Онлайн чтение книги Власть книжного червя Ascendance of a Bookworm
540 Побочная история: Мюриэла — Фантазия против реальности

— Неужели вы снова читаете одну из этих книг, госпожа Мюриэла? — спросил господин Бартольд. Он взял меня за плечи и встряхнул, вытаскивая из мира любовных историй дворянской академии обратно в общую комнату Эренфеста.

Я нахмурила брови. Все, чего я хотела, это предаться сладкому миру фантазий, но последние несколько дней не было ничего, кроме людей, мешающих мне читать. Книги давали фантастическое представление о мирах, о которых я раньше ничего не знала. Только благодаря этим захватывающим дух историям я могла отвлечься от реальности, которую не хотела видеть, и отдохнуть душой. Меньше всего мне хотелось, чтобы меня отвлекали от чтения.

Но, к сожалению, игнорирование только усугубит ситуацию.

Господин Бартольд был средним дворянином из бывшей фракции Вероники. Наши матери были в хороших отношениях, поэтому он считался потенциальным кандидатом в мужья для меня. Однако он всегда хотел быть центром любой группы. Он также был очень властным и всегда пытался заставить меня подчиниться его требованиям, поэтому он мне не очень нравился.

— Как насчет того, чтобы подумать о будущем вместо того, чтобы читать? — спросил господин Бартольд.

Не имея другого выбора, кроме как признать его, я подняла взгляд от книги и попыталась скрыть свое недовольство улыбкой. 

— О, но я думаю о будущем. Я решила посвятить свое имя госпоже Розмайн.

— Почему она? Ты служащая-ученица — посвяти господину Вильфриду.

Когда ему сказали, что он должен посвятить свое имя, чтобы избежать наказания вместе со своей семьей, господин Бартольд, будучи глубоким поклонником госпожи Вероники, сказал, что отдаст свое имя господину Вильфриду. Он не мог доверять аубу, который заточил его собственную мать, и, по его собственным словам, ни один другой кандидат в аубы не сможет понять боль, которую он испытывал из-за потери родителей.

Хотя я сомневаюсь, что господин Вильфрид будет вечно уважать госпожу Веронику, особенно учитывая, что она совершила преступления, которые не смог скрыть даже ауб, и уже много лет находится в заточении.

Я уже испытала на себе, как легко сердца людей могут меняться в зависимости от окружения, поэтому моя вера в семейную «любовь» никуда не годилась. Герои моих вымышленных историй — это одно, но нельзя доверять сердцам реальных людей.

— Я ценю вашу заботу, господин Бартольд, но я хочу служить госпоже Розмайн, создательнице этих замечательных книг, — ответила я. По правде говоря, я бы предпочла посвятить свое имя госпоже Эльвире, но мне нужно было поклясться в верности члену герцогской семьи, чтобы избежать наказания. Госпожа Розмайн сказала, что попросит ауба исполнить мое желание, но я не надеялась, что из этого что-то выйдет.

Господин Бартольд хмыкнул. 

— Не могу поверить, что ты развлекаешься чтением книг, когда твоих родителей могут скоро казнить.

— Именно потому, что мои обстоятельства настолько болезненны, я предпочитаю избегать реальности, — сказала я с улыбкой, затем вернула свое внимание к книге в моих руках — мне не хотелось разговаривать с господином Бартольдом дальше. Он продолжал что-то бубнить, но я уже сбежала в другой мир, где были только прекрасные люди, а таких агрессивных людей, как господин Бартольд, нигде не было. 

Герцогская чета посещала общежитие, и пять студентов были вызваны в комнату для собраний. Там были Матиас, Лауренц, Бартольд, Кассандра и я. Уже одно это говорило нам обо всем. Наши родители были наказаны, и мы должны были посвятить свои имена, чтобы избежать аналогичной участи.

Госпожа Розмайн говорила, что вина за преступление должна оставаться на тех, кто его совершил, и не распространяться на их семьи, но мы лучше других знали, как трудно это будет воплотить в жизнь. В конце концов, наша фракция помогала госпоже Веронике, когда та выдумывала гнусные деяния и массово наказывала за них лейзегангских дворян.

В зале заседаний царила напряженная атмосфера, а рыцари сопровождения герцогской четы были в состоянии повышенной готовности, их глаза сузились во внимательном изучении каждого нашего шага. Если бы мы вернулись в Эренфест, другие дворяне наверняка смотрели бы на нас так же.

Ах. Я уже чувствую, как впадаю в депрессию.

Ауб Эренфест объяснил огромную опасность тех, кто дал свое имя первой жене другого герцогства. Затем он отметил, что, пока группа, сосредоточенная вокруг гиба Герлаха, что-то замышляла, он поспешил отправить рыцарский орден, чтобы схватить их.

— Матиас, благодаря тебе мы смогли захватить предателей в Эренфесте так, что никто не пострадал, — продолжил он. — Я благодарен тебе. При обычных обстоятельствах каждый из вас был бы признан виновным вместе со своей семьёй и казнен. Однако если вы посвятите свои имена члену герцогской семьи и поклянетесь, что сохраните нам верность, то я намерен пощадить ваши жизни. Полагаю, вы уже слышали то же самое от кандидатов в аубы, но что скажете вы?

Действительно, мы уже обсуждали это, поэтому мы ответили, что без особого шума передадим свои имена герцогской семье. Кандидаты в аубы, должно быть, уже упомянули о нашей готовности подчиниться, поскольку наш ответ был принят без намека на удивление.

— Сбор необходимых материалов не будет простым делом, поэтому мы не ожидаем, что вы сразу же посвятите свои имена, — заметила первая жена. — Однако было бы идеально, если бы вы как можно скорее стали последователями членов герцогской семьи. Ваши сопровождающие должны быть обеспокоены, и мы намерены сохранить и их жизни.

Далее она описала, как будут обращаться с сопровождающими, которых мы привезли с собой в дворянскую академию. Доклад Матиаса вбил клин между нами и нашими взрослыми сопровождающими, и теперь между нами было постоянное напряжение. Однако после того, как мы станем последователями герцогской семьи, с нами не будут обращаться плохо. Более того, некоторые решили усердно работать в присутствии герцогской семьи, чтобы их собственные наказания были меньше. Было ясно, что они стараются не нарушать нашу жизнь, и это приносило облегчение.

— Это произойдет только после вашего возвращения из дворянской академии, — сказал ауб Эренфест, — но мы попросим вашей помощи как кровных родственников, чтобы обыскать летние поместья гибов.

— Понятно.

—Это все от меня. Вы можете идти. Кроме тебя, Мюриэла.

Хм?

Было бы логично, если бы Матиас остался позади, как причина, по которой все это произошло, но почему я? Я только удивленно моргала, глядя, как все уходят, и внезапное одиночество овладело мной.

Когда все ушли и дверь снова была плотно закрыта, ауб Эренфест продолжил:

— Мюриэла... Э-э, это ни в коем случае не легко сказать, но твоя мать посвятила свое имя первой жене из другого герцогства и была казнена из-за страха перед опасностью, которую она может представлять.

Поскольку мой младший брат был еще так мал, мама не встречалась с госпожой Георгиной во время своих визитов. Она также не участвовала в последних встречах гиба Герлаха и, судя по всему, была свободна от всех правонарушений.

— Я понимаю, что тебе должно показаться неразумным, что она была наказана, не совершив никаких преступлений, — продолжал ауб Эренфест. — Однако я не могу доверять дворянину, который будет действовать по приказу кого-то из другого герцогства. Это было мое решение как герцога. Я приношу свои извинения.

В отличие от других казненных дворян, моя мать была совершенно невиновна. Она была единственной, кого казнили исключительно на основании будущих преступлений, которые она могла совершить, и те, кто был в ее семье, не считались виновными по ассоциации.

— В обычной ситуации вам не потребовалось бы посвящать свое имя, но...

— Отец принял только моего брата, а меня отверг, я полагаю?

Ауб замешкался на мгновение, а затем сказал:

— Верно. Твой отец отказался принять тебя, сказав, что ты не его ребенок. Он вернул тебя твоей кровной семье — гибу Бесселю, который посвятил свое имя и присутствовал на собрании. Гиб Бессель и его семья уже казнены за свои преступления — остались только ты и его внучка, которая еще не достигла возраста крещения. Это необходимо не из-за твоей матери, а из-за гиба Бесселя.

Ауб говорил с горьким выражением лица, но единственной эмоцией, возникшей в моей груди, была покорность. Я вполне ожидала такого поворота событий — моя кровная мать была третьей женой гиба Бесселя, и она отдала меня младшей сестре гиба, которая сама не могла иметь ребенка, вскоре после моего рождения. Кровная мать кормила меня грудью не более года. После рождения младшего брата со мной стали обращаться так, словно меня не существовало. То, что отец воспользовался этой возможностью, чтобы отказаться взять меня к себе, было далеко не удивительно.

— Вам, возможно, больно от этих событий, ауб Эренфест, но я ничуть не потрясена. Я ожидала, что мой отец отбросит и меня в сторону, пытаясь разорвать все связи с гибом Бесселем.

— Возможно, ты ожидала этого, но это никак не облегчает боль.

Ауб смотрел на меня с сочувствием — и почему-то я действительно почувствовала себя утешенной. Он был по-настоящему сентиментальным человеком, хотя это могло быть как хорошо, так и плохо. С одной стороны, он годами не мог контролировать госпожу Веронику, а с другой — относился к своей приемной дочери, госпоже Розмайн, также как и к своим кровным детям и следил за тем, чтобы они работали все вместе.

— Нет причин для беспокойства, — сказала я. — Судя по тому, как господин Родерих справляется со своими обязанностями, я полагаю, что это будущее принесет мне гораздо больше счастья, чем возвращение домой.

— Прежде чем это произойдет, нужно еще кое-что сделать, но... Я намерен разрешить тебе дать свое имя Эльвире после того, как ты достигнешь совершеннолетия. Тебя заставляют дать свое имя, так что будет справедливо, если ты сможешь служить кому-то по своему выбору.

— Я глубоко благодарна за такое внимание, которое мало кто другой проявил бы ко мне.

И вот мой разговор с герцогом закончился соглашением — я буду служить в качестве последовательницы госпожи Розмайн до моего совершеннолетия. Мои родители всегда кричали на меня, когда я пыталась насладиться книгами госпожи Эльвиры, говоря, что для меня немыслимо читать то, что написано Лейзегангами. В результате все мое чтение проходило тайком в дворянской академии, но теперь это было не так. Теперь я могла погрузиться в такие книги, когда захочу.

— По плану завтра все будут приветствовать госпожу Розмайн, но есть несколько ключевых моментов, которые, я думаю, нам всем следует обсудить, прежде чем ты начнешь ей служить.

После отъезда герцогской четы Родерих собрал всех, кто должен был начать служить герцогской семье. Мы еще не посвятили своих имен, но с этого момента к нам относились как к последователям — по крайней мере, в определенном смысле. Все мы были членами бывшей фракции Вероники, поэтому Родерих был выбран для объяснений, так как нам было легче задавать ему вопросы.

— В дальнейшем, как коллеги, мы все будем обращаться друг к другу просто по именам, — продолжил Родерих. — Сделайте все возможное, чтобы сохранить это даже с Рихардой и другими высшими дворянами.

Похоже, что в первый же день Родерих пытался опустить «господин», когда обращался к Хартмуту. Эта ситуация стала для него источником сильного стресса, и я хорошо понимала его чувства — я была уверена, что и мне пришлось бы нелегко. В связи с этим для меня было некоторым облегчением, что Хартмут уже закончил школу.

— На данный момент положение госпожи Розмайн считается надежным благодаря ее помолвке, и она находится в очень хороших отношениях с другими членами герцогской семьи. Однако невозможно сказать, какие политические сдвиги могут это изменить. Как приемная дочь, она должна постоянно доказывать свою значимость.

