Онлайн чтение книги Конец злодея – это... The Villain's Ending
49 Бегство

Задний дворик флигеля давно оставался без присмотра. Дикие сорняки били по щиколоткам, а между ними кое-где распускались безымянные полевые цветы.

Всё это было совсем не похоже на ухоженные сады поместья, но мне так нравилось даже больше – будто каждая травинка и лепесток жили своей собственной жизнью.

Серафина тихо шла следом. Подол её белого платья тащился по влажной земле и траве, оставляя грязные пятна, но, похоже, она не обращала на это внимания. Каблуки то и дело проваливались в мягкий грунт, отчего её фигура чуть покачивалась.

Время от времени ветер колыхал листья, и к нашим шагам добавлялся этот шелест. Больше никаких звуков не было.

Серафина несколько раз будто собиралась заговорить, – губы её шевелились, – но слов так и не последовало. Лицо её было омрачено тяжёлой тенью.

Я сам не знал, что сказать.

Это не первый раз, как я заметил, что с каждой моей смертью, что-то менялось. Серафина менялась, я менялся, да и все вокруг – тоже.

Но всё же по-настоящему важное не менялось. Перед самой казнью в огне Серафина ведь так и не поверила моим словам.

— Разве не ты сама хотела разрыва помолвки?

Я первым нарушил тишину. Голос прозвучал суше, чем я ожидал.

Серафина остановилась. И только после паузы выдавила, что это было её ошибкой.

— Прости. У меня... у меня просто не было своих мыслей.

Её голос задрожал. И вскоре сдерживаемые слёзы прорвались наружу. Она даже не пыталась прикрыть лицо руками – просто стояла и плакала.

— С самого рождения и до сегодняшнего дня вся моя жизнь плыла по течению. Я просто жила, принимая чужие мысли за свои. Думала, что воля отца – это и есть моя воля. И что твоё присутствие рядом со мной – само собой разумеющееся.

Её голос, перемешанный со всхлипами, рассекал тишину заднего двора.

— А потом мне вдруг показалось, что ты исчезнешь.

— …

— Не знаю почему… Просто. Если я и дальше останусь такой же, если позволю всему течь, как прежде… мне кажется, ты исчезнешь… умрёшь.

Она говорила сквозь слёзы, и слова всё чаще тонули в приглушённых рыданиях.

— Я не хочу этого.

Я бы соврал, если бы сказал, что её слёзы меня не тронули. Но всё равно я не мог поверить Серафине. В памяти вновь всплыло её лицо в тот самый момент, когда она до последнего отказывалась верить мне.

Всплыл и холодный каменный пол темницы, и её взгляд, когда я горел в огне. Всё, на что её хватило тогда, – это плакать.

Может, кто-то сказал бы, что я требую слишком многого от неё, но я лишь хотел одного – чтобы хотя бы Серафина всегда была на моей стороне и смотрела только на меня.

Так жил «Равин», а теперь – и я сам.

Да, каждый раз, когда я умирал, что-то менялось, и, возможно, менялась и Серафина. Но ощущение того, как тело вспыхивало в огне, всё ещё жило где-то под моей кожей.

И всё же, по иронии судьбы, я начинал её понимать.

Я не могу доверять Серафине – так же, как и она не может доверять «Равину».

Возможно, с каждой смертью она действительно меняется. Я всё яснее чувствую: люди вокруг меня смотрят иначе, будто в них что-то понемногу перестраивается.

Может быть, Серафина и вправду помнит мою преданность, – всё, что я сделал для неё, – и всё ещё уважает и любит меня.

Но как ни старайся, я не мог ей поверить. И в какой-то момент поймал себя на мысли, что мы с ней похожи.

Мы ведь были друзьями детства. С самых малых лет росли вместе, и многое в нас оказалось похожим. Наверное, даже это – недоверие из-за повторных ошибок – мы тоже унаследовали друг у друга.

Долго перебирая мысли, я наконец ответил Серафине:

— Серафина. Что бы мы ни говорили, мы всё равно не можем доверять друг другу.

Она вздрогнула от моих слов и тут же покачала головой, словно отрицая.

— Нет. По крайней мере, я не могу доверять тебе.

Я опустил взгляд на её белое платье и туфли, перепачканные землёй.

И вдруг вспомнилась Серафина из детства – она всегда была такой. Куда бы мы ни пошли, ей было важнее носиться со мной, играть и бегать, и всякий раз она пачкала белое платье и туфли, которые ей надевали в поместье ради встречи с женихом.

— Потому что ты не поверишь мне, даже если я буду умирать.

— Нет! Тогда... тогда я была слишком маленькой... нет, даже сейчас я просто многого не знала. Но я поверю. Поверю всему, что ты скажешь. Поэтому, пожалуйста…

Она вцепилась в меня, её холодные пальцы сжали мою руку. Я не оттолкнул.

— Достаточно, Серафина... ты ведь сделала всё, что могла. И инцидент с запретным книгохранилищем – разве я не говорил, что это не моя вина? Или мы об этом ещё не говорили? Неважно. За три года ты сделала больше чем достаточно.

— Нет... пожалуйста... Я не хочу расставаться с тобой.

Её голос сорвался, и она почти умоляла, сквозь слёзы.

Я успокаивал её. Обнял крепко, прижал к себе. Холодное тело в моих руках мелко дрожало, и я медленно похлопывал её по спине.

Почему-то меня не захлестнули эмоции — ни как тогда, когда я писал ей письма, ни как в те мгновения, когда они сгорали прямо у меня на глазах. К лучшему это или к худшему.

Я ощущал её тепло. Такое знакомое, и в то же время теперь уже чужое. Мы знаем друг друга слишком давно, слишком хорошо – и, может быть, именно поэтому в какой-то момент перестали знать вовсе. Словно книгу, которую перечитывали так часто, что буквы на страницах стёрлись.

Когда её рыдания постепенно стихли, я мягко отстранил её от себя.

— Уже слишком поздно. Всё кончено, и ты это знаешь. Потому что этого желает Левина, и потому что этого желает твой отец.

Мои слова заставили Серафину на миг замолчать. Она подняла на меня покрасневшие глаза и спросила:

— Причина… в той девушке, которая была рядом с тобой?

— При чём здесь Линетта?

— Обычно дворяне не гуляют с прислугой наедине, не держат за руку… и уж тем более не запоминают имена. По крайней мере, в моём окружении так.

В её голосе звучала тихая ревность, перемешанная с обидой.

— Это уже не твоё дело. По крайней мере, с сегодняшнего дня.

— Можешь завести хоть десяток наложниц, я не стану мешать… Но прошу тебя, останься рядом со мной.

Она прошептала это, будто цепляясь за последнюю надежду. Её гордость уже лежала в прахе – и это чувствовалось в каждом слове.

— Куда бы нам ни пришлось пойти, за какую бы работу ни нужно взяться, чтобы заработать деньги – я всё возьму на себя. Я не буду делать то, что тебе будет неприятно, и не стану больше волноваться о мнении семьи или слухов. Даже если ты не сможешь поверить мне – ничего. Я постараюсь. Буду стараться до самого конца, чтобы ты смог… смог снова поверить…

— Спасибо.

Ответил я с горькой улыбкой. Моя слабая реакция будто оглушила её. Она смотрела на меня пустым, потерянным взглядом.

— Или… или теперь ты больше не любишь меня?

Прошептала она.

— Но ведь и ты тоже.

— Неправда!

Серафина резко покачала головой и выкрикнула в отчаянии.

После этого она долго смотрела на меня молча. Ни рыданий, ни всхлипов – только слёзы катились по её лицу, увлажняя щёки, и, застывая на подбородке, падали вниз.

Её губы дрожали, и наконец Серафина тихо заговорила:

— С того самого дня, как мы встретились… даже если ты оступался, сбивался с пути, даже если из-за тебя на меня сыпались упрёки и сплетни – я всё равно оставалась рядом, потому что любила тебя. Больше десяти лет, с первой минуты нашей встречи, я любила тебя! Поэтому… я правда… правда люблю тебя…

— Я тоже.

Её лицо в тот миг озарилось. Будто тучи рассеялись и выглянуло солнце.

— Тогда… тогда давай начнём всё сначала. Ладно? Будто ничего и не было. Всё забудем и отсюда начнём заново.

Я не дал ответа. Только смотрел на неё и слегка улыбнулся.

И тогда я тихо сказал:

— Здесь, где нет лиц, шепчущихся обо мне и моём окружении, где нет даже тебя… мне и правда спокойно. Здесь не так много людей, которые пытаются заклеймить меня отбросом и связать по рукам и ногам, как ты.

Гораздо приятнее было вместе с Линеттой есть простую деревенскую еду, чем впустую стараться три года в академии.

— Так что, Серафина, спасибо за твои слова, но с меня хватит.

Я прошёл мимо неё и вновь двинулся вперёд.

Мой голос растворился в ветре. Позади послышалось её приглушённое рыдание, и я обернулся.

Она сидела прямо на земле и плакала, а белое платье окончательно перепачкалось в грязи и слезах. Но, похоже, ей было всё равно.

Я на миг сделал шаг в её сторону, но тут же отвернулся и ушёл.

Уставший, я вернулся в комнату – у двери меня ждала Линетта. Увидев меня, она подбежала ко мне с обеспокоенным лицом.

— Господин, вы в порядке? У вас совсем плохой вид…

Я лишь кивнул на её слова и устало опустился на край кровати, протерев лицо сухими ладонями. В голове царил хаос.

Линетта осторожно спросила, можно ли сесть рядом. Я снова кивнул. Она тихо присела рядом, и какое-то время мы сидели молча, не обмениваясь ни словом.

— Ту госпожу… вы ведь любите её, правда?

Я не ответил на внезапный вопрос Линетты.

— Наверное, очень сильно любите.

Снова заговорила она.

— Иначе вы бы так не мучились.

Она осторожно придвинулась ближе и мягко потянула мою голову к себе, заставив опереться на её плечо. Маленькое, тёплое плечо.

Линетта не стала больше ничего говорить. Лишь спокойно гладила меня по голове, без лишних слов.