала высаживаются на глаза. Зато друзей у него теперь много, правда? Мне вот не повезло – был всего один Равин. И то он меня предал! Ахаха!

Эстель шагнула к Серафине. Звук каблуков разорвал тишину зала.

*Топ-топ*

Она присела на корточки прямо перед девушкой и заглянула ей в лицо. Оно было мертвенно-бледным, залитым то ли потом, то ли слезами.

— Что случилось? Улыбаться надо. Ведь твоё желание сбылось. Говорят, ты до смерти хотела разорвать помолвку. Господь услышал твою молитву. Может, стоит благодарственную молитву вознести? А, пожертвования можешь сразу мне отдать. Я уж позабочусь, чтобы они пошли по назначению.

Серафина закусила губу. На губах выступила кровь, но она не произнесла ни слова. Вернее – не смогла.

Эстель рассмеялась. Звук был похож на беззаботный, детский смех.

— Эстель. Довольно.

Наконец не выдержал Кайл.

— А что? Разве я что-то не так сказала?

— Да. Сейчас не время для таких слов.

— Тогда надо, наверное, делать вид, что нам всем ужасно грустно? Есть тут хоть один, кто по-настоящему скорбит? Кайл, ты ведь тоже не особо здесь убиваешься. Тебя ведь просто случайно втянули во всё это. Не повезло же тебе из-за той психопатки, что любит обниматься с трупами, оказаться здесь.

Она улыбалась, но правая рука заметно дрожала.

— Я сказал тебе замолчать, Эстель. Хоть бы…

Он схватил её за запястье, и тогда её дрожь прекратилась.

— Кайл, знай своё место. Какой смысл в умении владении мечом или в наличии каких-то талантов, если ты такой тупой?

С её лица исчезла всякая улыбка.

— Думаешь, если мы с тобой пару раз поболтали и вместе охотились на демонов, то уже стал равен мне? Не льсти себе.

Она легко щёлкнула пальцем по его подбородку с явным презрением.

— Я – святая церкви. А ты всего лишь одарённый простолюдин. Да, может, однажды тебя наградят титулом за способности. И что? Это даёт тебе право что-то мне советовать или тем более указывать?

Слова Эстель были обращены к Кайлу, но на самом деле – звучали и для неё самой.

Звание святой. Эстель ненавидела само то, что её называли святой. Ей нравилось, когда Равин в какой-то момент стал звать её просто «Эстель».

Она прекрасно знала: даже если кто-то решится назвать её по имени, а не «святая», всё равно это будет означать то же самое.

Никто другой не станет слушать её вполуха; не станет отмахиваться от её слов, продолжая читать книгу; не станет подшучивать в самый неподходящий момент или без колебаний принимать надкушенное яблоко, словно это самое обычное дело, и с аппетитом доедать его.

Эстель медленно закрыла глаза, затем снова открыла.

— Стоит мне захотеть, и я прямо сейчас смогу обвинить в ереси тебя, или уважаемую госпожу-наследницу, или этого придурка, который даже после смерти собственного сына не выглядит особенно печальным…

Голос её звучал тихо, но заглушал все остальные звуки в зале. Люди затаили дыхание и следили за ней.

— Кайл. Учись понимать своё место. Равин это очень хорошо усвоил. Его приговорили к смерти – он и умер. Не сложно ведь?

Эстель знала: каждое слово ранит её саму. Но она не могла остановиться.

Не могла, потому что иначе она винила бы себя. А этого она не хотела.

Равин прекрасно знал, что именно она позволила чудовищу вырваться из запретного книгохранилища. Он понимал, что никто ему не поверит, и потому никому ничего не сказал. Но даже в такой ситуации он мог бы хотя бы излить на неё свой гнев или негодование … однако он не сделал и этого.

Равин был поистинне странным другом. Но несмотря на это, она всё же попросила его остаться рядом. Потому что он не оттолкнул её.

Каждый раз, стоило Эстель хоть немного сбросить маску милосердной, великодушной, набожной святой, как все смотрели на неё с отвращением.

Смотрели так, будто на еретика.

Смотрели так, как сейчас смотрел на неё Кайл.

А Равин – нет. Он словно и вовсе не обращал на это внимания.

Может, потому что в глубине души он с самого начала готовился к тому, чтобы в конце концов оказаться с верёвкой на шее.

Но это было уже не важно. Равин, похоже, прекрасно знал, что она открыла книгохранилище забавы ради и что ей плевать, погибнут ли студенты.

Эстель ему не рассказывала, да и не хотела показывать, но, на самом деле, она любила смотреть, как задыхаются на виселице еретики.

Но она была уверена, что Равин не бросил бы на неё косых взглядов, не смотрел бы с упрёком, и не говорил, что она не та святая, которую он знал.

Таким был её Равин.

Эстель ладонью легко скользнула по щеке Кайла. Но то не было ни утешением, ни выражением привязанности.

Кайл молчал. Он больше не знал, что сказать.

Тишина в зале стала ещё глубже. Все затаили дыхание, ожидая следующего шага Эстель.

— Так вот.

Да, он ей почти… Как бы это сказать?

Как семья. Или точнее один из её семьи.

Даже мать и отец смотрели на неё так, как на мусор, который нужно убрать, как на дикого зверя, утащившего овцу из загона, когда она, бывало, возвращалась после того как кого-то избила или когда в детстве в ссоре с мальчишкой с улицы сгоряча ударила его камнем по голове.

Между Равином и её младшим братом не было ни одного внешнего сходства. Как она уже и говорила: брат был похож на неё, поэтому если бы он вырос, то стал бы куда красивее Равина.

И всё же у них было общее одно: какими бы ни были её слова, они не смотрели на неё так, как остальные.

Не бросали взглядов, полных недоверия.

Не смотрели, будто спрашивая: «Как ты могла?»

Не глядели так, словно хотели навязать ей чужие нормы и правила.

Эстель снова повернулась к Левине. На её лице вновь появилась озорная, насмешливая улыбка. Только что мелькнувшая тревога исчезла без следа.

— Расскажи-ка. Как ты себя чувствуешь? После смерти Этуаля…

Лицо Левины напряглось.

— …Этуаль?

Она повторила это имя. Но этого имени она не слышала никогда раньше. И потому с недоумением уставилась на Эстель.

Незнакомое имя, сорвавшееся с её губ, заставило всех присутствующих в зале удивлённо переглянуться.

В тот же миг улыбка исчезла с лица Эстель. Она словно осознала, что только что сказала. Её губы задрожали.

Этуаль.

Имя, которое она никогда, никому не произносила вслух.

Имя её мёртвого младшего брата, образ которого она видела в Равине.

— …Ах.

Тихий вздох сорвался с её губ.

Бокал выскользнул из руки и упал на пол.

*Дзынь*

Красное вино разлилось по белому мрамору, как кровь. Осколки стекла разлетелись в разные стороны.

Все взгляды устремились на битое стекло. Никто не посмотрел в лицо Эстель.

— Ууугх…

Внезапно к её горлу подступила тошнота. Отвратительное чувство, как будто желудочный сок с силой хлынул по горлу вверх. Съеденный сэндвич, вино и какие-то безымянные чувства смешались, выворачивая её изнутри.

Она больше не могла стоять там.

Эстель резко обернулась и, почти бегом, покинула зал. Её шаги были неровными. Белая ряса священницы скрылась вдали, в коридоре.

В тот день похороны закончились именно так.

А потом, прошло около недели. До ушей Эстель дошла весть о чьей-то смерти.

В комнате, где когда-то жил Равин, на дверной ручке повесилась и умерла красивая девушка с золотыми волосами и голубыми глазами.

На ручке двери?… Она и понятия не имела, как вообще можно так умереть.

Её звали Серафина. Эта новость в одно мгновение разлетелась по всей академии.

Эстель, впрочем, не проявила особого интереса к этим новостям: в одно ухо влетело, в другое вылетело. Она лишь достала из-за пазухи дешёвую сигарету, зажгла её и сунула в зубы.

Она глубоко затянулась. Дым проник в лёгкие.

Невкусно. Это были те самые дешёвые сигареты, что Равин постоянно курил, но вкус от этого лучше не становился. Будто глотаешь дым от сырых листьев.

Что он находил в этом? Даже если бы ей кто-то даром предложил, она всё равно бы отказалась.

За окном по-прежнему стояла ясная погода. Безоблачное голубое небо. Листва, покачивающаяся от ветра. Мирный пейзаж тёплого послеобеденного времени.

После того, как Равин умер, та девушка, о смерти которой судачат, чувствовала то же самое, что и она сама?

Эстель не знала.

Да, он ей был симпатичен, и она думала, что могла бы с ним подружиться. Но это не то чувство, ради которого ей хотелось бы отдать всю себя и любить до последнего вздоха.

Эстель медленно выпустила дым. Серое облачко заслонило ей глаза.

Она больше ничего не хотела видеть.