В её правой руке был зажат конверт. Письмо, в котором наверняка говорилось, что семья отрекается от меня.
Сидя в кресле с безупречно прямой осанкой, она держала его так, что считай, прямо говорила о своих намерениях.
И кто же здесь сумасшедший?
Моя сестра? Или я сам, спокойно сидящий рядом?
По крайней мере, я предпочёл решить, что таковым является именно человек передо мной.
Я не ответил и просто поднялся. Сидеть лицом к лицу с сумасшедшим не сулит ничего хорошего.
Левина посмотрела на меня. Её взгляд так и говорил, что ждёт от меня ответа.
Вместо этого я опустил глаза на осколки стекла, рассыпанные по полу.
Остатки бутылки, которую бросила Эстель. Она метнула её в стену, но осколки разлетелись по всей комнате.
Стекло хрустнуло под ногами. Я присел перед ним на корточки и голыми руками стал поднимать самые крупные куски. Холодное стекло обжигало кончики пальцев.
— Равин.
Раздался тот самый привычно низкий и спокойный голос Левины.
— Решение об изгнании из семьи уже принято. Но если у тебя есть пожелания, я готова выслушать…
Я не ответил. В ладони ощущалась острая грань стекла.
Оно было холодным, но отвращения не вызывало.
Осколок лёг в мою руку. Словно складывая пазл, я поднимал один за другим, собирая разбросанные фрагменты. Хотя вернуться в изначальную форму им, конечно, уже не суждено.
— Ты меня слушаешь?
— Слушаю.
Я коротко ответил и поднял следующий кусок.
Он оказался особенно острым. Кончик пальца чуть кольнуло.
Наверное, осталась крошечная царапина, но крови не было.
Я не владел никакой магией и даже в доме не держал веника. Так что приходилось подбирать осколки руками. Ведь спать среди стеклянных осколков – сомнительное удовольствие.
Думать о том, что ночью можно вдохнуть стеклянную пыль, казалось ужасным.
— С сегодняшнего дня ты официально отречён от семьи.
Сказала Левина. Так спокойно, словно сообщала о погоде.
— Возможно, это будет последнее письмо отца, которое ты получишь.
Нет, её тон прозвучал даже более буднично, чем если бы говорила о погоде.
Она слегка встряхнула конверт в руке. Послышался шелест бумаги.
Даже если бы сам «Равин» получил это письмо, вряд ли оно произвело бы на него впечатление. Ведь, наверное, это вообще первое письмо, которое он получает.
— С этого момента ты больше не имеешь права носить фамилию Эдельгард. Официально ты больше не мой брат.
Я на миг остановился. В ладони уже накопилась приличная горсть стеклянных осколков.
Я молча посмотрел на них. А потом снова протянул руку к оставшимся.
— Это ведь не вся моя жизнь.
— Что?
Её голос впервые дрогнул.
Я пожал плечами, словно речь шла о пустяке. И, по сути, так и было.
— Эта дурацкая фамилия – не вся моя жизнь.
Будь то изгнание из семьи или расторжение помолвки – всё это не имело значения, если у меня останется возможность вернуться домой. От того, умру я или нет, мир, похоже, никак заметно не менялся.
Вся разница лишь в том, что после того, как я умер, повесившись, извиваясь всем телом в петле, сводная сестра, ненавидевшая и терзавшая меня всю жизнь, стала чуть-чуть добрее.
И этого было слишком мало, чтобы захотеть умереть снова.
Я сгребал ладонями мелкую стеклянную крошку, смешанную с пылью. Ощущение шершавости было неприятным.
Пол был холодный, пыль – сухая, рыхлая.
Когда я в последний раз убирал эту комнату? Не помню. Здесь время текло странно.
Думаю, если бы кто другой пару раз умер, а потом снова вернулся к жизни, тоже стал бы таким.
— Дворянский титул, имя семьи… Всем, чем ты до сих пор довольствовался, – исчезнет. Ты окажешься на улице, как последний оборванец. И всё равно смеешь утверждать, что это не имеет значение?
Голос Левины стал резче. В нём слышалось искреннее недоумение.
И это было естественно, ведь у неё было всё. Имя семьи, уважение людей, талант, которым можно гордиться.
Так что, для «Равина» это действительно было бы всем.
— Всё, чем я довольствовался, говоришь…
Её слова гулко отдавались в ушах, словно эхо.
То, чем довольствовался… Лично я не помню ничего, что принесло бы мне радость. Даже роясь в памяти «Равина», я находил только то, что его вечно прижимали, шпыняли и унижали.
— Ничего хорошего я не помню. Может, если бы я родился простолюдином, то жил бы куда счастливее.
— Ты…
— Знаю, что говорю чепуху. Но ведь я слишком многое потерял. Хотя, это же всё моя вина, верно?
Я слышал её дыхание – короткий вдох, выдох, ещё вдох…
Будто она хотела что-то сказать, но передумала.
Комнату вновь заполнила тишина. Тяжёлая, вязкая тишина.
— Твердила тут про дурной тон, а сама ушла, даже не убрав за собой.
Не желая продолжать утомительный разговор, я поворчал на Эстель.
Левина долго молчала. Просто наблюдала, как я молча ползаю по полу, собирая осколки.
Её взгляд будто вонзался мне в спину, как гвоздь. Он жёг.
