Онлайн чтение книги Конец злодея – это... The Villain's Ending
59 Шрам

Левина, пошатываясь, шла по коридору. После того как Равин вышел из комнаты, она лишь на миг перевела дыхание и тут же заставила себя продолжать идти.

Грудь, прострелянная пулей, пульсировала болью. Из грубо залеченной заклинанием раны всё ещё сочилась кровь, пропитывая блузку алыми разводами.

По пути она отмахнулась от испуганных слуг, которые пытались её поддержать. Они бы только мешали.

Продолжая двигаться, в какой-то момент слуг вообще не стало, что казалось странным.

Медленные шаги раздражали. И пол почему-то оказался скользким. Левина несколько раз едва не упала, но, опираясь о стену, всё же упрямо двигалась вперёд.

И, наконец, перед её глазами показалась сломанная дверь.

Это были покои герцогини. Левина остановилась на миг, перевела дыхание и вошла внутрь.

Вид комнаты оказался куда ужаснее, чем она могла себе представить. Пол и стены были залиты кровью, в воздухе густо стоял металлический запах, смешанный с гарью от пороха.

Мать и дядя лежали на полу в крови.

А в самом центре стоял Равин. Он опирался спиной на подоконник и равнодушно смотрел в пустоту.

Его лицо и одежда тоже были усеяны алыми брызгами. В руке он всё ещё сжимал револьвер.

Прямо перед Равином застыл Кайл. С отсутствующим взглядом он смотрел на происходящее, словно не веря собственным глазам.

— Но в следующий раз… я постараюсь справиться лучше.

Сказал Равин, глядя на Кайла. Голос звучал на удивление спокойно.

И сразу после этого он откинулся назад.

Без малейших колебаний, будто встречая долгожданный миг, он бросился назад.

— А…

Из уст Левины вырвался короткий стон. Она хотела закричать, но голос её не слушался.

А в этот момент раздавался чистый, свободный смех Равина.

Он отозвался в воздухе и внезапно оборвался вместе с глухим ударом.

*Грохот*

Что-то тяжёлое рухнуло вниз, и особняк погрузился в тишину.

Левина лишь тогда опомнилась и бросилась к окну. Кайл последовал за ней.

Они посмотрели вниз. В саду, на ухоженной клумбе, лежал Равин.

На первый взгляд он выглядел невредимым: одежда аккуратна, волосы в порядке.

Но тело было вывернуто под жутким, неестественным углом, словно кто-то безжалостно смял куклу. Его глаза оставались широко открытыми, устремлёнными в безоблачное голубое небо. А из-под тела медленно растекалась алая лужа, окрашивая белые лепестки цветов в красный цвет.

Левина долго стояла и смотрела на это. На её лице не отражалось ни единого чувства. Даже слёзы не лились.

Она лишь бездумно взирала на то, что когда-то было её братом.

Она медленно, волоча ноги, вышла из комнаты. Отмахиваясь от слуг, что упрашивали её принять лечение, Левина направилась прямо в сад.

Там она крепко обняла Равина, тело которого уже начинало холодеть. В нос ударил удушающий запах крови.

Левина глубоко вдохнула и долго гладилa волосы брата. Было странное ощущение, будто она уже не раз видела подобную картину. Хотя всё это происходило впервые, на неё обрушилась до боли знакомая печаль.

Ей хотелось найти виноватого. Мать. Отца. Дядю. Серафину. Кайла. Линетту.

Но в конце концов все мысли неизменно возвращались к ней самой. Всё произошло лишь потому, что она сама притянула Равина к себе.

Она хотела стать глупой. Хотела ни о чём не думать.

Но тут же с горечью понимала: она и так уже была достаточно глупой – ведь не смогла уберечь даже единственного любимого брата, позволив ему погибнуть. Глупее этого быть уже не могло.

Левина прижимала его всё крепче, пока кровь подступала к её губам, а зрение заволакивало мутной пеленой. Она гладила голову Равина и не хотела отпускать это тело, которое с каждой секундой всё сильнее холодело.

****

Несмотря на то что произошла трагедия – смерть герцогини, одного члена рода и бастарда, – дело не получило огласки и тихо замялось.

Так было потому, что этого не желали ни Левина, ни сам герцог. Слуги особняка хранили молчание, и слухи так и не смогли пересечь высокие стены поместья.

Через несколько дней Левина обедала с герцогом наедине.

В огромной столовой находились только они двое. Тишину прерывал лишь звон ножа и вилки, касавшихся тарелок.

— Как ты себя чувствуешь в последнее время?

Первым заговорил герцог.

— Чувствовать мне уже нечего.

Ответила Левина, не поднимая головы. Она сделала паузу и спокойно добавила:

— Кстати… мне позволено называть вас отцом?

Её голос звучал всё так же спокойно и бесстрастно.

Герцог замер с ножом в руке, не дорезав стейк. Он не проявил ни удивления, ни гнева – лишь спокойно посмотрел на Левину.

— Довольно прямой вопрос.

Он сделал глоток вина.

— Ты действительно моя дочь. И моё семя. Если сомневаешься, зови хоть самого искусного священника. Та женщина отвратительна, но не настолько глупа, Левина. Ты ведь сама это прекрасно понимаешь.

— А знаете ли вы, что «не такая уж глупая» мать была застигнута с дядей в одной постели?

Спросила Левина. Герцог равнодушно пожал плечами, словно речь шла о пустяке.

— Когда ослеплённые жадностью звери сходятся, такое случается. По крайней мере, похоже, во время твоего зачатия этого ещё не было.

— Вы так говорите, будто всё знали заранее.

— А разве это важно? Если не испытываешь к женщине ни любви, ни привязанности, то должно ли меня волновать – называет ли она себя моей «женой» или нет. Даже если я и оказываю ей любовь, – это лишь роль, не более.

Он сделал ещё один глоток и добавил:

— Всё это мелочи. По-настоящему важно одно… мой сын мёртв.

Герцог залпом осушил бокал, а затем, не дожидаясь слуги, сам взял бутылку и вновь его наполнил.

— Ты тоже мой ребёнок, и я люблю тебя… но не так, как Равина. Ведь он был сыном женщины, которую я действительно любил. Из-за этого твоя мать сгорала от ревности.

Голос герцога звучал ровно, без малейших эмоций, будто он рассказывал давнюю историю.

— Я даже радовался, что он оказался незаконнорождённым. Ведь ему не пришлось бы жить в этом ужасном доме в будущем. Я думал, что где-то в тихом, спокойном месте он мог бы найти счастье… В землях рода Беллуж, которых я бывал когда-то, было умиротворённо и спокойно. К тому же там как раз росла девочка подходящего возраста.

— Если так, то вам вообще не стоило оставлять его в этом особняке. А тихих мест хватает даже у богатых простолюдинов, не только у благородных домов.

Левина продолжила:

— Если бы так случилось, Равин вырос бы счастливым.

— Ребёнок не может быть счастлив, если растёт без родителей.

Безразлично отозвался герцог.

— Но и с родителями немало детей живут несчастливо.

Герцог задержал на взгляд на Левине после её слов. В его глазах что-то едва заметно дрогнуло.

— Левина… а ты любила его как сестра?

Левина на миг застыла. Герцог заметил её заминку, но больше ничего не сказал.

— Мой любимый сын… тот, кому я хотел помочь, но не смог… теперь и вовсе мёртв.

Несмотря на горе, которое пронизывало всю его речь, на его лице не отражалось ни капли печали.

— Если вы его так любили, то должны были защитить его, когда мать издевалась над ним. Должны были заступиться, когда я сама унижала его.

Голос Левины стал громче.

— Я сижу на этом месте лишь потому, что твоя мать усадила меня сюда. Я не мог встать по собственной воле и не мог передать власть по своему желанию. Ты ведь сама это хорошо знаешь.

Тихо произнёс герцог.

— Но всё же вы были главой рода!

— Что ж, с могущественными родственниками за спиной, родившись законной дочерью Эдельгарда, тебе, наверное, кажется, что весь мир так прост?

— Да. Я считаю, что он очень прост. Если бы я заняла место, на котором сидите вы, то смогла бы буквально всё.

Прямо ответила Левина. Герцог выслушал её без тени колебаний и едва заметно усмехнулся.

— Видимо, ты и вправду человек, достойный этого места. А я не был достоин этого положения. Именно поэтому твоя мать и выбрала меня.

— Отец… если вы сами так говорите о себе, то кто же тогда я?

Герцог не ответил на её вопрос. Лишь обронил, чтобы она готовилась занять место главы дома, и поднялся из-за стола, уходя прочь.

Левине показалось, что он не считал её и вовсе за человека. От этого внутри разлилась пустота, и казалось, что она становится всё глубже.

Она осталась одна в огромной столовой, бессмысленно смотря на остывшую еду.

А потом Левина велела позвать Кайла, который всё ещё оставался в особняке. Она знала, что он ждёт лишь похорон Линетты, но в её глазах это не имело значения: ведь даже для Равина нельзя было устроить достойных похорон, а тратить силы на служанку, которую он любил, ей тем более не хотелось.

— Линетта уже уложена в гроб, бальзамирование тоже сделали. Так что забирай её сам: хочешь – похорони, хочешь – выброси в канаву или сбрось у воды. Я дам повозку, остальное не моё дело.

Кайл никак не отреагировал. Он лишь безмолвно смотрел на Левину.

— Говоришь так, будто велишь закопать щенка, которого держала у себя.

Тихо произнёс он.

— А есть разница?

Холодно отозвалась Левина. В её голосе не звучало никаких эмоций.

Кайл на миг потерял дар речи. Он продолжал смотреть на неё и вдруг горько усмехнулся.

— Сначала всех жителей деревни объявили еретиками и перебили. Потом я узнал, что моя подруга детства, которую я считал своей семьёй, покончила с собой в этом особняке. Пришёл сюда – и прямо у меня на глазах тот мерзкий подонок взял да и уложил насмерть ваших благородных господ… да, таких же, как ты… и сам покончил с собой. Так что скажи мне, все дворяне такие?

— Я думала, что нет.

Спокойно ответила Левина, отрываясь от бумаг и глядя прямо на Кайла.

— Но, похоже, именно такие.

Она поднялась из-за стола и медленно подошла к нему. Остановилась совсем близко, напротив его взгляда, в котором горела злость.

— Все до одного – мерзкие, гнилые твари. Ни чести, ни истинного благородства, только удачные родословная и рождение. Вот и кичатся тем, что они «дворяне»… И отныне я стану такой же.

Левина смотрела Кайлу прямо в глаза, произнося каждое слово.