Так было со всеми семьями. В конце концов, семейная привязанность была лишь иллюзией — мимолетной песочной завесой, которая рассыпалась от самого легкого прикосновения. Я не ожидала, что господин Бартольд или другие согласятся с этим, но я сочувствовала госпоже Розмайн из-за той жизни, которую ей навязали: докажи свою ценность или будь отброшен в сторону.

Мы с ней также сможем обсуждать книги, поэтому я уверена, что наши отношения будут хорошими.

— Госпожа Розмайн и так не решается участвовать в чаепитиях, боясь потревожить окружающих. Таким образом, мы должны позаботиться о том, чтобы она не узнала, что ее слуги-ученики считаются плохо подготовленными, когда она падает в обморок, и что в результате этого с их оценок снимаются баллы.

Родерих говорил со всей серьезностью. По его словам Брюнхильда и Лизелетта старались не увеличивать эмоциональное бремя, которое и так несла госпожа Розмайн.

— Это следующее предупреждение относится как к служащим, так и к рыцарям, — продолжил он. — Госпожа Розмайн и так уже достаточно страдает из-за потери опекуна и стремления спасти детей от чистки. Ее последователи не позволят ей страдать еще больше, и для этого они не знают пощады. Будьте очень осторожны.

— Звучит так, как будто ты говоришь на собственном опыте… — сказал Лауренц с ухмылкой. — Дай угадаю, Родерих, ты что-то напутал и получил строгий разговор?

Свет исчез из карих глаз Родериха, и выражение его лица сразу потемнело. 

— Госпожа Розмайн спросила меня, почему не многие подмастерья желают служить ей, но когда я начал отвечать, Лизелетта насильно заставила меня замолчать с помощью вашена. Вскоре после этого Брюнхильда вытащила меня из комнаты и прочитала мне гневную лекцию, подавив меня со всей силой высшего дворянина...

Да, я могу себе это представить...

Я лично наблюдала, как последователи госпожи Розмайн связали первокурсника светом и попытались насильно отправить его домой на возможную казнь. Оказалось, что их строгая политика устранения всего, что может беспокоить их госпожу, распространялась не только на представителей других фракций, но и на их коллег. Ругань такой интенсивности должна была быть ужасающей.

— Ты с юных лет увлекаешься и создаешь себе проблемы. Я вижу, ты не очень-то вырос, — заметил Матиас.

Родерих хмыкнул, его плечи опустились. Он был самым низким по статусу даже среди бывших членов фракции Вероники и всегда нуждался в защите Матиаса или Лауренца. Я не могла не улыбнуться, видя, что связь между ними существует и по сей день.

— Эти рассказы о неудачах помогут нам, по крайней мере, избежать той же участи, — сказала я, хихикая. — Есть еще какие-нибудь?»

Родерих сделал угрюмый вид. 

— Да. Много. Прежде всего, хотя может быть трудно понять то, что совсем не основано на здравом смысле, крайне важно учиться. Во-первых, госпожа Розмайн не ценит статус. Леонора возглавляет рыцарей-учеников здесь, в дворянской академии, но Дамуэль занимает ведущее положение в Эренфесте.

Было удивительно представить себе низшешо рыцаря, дающего указания, но, видимо, это было нормальным явлением среди последователей госпожи Розмайн.

— Более того, что касается печатной промышленности и новых тенденций, мысли простолюдинов, производящих товары, и торговцев, продающих их, ценятся выше мыслей знати.

— Значит, она назначает низшего рыцаря на руководящую должность и ценит мысли простолюдинов, а не дворян, — размышляет Матиас. — Понятно. Это объясняет, почему отец и остальные смотрели на нее свысока».

Госпожа Габриэла очень гордилась тем, что происходила из Аренсбаха, большого герцогства, которое было выше по статусу, чем Эренфест. Госпожа Вероника унаследовала эту кровь, гордилась своим положением первой жены герцога и пыталась похоронить Лейзегангов. Что касается дворян, стремившихся повысить свой статус в качестве ее последовательниц, что ж... Госпожа Розмайн, с ее высокой оценкой простолюдинов и низших дворян, определенно не смогла бы хорошо сочетаться с дворянами из бывшей фракции Вероники.

— Вы все, вероятно, также посетите храм. Вам достаточно побывать там один раз, чтобы убедиться, что дела обстоят далеко не так плохо, как говорят слухи, но до тех пор...

— Я все равно планировал побывать там, поскольку мой сводный брат там, но... учитывая то, как меня воспитывали, первый шаг определенно потребует некоторой смелости, — сказал Лауренц со слабой улыбкой.

Открыто говорилось, что храм был местом для изгоев, не сумевших стать дворянами, — домом не богов, а извращений и грязи. Госпожа Розмайн, выросшая в этом храме, казалась ничтожной в глазах представителей бывшей фракции Вероники, которые говорили, что она не годится для удочерения герцогом и что Лейзеганги навязали её аубу.

— Вам придется беспокоиться о своем поведении больше, чем о самом храме, — сказал Родерих. — Госпожа Розмайн не потерпит, чтобы кто-то смотрел свысока на служителей и служительниц храма или плохо к ним относился.

— Она не потерпит этого?.. — повторил Лауренц. — Я имею в виду, они ведь простолюдины, верно? Можем ли мы хотя бы держаться от них на расстоянии?

— Когда-то я думал так же, Лауренц, и точно так же старался держаться от них подальше. Я был в плену здравого смысла, который вдалбливали мне с рождения, и не мог понять, как Хартмут и Филина с радостью идут в приют. Госпожа Розмайн не будет ругать вас за то, что вы избегаете простолюдинов, поскольку это не означает плохого обращения с ними, и она не будет заставлять вас общаться с ними. Однако, — Родерих вздохнул, в выражении его лица появилось сожаление, — поскольку я не общался с служителями и тем самым не заслужил их доверия, госпожа Розмайн запретила мне и только мне входить в приют, когда произошел инцидент. Если ты хочешь по-настоящему служить ей, то тебе придется относиться к простолюдинам и тем, кто принадлежит к храму, как к равным.

Хартмут, очевидно, придерживался мнения, что «простолюдины и служители храма — это руки и ноги госпожи Розмайн». Дворяне могли распространять новые веяния, но именно простолюдины их создавали, а значит, без них ничего нельзя было сделать.

— Так же, как госпожа Розмайн хорошо относится к простолюдинам и служителям, она будет внимательна и к членам семьи преступников. Однако, если вы попытаетесь использовать свой статус в качестве оружия, вы только заслужите ее гнев. По словам Хартмута... госпожа Розмайн не заботилась о господине Трауготте и добилась его отставки только потому, что он смотрел на Дамуэля свысока за то, что тот был низшим дворянином, говоря, что он недостоин служить рыцарем сопровождения в семье герцога.

— Я рад, что ты начал служить ей раньше нас, Родерих, — сказал Матиас. — Нам действительно нужно будет изменить наши взгляды практически на все.

Действительно, наш здравый смысл перестал быть здравым. Мои родители всегда говорили, что простолюдины с их недостатком маны — всего лишь пиявки, отнимающие время и энергию у знати, и что мы заботимся о них, как о домашних животных. На самом же деле было так много того, что невозможно понять со стороны. Насколько необычным было то, что приемная дочь воспитывалась в храме?

Мне нужно было многое узнать, прежде чем официально поприветствовать госпожу Розмайн. 

Каждый из нас прошел процедуру посвящения имени, и теперь мы могли приступить к работе последователями в полном объеме.

Теперь я наконец-то могу читать книги по своему усмотрению.

Первой моей целью было обменяться мыслями с последователями госпожи Розмайн, которые могли читать «Любовные истории дворянской академии» раньше других. Я отправилась в комнату последователей и быстро подошла к Гретии.

— Мне очень нравятся «Любовные истории дворянской академии» — какие твои любимые истории оттуда, Гретия?

— Мои извинения; я еще не читала ее. Я должна заняться этим, поскольку я только что стала последовательницей госпожи Розмайн, но есть так много новой работы, которую я должна изучить...

Я надеялась, что мы сможем пообщаться как новички, но что ж, я могу просто спросить у других. Я повторила свой вопрос Лизелетте и Брюнхильде.

— Я нахожу все истории замечательными. Мое сердце тает от каждой из них.

— Я прочитала их все, но мои предпочтения зависят от того, с кем я разговариваю. Какие твои любимые, Мюриэла?

Лизелетта и Брюнхильда ответили улыбками. По их ответам было более чем ясно, что их мало волнуют «Любовные истории дворянской академии».

— Подумать только, слугам из высших дворян нужно менять свои предпочтения в зависимости от собеседника... — удивилась я. — Мне самой не хватит такой ловкости».

— О боже. Но такой навык необходим, чтобы быть отличным хозяином — и поскольку вы будете посещать чаепития и в более крупных герцогствах, Мюриэла, я бы посоветовала вам читать не только «Любовные истории дворянской академии», но и все книги, напечатанные в Эренфесте. Беседы с друзьями — это одно, но не стоит так явно демонстрировать свои вкусы во время чаепития. Следует сосредоточиться на том, чтобы привлечь внимание гостей к темам разговора и развлечь их.

Мои попытки завязать дискуссию о книге, которая мне понравилась, привели лишь к лекции о том, как вести себя во время чаепития. Это не входило в мои намерения.

Какая ошибка...

Выслушав эту длинную речь с Гретией, я перешла к Юдит и Леоноре, рыцарям сопровождения.

— «Любовные истории дворянской академии»? Ну... такое ощущение, что с каждым томом шанс на то, что любовь главного героя свершится, увеличивается. Я хочу, чтобы моя собственная точность увеличивалась точно так же.

— Эм...

— О, простите. Я предпочитаю рыцарские истории с вкраплениями романтики, а не настоящие любовные истории.

Другими словами, Юдит тоже не заинтересовалась этой книгой. Затем я обратилась к Леоноре: она была помолвлена с Корнелиусом и на самом деле любила, так что у нее наверняка было свое мнение или два. Возможно, она даже использовала книгу как справочник во время тайных романтических свиданий.

— Мюриэла. Ты хочешь служить госпоже Эльвире, потому что любишь любовные истории дворянской академии, верно?

— Ну... да.

— Тогда будьте очень осторожна. Не успеешь оглянуться, как окажешься персонажем тех историй, которыми пытаешься насладиться.

— Прости?..

Она дала мне этот совет с серьезным выражением лица, но ничего не сказала о самой книге. Когда она повернулась ко мне спиной, я поняла, что она тоже не тот человек, с которым я могла бы обсудить свои мысли.

Как такое может быть? Подумать только, что ее последовательницы так не заинтересованы в любовных историях дворянской академии...

— Родерих, Филина — как служащие, вы, конечно, понимаете чудеса «Любовных историй дворянской академии», — сказала я. — Великолепный круговорот весенних богинь, описание льющегося света, волнующий момент, когда плащ Бога Тьмы расстилается в беседке...

Я рассматривала служащих-учеников как свою последнюю надежду, но Родерих покачал головой. 

— Я изучаю текст, чтобы научиться технике письма, но меня не так уж интересует романтика, так что... Я думаю, эти книги больше для девочек. На самом деле, я хочу узнать, что ты думаешь о «Повести о диттере».

— «Повесть о диттере»? Полагаю, наши вкусы не очень сочетаются...

Родерих, прости меня, но я еще не читала эту книгу. Я из тех людей, которые перечитывают свои любимые истории снова и снова, поэтому я не утруждаю себя теми, которые мне не понравились.

— Филина, истории, которые ты собрала, превратились в книгу. Ты должна быть заинтересована, несомненно.

— Мне нравятся любовные истории, но я предпочитаю искать те, которые похожи на те, что рассказывала мне мама. Я не читаю их с такой страстью, как вы, Мюриэла. Кстати, госпожа Розмайн в основном ценит истории... Как она выразилась?.. «Дойные коровы». Она не казалась слишком поглощенной ими и, похоже, больше любила книгу по истории Дункельфельгера.

Я думала, что, став последовательницей госпожи Розмайн, смогу обсуждать любовные истории. Мне даже в голову не приходило, что буквально никому это не будет интересно.

— Я чувствую себя такой разочарованной», — пробормотала я. — Я была уверена, что мы будем страстно обсуждать любовные истории дворянской академии...

— Если это то, чего вы хотите, то, возможно, я смогу познакомить вас с кем-то с более схожими вкусами, — сказала Филина, недоуменно наблюдая за тем, как я сокрушаюсь о своей судьбе. — Моя работа по сбору историй означает, что у меня есть связи со многими служащими-учениками из других герцогств. Я могу назвать несколько человек, которые обожают любовные истории так же, как и ты.

Я твердо кивнула в знак признательности. 

— Как и ожидалось от последовательницы кандидата в аубы. Пожалуйста, представь меня.

До сих пор мой статус члена бывшей фракции Вероники не позволял мне присоединиться к чему-либо, связанному с кандидатами в аубы, и, кроме того, все служащие-ученики из других герцогств, с которыми я была знакома, либо хотели взять «Любовные истории дворянской академии», либо знали, какие истории в ней содержатся. Не было никого, с кем я могла бы обсудить эту книгу. 

Не успели мы войти в библиотеку, как к нам подошла студентка в кремовом плаще Йосбреннера. Казалось, она ждала нас.

— Госпожа Филина, вы здесь потому, что в этом году вы будете раздавать больше гербовых заданий госпожи Розмайн? — спросила девушка. Она имела в виду конкретные задания, которые студенты могли выполнять, чтобы заработать себе денег. Название «гербовые задания» прижилось потому, что на заказе на выполнение работы, в котором указывалось имя ученика и задание, стояла печать с гербом, чтобы гарантировать, что они получат оплату.

— Да, госпожа Рюльради, — ответила Филина. «В этом году госпожа Розмайн снова собирает истории. О, и позвольте представить вам — это Мюриэла, ее новая последовательница. Она особенно любит «Любовные истории дворянской академии».

— О боже! — с ликованием воскликнула девушка, госпожа Рюльради, повернувшись ко мне лицом. Ее оранжевые, почти желтые волосы изящно развевались в воздухе, а в светло-зеленых глазах был заметен блеск.

— Мюриэла, это госпожа Рюльради, служащая-ученица из Йосбреннера. Она учится в одном классе со мной и госпожой Розмайн, и мы очень хорошо ладим. От моего имени она организует в Йосбреннере выполнение наших гербовых заданий.

Мы с госпожой Рюльради смотрели друг другу в глаза, когда нас представляли. Мы еще не разговаривали, но я уже чувствовала таинственную связь между нами.

Как бы это сказать? Мы как... птицы одного пера? Друзья? Товарищи по оружию? Боже, я чувствую, что мы одной крови!

— Какая история вам больше всего нравится, госпожа Мюриэла? — спросила госпожа Рюльради.

— Она часто говорит, как ей нравится история о том, как Дункелунг выполнила задание для помолвки, — ответила от моего имени Филина. — Я думаю, что вы двое прекрасно поладите. А сейчас, похоже, как раз самый подходящий случай обсудить ваши мысли о «Любовных историях дворянской академии».

Филина побудила нас обеих покинуть читальный зал, и мы начали пробираться к учебному корпусу.

Как мне начать? Будет ли разумно с моей стороны восторженно отзываться о рассказах? А что, если у нас нет общих любимцев?..

Мое сердце переполнялось желанием говорить, но разум был совершенно пуст. Возможно, суровые предупреждения других последователей госпожи Розмайн заставили меня быть начеку.

— Г-госпожа Мюриэла!.. Я тоже люблю историю о Дункелунг. Какие части вам понравились больше всего? — спросила госпожа Рюльради. По тому, как надломился ее голос и как она нервно смотрела на меня, я догадалась, что она испытывает то же волнение, что и я.

Моя тревога немного уменьшилась, когда я поняла, что нам обеим очень понравилась одна и та же история. Я решила понаблюдать за ней и получше выяснить ее вкусы.

— Меня больше всего привлекают истории любви, в которых человек не сдается, даже если родители против. Дункелунг преодолевает множество препятствий, чтобы добиться одобрения своей помолвки с возлюбленным Хершеном. А что вам нравится в этой истории, госпожа Рюльради?

— То, как она молилась богу огня Лейденшафту, упорно работая над достижением своей мечты — служить рыцарем сопровождения члена герцогской семьи. Эти описания просто не могут не понравиться. Автор, госпожа Эрантура, так прекрасно владеет словом...

— Да, всё так!

Я закричала, не сумев сдержать эмоций. «Эрантура» — это псевдоним госпожи Эльвиры. Я так почитала ее, что искренне желала посвятить ей имя.

— Когда боги лета способствовали ее росту, я не могла не почувствовать, что впервые вижу их такими желанными союзниками вне поля боя. Мое сердце дрогнуло, когда Дункелунг окутало синее пламя Анвакса, бога роста.

— Была также горько-сладкая сцена, когда ей пришлось покинуть дворянскую академию, несмотря на то, что это было единственное место, где она могла быть с Херршеном. В тот момент, осмелюсь сказать, я обнаружила, что молюсь богу жизни Эйвилибу вместе с ней.

Я неоднократно кивала головой в знак одобрения этих мыслей. Эта сцена была настолько, настолько замечательной, что я могла повторять реплики Дункелунг наизусть.

— О мой подчиненный, пусть все сущее будет окутано льдом и снегом. Своими усилиями я заключу Гедульрих в темницу, так сделай все возможное, чтобы отдалить Фрютрену.

— Это было оно! Ах, как чудесно.

С этого момента наш разговор только усилился. Мы переехали в комнату в учебном корпусе и были потрясены, когда прозвенел шестой колокол, призывающий студентов вернуться в свои общежития.

— Подумать только, уже шестой колокол... — сказала госпожа Рюльради. — Похоже, что плетение богини времени Дрефангуа было сегодня, к сожалению, особенно быстрым.

— Действительно... Но когда же она сможет снова свести нас вместе?

— Я... совершенно случайно свободна во второй половине дня послезавтра.

— О, какое совпадение. Как и я...

Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись, согласовав наши планы, а затем мы быстро начали идти обратно в наши общежития.

— Я с нетерпением жду следующего тома, — сказала госпожа Рюльради. — В нем, несомненно, будет еще много чудесных историй.

— Не могу не согласиться. Ах, и в томе этого года было такое замечательное описание расправленного плаща Бога Тьмы... Я так сильно покраснела, что мне пришлось закрыть книгу.

Госпожа Рюльради прижала ладони к щекам и мечтательно вздохнула. 

— О, как я завидую вам, что вы служите в качестве последовательницы госпожи Розмайн.

— Я тоже считаю это удачей. Иначе у меня не было бы такой возможности.

Даже я была удивлена тем, сколь блаженно весело делиться мыслями с человеком, разделяющим твои интересы. Долгое время я полагала, что удовольствие от книги начинается и заканчивается на их страницах, но обретение друга, с которым я могла обсуждать истории, которые мне так нравились, привело к чему-то совершенно удивительному. Фантазия и реальность внезапно соединились.

Подумать только, что такие радости могут существовать! Я так рада, что решила служить госпоже Розмайн.

Если бы это было не так, то у меня не было бы возможности связаться с госпожой Рюльради, дворянкой из другого герцогства. Даже если бы мы встретились случайно, без Филины, которая так быстро нас представила, прошло бы очень много времени, прежде чем мы смогли бы так свободно обсуждать наши увлечения. Возможно, мой мир расширится еще больше, когда я посвящу свое имя госпоже Эльвире и стану принимать более непосредственное участие в создании книг.

Я доверила своё тело приятному чувству надежды, и вернувшись в общежитие, я взяла книгу с совсем другими чувствами, чем обычно.