Онлайн чтение книги Конец злодея – это... The Villain's Ending
103 След

Увидев графа Беллужа, лицо Серафины в одно мгновение потеряло краску.

Она почти инстинктивно сжала мою руку ещё сильнее. Лёгкая дрожь её пальцев отчётливо передавалась в мою ладонь.

— Зачем вы пришли?

Cпросила Серафина. Её голос звучал пересохшим и напряжённым.

— Разве отцу нужна причина, чтобы навестить дочь?

Cпокойно ответил граф.

От этих слов плечи Серафины заметно дрогнули. Она подняла голову и встретила взгляд отца.

— Вы ведь отрекли меня от рода.

— Отрёк. Но я никогда не говорил, что ты мне больше не дочь.

Граф Беллуж всё так же стоял с каменным лицом. Ситуация казалась довольно неловкой.

Если бы это был кто-то другой, то я просто бы вырвал руку и поспешил бы скрыться в своей комнате. Но чувствуя, как рука Серафины, сжимавшая мою ладонь, дрожала, я не мог этого сделать.

Граф неподвижно стоял перед комнатой, и, в конце концов, Серафина тяжело вздохнула, будто смиряясь. Отпустив мою руку, она шагнула вперёд и потянула за ручку.

С щелчком замок поддался, и дверь открылась.

— Заходите.

Серафина первой переступила порог и обернулась к нам.

Граф Беллуж молча прошёл внутрь. Затем бросил на меня взгляд – казалось, он предлагал и мне войти. Вздохнув, я всё же вошёл за ними.

— Комната не очень большая.

Голос графа глухо разнёсся по тесному пространству.

Серафина достала чашки из маленького шкафчика. Затем наколдовала в воздухе кипяток, чтобы наполнить чайник.

— Чтобы остаться в академии, мне пришлось переселиться сюда.

Её голос звучал спокойно. В комнате нашлось лишь два старых стула, на которых можно было сесть.

Я присел на край кровати Серафины. Пружины подо мной жалобно скрипнули. Граф Беллуж метнул в мою сторону недовольный взгляд. Я не стал ничего говорить. Казалось, стоит что-то произнести, и разговор обернётся лишь колкостями.

Серафина поставила на маленький стол три чашки и начала разливать чай. Тишину комнаты прорезал лишь мягкий звук, с которым светло-коричневая жидкость наполняла фарфор.

Граф поднял чашку, лишь слегка смочил губы и заговорил:

— Ты и вправду не собираешься разрывать помолвку с этим негодяем? Ведь в прошлый раз ты сама говорила, что согласна.

Сидящая напротив него Серафина опустила чашку и твёрдо ответила:

— Нет. Не собираюсь.

— Почему?

— Я совру, если скажу, что моё сердце в то время не колебалось. Но что бы там ни говорили другие, я поняла, что без Равина… я просто не смогу жить.

Голос Серафины звучал твёрдо. Граф Беллуж снова метнул на меня взгляд, словно всё происходящее было моей виной. Может, так оно и было, но принимать на себя обвинение я не хотел. В конце концов, я всегда был эгоистичным и глупым человеком.

— Серафина, если останешься с ним, у тебя не будет обычной, счастливой жизни. Если дело лишь во внешности, я найду тебе достойного мужа.

Серафина смотрела на отца так, будто не могла поверить, что он способен произносить подобные слова. А граф, в свою очередь, глядел на дочь с тем же недоумением, словно не понимал, почему она реагирует именно так.

И в глазах обоих сквозила печаль. А учитывая, что причиной этой сцены был я, настроение у меня тоже было далёким от радостного.

Граф Беллуж, не отводя от меня взгляда, обратился к Серафине:

— Ты и вправду любишь его? Не его лицо, не потраченные годы, что вы провели вместе, а именно его самого?

— Я люблю не просто Равина. Я люблю всё: лицо, которое нравится каждому;  воспоминания, что мы копили с детства; мелкие привычки, известные лишь мне; и даже бесчисленные его недостатки.

На эти слова граф тяжело выдохнул.

— Лучше бы я тогда не сказал, что изгоняю тебя. Тогда у меня ещё оставалась бы возможность силой разлучить вас.

Пробормотал он, словно говоря сам с собой. Затем его голос прозвучал вновь, уже более холодно:

— Что будешь делать дальше? Обратно в семью принять тебя я не смогу, даже если я попытаюсь понять тебя. Но ты сожгла не только особняк, но и пшеничные поля фермеров.

Слова отца заставили Серафину опустить взгляд. Она нервно царапнула носком обуви по полу, затем тяжело выдохнула и ответила:

— Наверное… я буду жить с Равином.

—Вдвоём, так? Когда будет свадьба?

Серафина натянуто улыбнулась, словно её загнали в угол, и промолчала.

Тогда граф Беллуж резко повернул голову и уставился на меня. Казалось, он хотел свернуть мне шею. Его рука, державшая чашку, дрожала, а лицо налилось красным.

— Равин соблазнил святую.

Серафина спокойно произнесла это.

Граф Беллуж не стал переспрашивать. Не знаю, посчитал ли он её слова правдой или просто бредом, но, возможно, жалость к дочери оказалась сильнее любых сомнений.

Увидев её печальное лицо, он сам покраснел в уголках глаз и у носа, потом шагнул ближе и тихо спросил:

— Девочка моя… можно ли мне обнять тебя?

Серафина кивнула. Граф приблизился и крепко заключил её в объятия.

Похлопывал дочь по спине, он, снова и снова шепча, утешал её.

— Всё будет хорошо… Ну и зачем ты влюбилась в такого мужчину…

После того как напряжение немного спало, Серафина, украдкой взглянув на отца, робко спросила:

— А… что сейчас с семьёй?

— Мы продали виллу у моря. Так что о большом ущербе можешь не беспокоиться.

— Простите меня…

— Тебе не за что извиняться.

Наблюдая за их естественный примирением, я ощущал себя чужим. Такое чувство, что я принадлежал совсем другому миру.

— Кажется, ты перестала заикаться рядом с отцом.

Вырвалось у меня. Серафина и граф одновременно повернули головы в мою сторону. Я так и не понял, с каким выражением лица она смотрела на меня.

Со мной рядом она никогда не вела себя нормально. Прекрасная девушка, которая росла в такой заботе с детства, изменилась, как только связалась со мной.

Иногда я пытался оправдываться, перекладывая вину на Серафину, Эстель и Левину, будто дело в них, а не во мне. Но теперь я не могу больше врать себе. Обвинять тех, кого любишь, – это подло.

Похоже, всё же проблема во мне. Но что мне сделать, чтобы избавиться от неё?

Я выдавил улыбку и сказал:

— Я рад, что нам не нужно разрывать помолвку.

А затем обратился и к графу Беллужу:

— Благодарю вас. Хотя понимаю, что разговаривать со мной вам неприятно.

Лицо его всё так же выражало желание убить меня на месте.

— Вы, должно быть, давно не виделись с дочерью, так что я оставлю вас наедине.

Я поднялся с места. Позади донёсся голос Серафины, но я нарочно пропустил его мимо ушей и вышел из комнаты. Дверь за моей спиной закрылась, и я тут же сорвался на бег.

Вернувшись в свою комнату, я сразу зажал во рту сигарету и чиркнул огнём. Я нервно сделал глубокую затяжку. По ощущением, дым прожёг полностью лёгкие.

Я был уверен, что граф Беллуж и Серафина окончательно разругались, что больше никогда не взглянут друг другу в лицо. Для меня это казалось естественным, само собой разумеющимся исходом.

Все человеческие отношения, которые я знал, строились одинаково: сгнившие внутри связи пытаются замазать так, чтобы с виду они выглядели целыми. Но когда эта внешняя краска осыпается и наружу вырывается всё уродство, люди начинают обвинять друг друга и больше никогда не встречаются. Так я думал.

«Мы никогда не сможем прожить нормальную жизнь.»

Голос Левины прозвучал у самого уха и тут же растаял.

«Тебе нельзя расти рядом с кем-то другим. Подумай о детях, что будут в твоих руках, о тех, кто рядом с тобой. Чем ближе они к тебе, тем скорее они все превратятся в таких же, как ты или я.»

Снова и снова проносились её слова, оставляя после себя лишь горечь.

Я чувствовал по отношению к себе мерзость и отвращение. Ведь я завидовал отношениям Серафины и её отца, завидовал тому, как они могли спокойно разговаривать друг с другом и делиться любовью.

Я всегда отнимал у Серафины всё, но не был способен дать ей что-то.

А ведь мне хотелось любить её по-настоящему. Не только словами, не только телом. Мне хотелось сделать для неё многое… но я мало что могу дать сейчас.

Все мои оправдания сводятся к тому, что мир вот-вот падёт под натиском демонов, а я сам неоднократно буду умирать. И даже если такое рассказать, в лучшем случае меня посчитают сумасшедшим и запрут в лечебнице.

Я даже себе уже не могу верить, так как я бы мог требовать это от других?

Я потушил недокуренную сигарету прямо о стену, оставив на обоях чёрное пятно.

Что если бы я не был «Равином»? Что если бы моя мать, мой отец были похожи на обычных людей? Что если бы моя мать была бы жива до сих пор?..

Глупые, бессмысленные мысли расползались по голове, и я старательно их гнал прочь. С этими чувствами я направился к Левине, в кабинет председателя студсовета, где она наверняка сидела, утонув в кипе бумаг.

Мне нужно сделать кое-что, если я собираюсь жить в этом цикле. Это в любом случае придётся сделать.

Это необязательно нужно было делать прямо сейчас, и по сути это лишь причинит страдание Левине. Но ничего – Левина может немного и потерпеть.

Я толкнул дверь в кабинет студсовета и вошёл внутрь. Левина сидела за столом, утонув в груде бумаг.

— Мы с тобой единственные, кто может понять друг друга. Мы выросли у таких родителей, и поэтому до конца жизни нам суждено вот так существовать.

Сказал я. Она оторвала взгляд от документов и посмотрела на меня.

— …Пахнет табаком. Или это не он? Ты что-то принял?

— Здорово, если бы это было так.

— Ты так внезапно вломился сюда, чтобы нести чепуху?

Я подошёл ближе и ударил её по щеке.

— Заткнись. И слушай меня.

Левина, ошеломлённая и с потерянным лицом подняла на меня взгляд. Я натянул на себя ту самую улыбку, которую прежде так часто видел у неё самой, и сказал:

— Тогда я отрицал, но теперь, похоже, остаётся только принять это.

— О чём ты вдруг говоришь?…

— Убей герцогиню. Сверни ей шею, перережь горло осколком стекла, или забей до смерти – неважно. Просто убей её. Тогда я буду любить тебя. Но, как ты и сказала, мы так и не научились любить, поэтому я не дам тебе ту настоящую любовь, как у обычных людей.

— Ты пришёл сюда, чтобы приказать мне убить собственную мать?

— Да. Потому что ты можешь это сделать. И сделаешь, если я прикажу.

Я резко схватил её за руку и рывком заставил подняться. Левина, всё ещё в растерянности, медленно подошла ближе, положила ладонь мне на плечо и заглянула прямо в глаза.

— А что значит настоящая любовь? Разве есть разница у любви?

Её голос звучал на удивление спокойно.

От этого ответа у меня словно всё передёрнуло в теле, но я заставил себя удержаться и улыбнуться.

На этот раз всё вышло лучше, чем прежде, и в следующий раз получится ещё лучше. А потом – ещё, и ещё… Не знаю сколько раз мне придётся это повторять, но я обязан это сделать.

Со временем наступит будущее, которое будет лучше настоящего. Ведь жизнь – это процесс совершенствования и развития. Каждый шаг будет двигать к лучшему исходу.

Даже если для меня это значит – крутиться как белка в колесе.

— Не знаю, что на тебя вдруг нашло, но успокойся хоть немного. Мне становится страшно, когда ты смотришь так, с налитыми кровью глазами.

Левина говорила, потирая щеку, которую я ударил.

— Ты умеешь бояться?

— Страхов у меня хватает с головой.

Ответила она. Её ноги были плотно сведены, и всё её тело слегка дрожало.

— Скажи мне, почему ты так себя ведёшь?

—  Просто я понял, что и правда такой, каким ты меня описывала. Подонок, сын отвратительной шлюхи, жалкий бастард, который не знает своего места. И кроме как творить мерзости – ничего у меня и не выходит. Вот я и решил, соответствовать себе.

Но ведь это неправда. Я – тот, кого любит Серафина, кого любит Эстель. Я обязан стать человеком, достойным их любви, а не тем мусором, каким только что себя назвал.

Разве можно позволить себе вернуться к тому, кем я был, лишь потому что разболелась голова и полезли в голову дурные мысли? Я должен держаться. Если не ради себя, то ради других. Хотя что я вообще могу сделать для самого себя?

Но с Левиной я должен оставаться именно таким. Всё же рядом с ней я никогда не бываю собой.

Сделав паузу, я глубоко вдохнул и продолжил.

— Поэтому…

Я снова ударил её по щеке.

— Хватит мямлить…

Ещё один удар. Боль от собственного удара жгла ладонь, и от этого я лишь сильнее разозлился. Я схватил лицо Левины и сжал его в пальцах.

— Закрой рот и делай, что сказано.

Я толкнул её голову назад, и, когда она пошатнулась, снова ударил по щеке.

Левина зажала лицо ладонью и, всхлипывая, расплакалась. Но в её глазах при этом сверкнула странно живая искра.

Упав, она подняла на меня взгляд снизу и тихо спросила:

— А если я не сделаю?

— Убью.

— Знаешь… умереть от твоей руки мне не так уж страшно.

— Убью себя.

Мы двое, кто никогда не умел любить, смотрели друг на друга.