В комнате слышались только тихий скрежет моих колен по полу да звонкое соприкосновение стеклянных осколков.
В тишине…
— Рука.
Вновь прозвучал голос Левины – он снова был бесстрастным. Даже холоднее, чем прежде.
— Кровь идёт.
Лишь тогда я опустил взгляд на свою руку. Такое трудно было даже назвать кровотечением.
На кончиках пальцев и в ладони местами выступили крошечные капли. Так мало, что если не присматриваться – и не заметишь. Будто алые точки.
Боли почти не было. Лишь лёгкая липкость ощущалась явственно.
— Тогда может уберёшь сама. Считай это последней милостью для изгнанника.
Даже если порежусь сильнее – не беда. Завтра схожу к Эстель, она что-нибудь да сделает. Вряд ли святая выставит вон, если к ней придёт человек с кровью на руках.
Каким бы человеком ни была, она всё-таки святая.
Я произнёс это равнодушно. И снова потянулся к полу.
Осколков оставалось ещё много.
И тут Левина поднялась со стула.
— Прекрати.
Она встала прямо передо мной. Её тень накрыла меня.
Я поднял голову и посмотрел на неё. Лица из-за света за её спиной почти не было видно.
— Почему?
— Потому что грязно.
Она ответила коротко. В её голосе звучало нечто помимо презрения. Что именно – я не понял.
Я поднялся и высыпал стеклянные осколки из ладоней в ближайшую урну.
— Это всё, что ты хотела сказать?
Я дал понять, что неплохо бы ей уже уйти. Но Левина всё же ответила:
— Из-за расторгнутой помолвки тебе всё равно скоро придётся заглянуть в поместье.
— Куда именно?
— В главный дом.
Сказала она так, словно это было само собой разумеющимся.
— Отлично. Ты же терпеть не могла, что я держался возле Серафины – вечно твердила, что её жалко.
Сказал я с насмешкой. Её брови чуть дрогнули.
— …Я приказала перенести все твои вещи из комнаты. В небольшой задний флигель[1].
— Как любезно.
— Это меньшее, что я могу сделать. Если чего-то не хватает – скажи дворецкому.
Она говорила дальше, будто зачитывала список дел, которые нужно выполнить.
Так Левина поступала всегда. Отбрасывая какие-либо эмоции, сообщала факты.
Наверное, даже тогда, когда после смерти мамы она с облегчением сказала, что в главном доме больше не будет обитать шлюха, – это тоже было лишь «фактом».
Протянутый мне конверт я так и не взял. И она больше не настаивала. В итоге он оказался на столе.
— И ещё…
Левина замолчала. Её взгляд блуждал по комнате, словно она не знала, куда его направить.
Осколки разбитого стекла. Пятна крови на полу. Тяжёлый воздух, пропитанный смесью запаха яблока и табака.
Затем она снова посмотрела на меня.
— И ещё…
Вновь начала она, но слова так и не последовали. Губы лишь беззвучно шевельнулись.
— А. Да. Вскоре отец отойдёт от дел, и я стану главой рода. Ты ведь вырос в доме Эдельгард, так что после выпуска… в главном доме тебе места не будет, но я позволю тебе жить в флигеле.
Голос её дрожал едва заметно. На лице впервые промелькнула тень неуверенности. Пальцами она коснулась шеи, будто ища опоры.
— С отоплением там плохо. Дом давно пустует. Если нужно что-то ещё…
— Не нужно.
Левина замолкла.
— Время, проведённое нами вместе, было отнюдь не таким уж приятным, согласна?
Я кивком указал на дверь.
Левина ничего не ответила. Лишь смотрела на меня – как всегда молча, с выражением недовольства.
После недолгой паузы она развернулась. И направилась к двери.
Скрип, и затем глухой хлопок. Звук закрывшейся двери прозвучал особенно громко. Комната снова погрузилась в тишину.
Я долго сидел неподвижно, попеременно глядя то на конверт, оставленный Левиной, то на недособранные стеклянные осколки.
По привычке я потянулся за сигаретой, но, заметив, что пачка пуста, снова убрал её. Затем посмотрел на ладонь, из-за которой Левина так суетливо твердилa, будто у меня кровь идёт.
Немного поцарапано, но ни единой капли так и не выступило.
****
На следующий день я отправился к небольшой церкви у задних ворот академии.
Утренние лучи пробивались сквозь витражи и раскладывались на полу разноцветными узорами. В воздухе витал тяжёлый запах пыли.
Эстель уже ждала меня. Она растянулась на самой длинной скамье, словно на собственной постели. Её ряса была ещё более помята, чем вчера.
— Ужинал?
Спросила она с улыбкой.
И следа не осталось от вчерашней раздражительности. Она казалась другим человеком.
— Нет.
— Так и знала.
Она поднялась и подошла ко мне. Достала яблоко и протёрла его рукавом своей рясы.
— Держи.
Я машинально принял фрукт.
— С этого дня будем ужинать вместе.
Вместо ответа я откусил кусок яблока и кивнул. Почему-то казалось, что меня пытаются втянуть во что-то.
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Примечание:
1. Флигель — небольшое отдельно стоящее или пристроенное здание на территории поместья, как правило, служившее жильём для прислуги, гостей или младших членов семьи.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления