Я сел напротив отца. Стул оказался неожиданно мягким.
Глава рода Эдельгард, поставив передо мной бокал, взял бутылку и налил в него. Звук, с которым густая голубая жидкость наполняла стекло, тихо разнёсся по комнате.
— Видимо, я неправильно задал вопрос.
Заговорил отец. Его голос был ниже и медленнее обычного.
— Даже если это сделал не ты, ты за этим стоишь, Равин.
Я молча посмотрел на него. Потом взял бокал и ответил:
— Да. Это сделал я.
— Ты хотел занять место Левины?
Отец встретил мой взгляд и тихо усмехнулся. Звук был похож на шорох сухих листьев.
— Хм. Похоже, это место тебе не по душе.
Я залпом осушил половину бокала. Жгучий алкоголь обжёг горло и горячей волной скользнул по пищеводу.
Отец молчал, вертя бокал в руках.
— Не думаю, что тот жадный поросёнок из семьи Беллуж додумался бы до такого.
Снова заговорил отец.
— Это та маленькая барышня всё подстроила?
— Вы о Серафине?
— Да.
— Нет.
После этих слов меж бровей отца легла глубокая складка. Казалось, он был в замешательстве.
— Тогда кто, и каким образом?
— Церковь.
Отец несколько секунд пристально глядел на меня. А потом вдруг будто успокоился, и в выражении лица мелькнуло облегчение.
— По крайней мере, не придётся на своих похоронах видеть этого никчёмного Беллужа.
— Вы не сердитесь?
— С какой стати? Как отец, я ведь ничего для тебя не сделал. Так какое же право я имею сердиться из-за того, что ты принёс в жертву то, за чем я не уследил?
Он одним глотком осушил бокал. Затем вновь взял бутылку и налил – теперь уже до самых краёв.
— Левина… как она умерла?
После этих слов в памяти всплыл её образ — сестра, получившая пулю и до конца говорившая о любви, до последнего жаждавшая её. И её руки, перепачканные кровью и грязью, тянулись ко мне.
Я немного помедлил, а потом ответил:
— Я не убил её.
В тот миг рука отца замерла. Рука с бутылкой застыла в воздухе. Вино перелилось через край бокала и разлилось по столешнице.
Поставив бутылку, отец посмотрел на меня.
Его зрачки сильно дрожали.
— Разве… ты не ненавидишь Левину?
Я ответил, что сам не знаю. И что, несмотря на все мучения, которые она мне причинила, всё же мне не хотелось бы, чтобы она умерла. Это было довольно противоречиво.
— Я тоже… Даже если я стал главой рода, я не желал смерти старшему брату. А вот та, что усадила меня в это кресло…
Он оборвал фразу, так и не закончив.
— Надеюсь тот, кто хочет посадить тебя на моё место… не убьёт позже Левину.
Впервые я видел отца таким беззащитным: лицо раскраснелось, а взгляд был затуманен.
— Если станешь главой рода – отпустишь Левину?
Я кивнул.
— Ты не думал, что если освободишь её, то она поднимет на тебя меч?
— Не знаю. Но буду надеяться, что этого не случится.
На мои слова глаза отца чуть увлажнились. Он поднял взгляд и уставился в пустоту.
— В детстве я часто ходил на охоту в леса неподалёку вместе со старшими братьями.
Отец говорил, вспоминая прошлое.
— А с дядей вы не охотились?
— Тот мальчик не любил верховую езду.
Он замолчал на какое-то время, а потом снова заговорил:
— Как он умер?
— Не знаю.
— Тот, кто обычно даже слова не мог сказать, не отводя глаз, влез в постель с той женщиной и, упиваясь чувством безнравственности, радовался как дурак… Забавно, но это казалось мне до невозможности милым.
Его пустой надтреснутый смех эхом разнёсся по комнате.
— Что же он находил в той женщине? Каждый раз, когда соприкасалась кожа, когда её голос скользил мимо уха, когда из этого омерзительного рта неслись грязные слова!…
*Бам!*
Отец внезапно ударил по столу. Бокалы задребезжали, синее вино всколыхнулось. Он тяжело выдохнул и продолжил:
— Каждый раз, когда она вымаливала у меня ласку, меня душило отвращением. А он… он называл это любовью, любовью… ха.
— …
— Пускай тот мальчишка был таким же дураком, как и я, но даже он должен понимать, что был всего лишь жалкой заменой.
Я и сам не знал, что можно ответить в такую минуту, поэтому я просто хранил молчание.
— Твоя мать хотела увидеть море.
Отец внезапно сказал это.
— Вот как.
— Да. Я хочу исполнить это желание.
Он поднялся со своего места. Шаги его были неровными, шаткими.
— Я уйду с этого проклятого места. Не ради тебя, а ради себя.
Он шёл к двери и, не оборачиваясь, добавил:
— Жизнь в этом кресле не принесёт тебе радости… но надеюсь она не станет тебе мучением.
С этими словами он покинул комнату.
Я остался смотреть на стол: на разлитое вино и на два пустых бокала. Потом снова потянулся к бутылке, наполнил свой бокал и пил, пока она не опустела до дна.
Тем же вечером меня наспех возвели в звание наследника.
Разумеется, нашлись и протестующие. Их не могло не быть.
Ведь всё произошло за один день, безо всяких объяснений, и казалось, что марионеточный глава рода просто упрямо протолкнул своё решение. С самого начала это выглядело нелепо.
Сначала разгорелись споры: как можно возвысить такого человека с дурной репутацией и сделать его наследником? Но в роду Эдельгардов от прямой крови остались только двое детей. Все остальные, в чьих жилах якобы текла эта кровь, были либо далёкими боковыми ветвями, либо сомнительными бастардами. В итоге меня всё же признали и возвели в наследники.
Вассалы смотрели на меня косо, явно не питая ни симпатии, ни уважения. Но, по правде говоря, я понимал их: как они и ожидали, я не собирался тянуть на себе управление делами семьи или добросовестно трудиться. Так что меня это мало трогало.
По сути, ничего особенно не изменилось. Разве что теперь уже никто не посмел бы открыто обращаться со мной, как с пустым местом.
Перед тем как я вернулся в академию, один из вассалов всё же остановил меня, предложив наставника, который займётся обучением меня обязанностям наследника и поможет освоиться в делах.
— Занимайтесь этим сами. Именно этого ведь вы и добиваетесь.
Оставив за собой эти слова, я вновь отправился в академию и стал жить так же, как и прежде. Только окружающие смотрели уже иначе.
В глазах других я – отброс, рождённый от неверности, ублюдок, сын шлюхи и подонок – теперь ещё и тот, кто сумел «чисто» избавиться от герцогини и собственной сестры, не оставив ни следа.
Они меня не боялись, но и унижать прямо в лицо больше не решались. Зато презрение стало ощутимым, будто кололи меня взглядами на каждом шагу.
Так и тянулись дни. Я посещал лекции, и занимался обычными повседневными делами.
И однажды, во время обеденного перерыва, проходя по коридору, я заметил Серафину, спорящей со своей подругой.
— Нет же! Равин не мог такого сделать! Элиза, что ты вообще знаешь о нём, чтобы так говорить?
Лицо Серафины пылало от возмущения.
— Подумай сама: кто больше всех выиграл от того, что пропала наследница Эдельгард и исчезла герцогиня? Он – первый кто приходит на ум!
— Мы больше десяти лет рядом. С самого детства были вместе. К тому же ты и сама хоть немного знаешь, что представляла из себя Левина. И правда веришь, что та жуткая женщина могла пасть от руки Равина?
— Н-но если он использовал какие-нибудь хитрости…
— Он каждый день со мной. Всегда появляется на занятиях, не пропуская ни одного дня. Когда бы у него было время? Да и сама знаешь, какая у Равина репутация и какие у него способности. Как бы он смог провернуть всё это незаметно? Даже если в открытую бы напал, то ничего сделать не смог бы!
Подруга не нашлась, что ответить. Наоборот, в её глазах мелькнуло согласие.
Глядя на это, я испытал странное чувство – и смятение, и облегчение одновременно.
В тот момент, когда я слушал слова Серафины, студенты в округе, заметив меня, мгновенно остановились. В коридоре воцарилась тишина.
Серафина тоже поняла, что я стою рядом, и её лицо резко побледнело.
— Р… Равин? Ты слышал?
— Да, слышал.
— Я… я не хотела ничего плохого сказать, только… хотела объяснить, что ты не мог этого сделать…
— Знаю. Спасибо, что заступилась.
— Н-нет, я правда…
Когда я направился в столовую, она пошла следом и всё повторяла, что ей жаль. Я остановился и тихо сказал:
— Если так переживаешь, то угости меня обедом.
— А? Этого будет… достаточно?
— Разве я могу просить большего от будущей госпожи Эдельгард?
С этими словами я направился в столовую. Серафина поспешила за мной.
— С каких это пор тебя не смущает такое говорить? Ты как будто изменился… то есть я хотела сказать, повзрослел.
Должно быть, она подумала, что фраза «изменился» могло задеть меня, потому и поправила себя.
Мы выбрали столик в столовой, пробросили пару коротких фраз, а потом молчали до самой подачи еды. Каждый был занят своими мыслями: я глядел в окно, она – вертела в руках солонку.
После трапезы Серафина вдруг схватила меня за рукав.
— Равин, ты ведь тот самый Равин, которого я знаю, да?
Я посмотрел на неё. В её голубых глазах отражалось моё лицо.
— А кто перед тобой, если не я?
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления