Настал день судебного разбирательства.
Адель готовилась отправиться в палаты Морда. Эфони облачила ее в темно-красное платье с минимальным убранством.
— Не слишком ли броско?
— Красный — символ императорского дома Шредеров. Это важно, миледи.
Эфони опустила вуаль перед лицом Адель.
— Вы выглядите неважно. Вам нехорошо?
Действительно, на нежном лице Адель проступила легкая тень недовольства. За вуалью слегка дрогнули розовые губы.
— Не знаю… Мне как-то тяжело.
— Тяжело? — Эфони резко остановилась.
— Дело не в этом, — твердо сказала Адель.
Эфони осторожно убрала руки и отступила назад.
— Но все же, на всякий случай, лучше взять с собой лекаря. Даже если мои догадки ошибочны, причина может быть в другом. Вы не против, миледи?
Адель молча кивнула. Эфони быстро вышла из комнаты.
Надо позвать госпожу Марису.
В этот момент в конце коридора появилась Майя, камеристка Евы.
— Мисс Эфони, можно вас на минутку?
Когда Эфони прислуживала Катарине, Майя уже была рядом с Евой, так что считалась ее старшей наставницей.
— Мадам Майя. Конечно, но ненадолго. Миледи скоро должна выехать…
— Все в порядке. Я не задержу.
Эфони на мгновение бросила взгляд в сторону комнаты Адель, а затем последовала за камеристкой.
Лишь когда они оказались в пустынном углу коридора, Майя заговорила:
— Мисс Эфони, председательница Ева хочет спасти леди Адель.
Ее лицо было напряженным до предела.
— «Спасти»?
— Ты ведь была во внутреннем дворце в тот день?
Эфони промолчала, не понимая, к чему ведет Майя.
— Госпожа Ева винит во всем себя. Говорит, что молодой господин не должен был так поступать. Поэтому она собирается отправить леди Адель в Оракению.
— В другую страну?
— Да. Уже подготовлен дом, средства, все, что нужно. Эгир тоже согласился помочь.
— Эгир?!
Голос Эфони выдал ее потрясение.
— Да. Он все-таки человек чести.
Эфони судорожно выдохнула — то ли в восхищении, то ли в отчаянии.
Майя шепотом продолжила:
— После суда глава рода будет занят переговорами с приорами. В этот момент все и должно состояться.
Но Эфони вдруг заговорила неожиданно спокойно:
— Мадам Майя, мне неудобно об этом говорить, но…
— Говори.
— Раньше я тоже так думала. Думала, что молодой господин заставил миледи. Но это неправда.
Майя недоверчиво дернула бровью.
— «Неправда»?
— Леди сама это отрицала.
Эфони продолжила:
— Ее действительно ограничивали в передвижениях, но Его Светлость не принуждал миледи к близости.
— Но…Ох!..
Майя растерянно выдохнула.
— Если это правда, то почему же она сбежала?
— Эгир, похоже, получил от молодого господина приказ и передал ей деньги. Господин редко объясняет свои распоряжения. Возможно, у него были свои причины.
Лицо Майи застыло.
— Ха! Какой позор…
Под портиком особняка Делла Валле.
Перед тем как отправиться в палаты Морда, Лука Делла Валле, поправляя воротник, с досадой цокнул языком.
Прикрытый очками взгляд узких глаз недовольно метнулся к стоявшей позади Лукреции.
— Тьфу…
Цокнув в последний раз, Лука поднялся в карету.
Оресте тоже обернулся к сестре, прежде чем сесть в экипаж.
— Лукреция. Веди себя достойно. От тебя зависит и репутация нашего рода, и его благополучие.
Лукреция, облаченная в белое платье, словно святая жрица, нежно улыбнулась.
— Разумеется, брат.
Семейство Делла Валле согласилось скрыть происхождение Адель Виви, потребовав за это крупную сумму у Буонапарте.
Но Лукреция настояла на открытом судебном разбирательстве. Случившееся больше нельзя было списать на досадное недоразумение.
Лука и Оресте, узнав об этом из газет, пришли в ярость.
— Лукреция! Если устроим такой скандал, не сможем вытрясти из них деньги! О чем ты думала?!
— Я всего лишь хотела вернуть все на свои места. Разве в этом есть что-то неуместное?
Отступать было поздно.
Исла Сфорца — приор южных островов, защитница порядка, некогда самая молодая приор до Чезаре — обнажила меч.
— Судебное разбирательство состоится.
У дома Делла Валле не было иного выхода.
Самый хитроумный из них, Оресте, первым принялся искать способ спастись.
— Отец. Раз уж так сложилось, выбора нет.
— И что ты предлагаешь?! Денег у нас и вправду больше нет!
— Все началось с того, что Аделаида чуть не погибла в нашем доме! Если она не является частью семьи Буонапарте, возможно, этот инцидент можно будет замять.
Лука заколебался.
— Ты правда так считаешь?
— К тому же Аделаида все еще помолвлена с Эзрой! Если выяснится, что она — простолюдинка, мы сможем обвинить Буонапарте в мошенничестве и потребовать с них деньги.
— Но если мы пойдем против Буонапарте, полагаясь лишь на слова какой-то шлюхи из Киморы…
В этот момент Лукреция вмешалась в разговор отца и брата и выложила письмо, полученное от Катарины Шредер.
— Вот. Письмо, в котором она отрекается от Адель Виви. С печатью. Безупречное доказательство.
Если так…
Лукреции было видно, о чем думает Лука.
— Отец, раз уж так сложилось, мы должны выиграть этот суд.
Все плясали под ее дудку.
Вот видите, стоило ли закрывать глаза на мерзкие выходки Адель Виви ради денег?
Родиться в семье с таким отцом и братьями — слишком тяжкое бремя.
— Ха-а…
Посреди всего этого Эзра едва слышно вздохнул, показывая, что ему до сих пор неприятна сложившаяся ситуация.
Лукреция всегда находила его нерешительность забавной, поэтому просто проигнорировала второго брата и с улыбкой повернулась к Оресте.
— Беспокоиться не о чем.
Она обернулась.
Старуха, закутавшись в ветхое тряпье, беспокойно вертела глазами.
— Все подготовлено до мельчайших деталей.
Когда Адель прибыла в палаты Морда, там уже собрались все приоры.
В центре, где обычно сидел председатель, теперь восседала глава дома Сфорца.
Исла Сфорца.
Белокурая, зеленоглазая женщина строго посмотрела на Адель, а затем отвела взгляд.
Не то что в день рождения Чезаре, когда они мельком обменялись приветствиями на балу, — теперь ее присутствие давило с невероятной силой.
Зал, расположенный полукругом, был забит людьми. В качестве присяжных присутствовало множество дворян, имеющих на это право. В зрительских рядах разместились дипломаты из Оракении и Тревереума, некоторые представители народа, а также старейшины Арте.
Вся элита Форнатье следила за этим делом, затаив дыхание.
Не нервничать.
Войдя в зал, Адель тихо, но глубоко вдохнула.
— Нервничаешь?
Чезаре не занял место в ряду приоров, а вальяжно расположился у скамьи подсудимых и заговорил с ней так, будто все происходящее его вовсе не касалось.
В отличие от обычного вида, когда он щеголял в рубашках с расстегнутым воротом, на нем был строгий, застегнутый до самой шеи костюм благородного, насыщенного оттенка тёмного винограда.
Красный Шредеров и синий Буонапарте.
Даже в одежде чувствовался политический подтекст. Видимо, для него это тоже важный этап.
— Немного, — Адель отвела взгляд и, неосознанно, похлопала себя по пояснице.
Неужели в карете так напряглась?
Поясницу немного ломило, а внизу живота покалывало.
Чезаре мгновенно заметил ее мелкий жест.
— Что-то не так?
Если скажу, что болит низ живота, он точно поднимет панику.
— Ничего страшного.
— Если что-то случится, скажи сразу.
Адель устало улыбнулась.
— А если скажу?
Чезаре огляделся. Множество дворян искоса разглядывали Адель.
Сквозь эти цепкие, грубые взгляды в памяти всплыло посвящение в клубе «Галеотто».
Ее тело невольно сжалось. В этот момент Чезаре тихо сказал:
— В этот раз я тебя защищу.
Адель медленно распахнула глаза.
Она подняла голову, и в тот же миг Чезаре прищурился и расплылся в легкой, золотистой улыбке.
— Только не вздумай плакать, хорошо? От твоих слез на душе паршиво.
…
Жестокие слова. Но в этих глазах было что-то мягкое, теплое.
Адель опешила. А Чезаре уже ушел, оставляя за собой расступающуюся толпу. Он шел как король.
Наконец началось судебное разбирательство.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления