Когда мальчик очнулся в холодном поту, женщина с желтыми глазами безмолвно смотрела на него.
Он пару секунд смотрел на нее растерянно, потом сел. Все тело было влажным и дрожало. На скалистом островке не было ни огня, ни укрытия. Хоть стояло лето, но в мокрой одежде сидеть на ветру — верный способ простудиться.
— Ты собираешься вернуться?
Она спросила, как будто заранее знала ответ. При лунном свете женщина казалась еще прекраснее, чем днем.
Но мальчик покачал головой.
— Возвращаться смысла нет.
— Почему?
— Меня там все равно никто не любит.
— Богиня, что восседает высоко в небесах, любит тебя.
— Богиня не держит меня за руку. И не прижимает к себе.
Женщина чуть звякнула чешуей — звук вышел чистый, переливчатый. Мальчик поднял голову. Он смотрел на нее пристально, а потом спросил:
— А ты не одинока? У тебя есть семья?
— Конечно. И друзей много.
— А есть кто-то, кто смотрит только на тебя? Особенный человек, для которого ты — весь мир?
Женщина снова издала тот мерцающий, как капли воды, звук.
Мальчик еле заметно улыбнулся.
— А мне вот нужен кто-то такой.
Женщина помолчала, потом тихо спросила:
— Почему?
— Потому что…
Мальчик перевел взгляд на темную линию горизонта. Она казалась далекой, пугающей, будто море само манило его, подзывая рукой.
Он пробормотал:
— Одному… страшно и одиноко…
— …
— Поэтому я хочу, чтобы нас было двое. Хочу держать чью-то руку. Тогда, даже если на меня обрушится цунами или шторм, я не отступлю. Я смогу сражаться.
— Глупо бороться с морем.
— А как может быть глупым тот, кто делает все ради того, кого любит? Это же прекрасно. Не каждый на такое способен.
— Ты говоришь так, будто готов даже богине, что восседает на высотах, бросить вызов — и все ради этого самого «любимого человека»?
— Именно.
Женщина раздраженно хлестнула по воде хвостом.
— Нечестиво. Глупо.
— А я все равно это сделаю. Если придется.
— Почему?
— Потому что это ради того, кого я люблю.
Договорив, мальчик смутился от собственной откровенности, кашлянул, как бы пытаясь скрыть неловкость.
— А у тебя? Есть кто-то, кого ты любишь?
Женщина помолчала, прежде чем с колебанием ответить:
— Если под «любовью» ты имеешь в виду то, о чем говоришь… тогда нет. Я не знаю, что это.
Мальчик внимательно посмотрел на нее, потом спросил снова:
— Ты не чувствуешь одиночества?
— Я об этом никогда не думала. Но…
Она повернулась к горизонту. Долгое время стояла в тишине, подставив лицо ночному ветру, а затем, едва слышно, будто сама себе, сказала:
— Странно. То, что ты говоришь… звучит как-то особенно. Ты заставляешь меня задуматься о вещах, о которых я прежде не думала.
Сердце мальчика бешено заколотилось. Он хотел было что-то сказать, но вдруг закашлялся.
Женщина снова посмотрела на него. Он прижал руки к груди, но поймал ее взгляд. Та, словно колеблясь, спросила:
— …Если я тебя обниму, тебе станет хоть немного не так одиноко?
Глаза мальчика распахнулись, а сердце забилось с такой силой, что его стало трудно сдерживать. Он замялся, потом ответил:
— Если ты обнимешь меня… возможно, я начну тебя любить.
— Легкий на подъем, — сказала она в своей обычной, слегка насмешливой манере.
А он рассмеялся, потому что сам знал, что это правда.
— Похоже, с тобой я и правда такой.
Ее губы плотно сомкнулись, словно створки раковины.
Они некоторое время просто смотрели друг на друга. Потом мальчик встал, подошел к краю воды и медленно раскрыл руки, обнимая ее.
Ее кожа оказалась не такой мягкой, как он ожидал — она была твердой, гладкой, почти прохладной.
Она и правда совсем не такая, как я…
И вдруг мальчик ощутил легкое разочарование. Пустоту. И подкрадывающееся беспокойство.
Если я вернусь на сушу, это будет прощание? Я больше никогда ее не увижу?
— …А ты не приедешь в Форнатье?
Он провел рукой по ее волосам, и у женщины дрогнули плавники-уши.
— Где это — Форнатье?
— Ну… ты слышала про реку Лакрима?
Мальчик старательно начал объяснять, что такое Форнатье и где протекает Лакрима. К счастью, она поняла.
— Там вода слишком мелкая. И слишком много людей. Опасно. Никто из нас туда не заплывает.
— А-а…
Настроение мальчика резко упало. Но его ум, всегда стремившийся к ответам, сразу же начал лихорадочно искать решение.
Если не Форнатье, тогда пусть будет Адор. Я доберусь до Адора верхом, выйду в открытое море на корабле. А еще обязательно выучусь плавать. Если я так постараюсь, у нас точно получится встретиться снова.
Но когда он поделился своими планами, женщина ответила спокойно, без особого интереса:
— Зачем тебе это?
— Я тебе не нравлюсь?
— Я тебя не знаю.
— Но ты же сказала, что у меня красивые глаза.
— Да, твои глаза и правда прекрасны. Но это ведь не причина, чтобы нам снова встретиться.
— Значит, ты просто отпустишь меня?
— Если ты сам того хочешь.
Казалось, ей и впрямь не было жаль. Один только он тут рвался изнутри. Он сжал ее еще крепче.
— Но ведь море такое огромное. Разве тебе не бывает одиноко?
— Я же сказала. Мать любит всех нас.
— А ты не возьмешь меня за руку?
— Ты настоящий капризуля.
— А тебе не нравятся такие?
Женщина помолчала, а потом впервые в ее голосе послышалась нерешительность:
— Я не знаю. Я никогда не встречала никого вроде тебя.
— Значит, не нравлюсь?
С тревогой он отстранился и посмотрел ей в глаза. Она молча всмотрелась в него, а потом покачала головой:
— Кажется, ты мне не противен.
— А ты мне нравишься.
Женщина удивленно наклонила голову и ударила по воде хвостом. Жест был почти озадаченный и казался очень милым.
Мальчик забыл о слезах и рассмеялся.
— Ты ведь спасла меня. Даже не зная, что такое Голубая звезда. Просто так, ничего не требуя взамен.
— Мне просто было любопытно.
— Все равно я благодарен. Ты показала мне, что даже если я не Буонапарте, я могу быть спасен. Что я могу прижаться к кому-то и быть с кем-то рядом.
— …
Женщина долго смотрела на него. В этом взгляде было что-то пронзительное, от чего мальчику вдруг стало неловко.
— Поэтому…
— …
— …Останься рядом со мной?
Ответа не было.
Он осторожно взял ее за руку.
И хоть она ничего не сказала — руку не отняла. Только смотрела вниз, на их сомкнутые пальцы, своими загадочными желтыми глазами.
И мальчику больше не было холодно.
*************
— Я буду ждать.
После того как они дали друг другу обещание, женщина пересекла море.
Посреди безветренной воды лежал крошечный белый остров. Ее семья называла это место священной землей. Женщина направилась туда одна.
Узнав, что она хочет отправиться к священной земле, родные пытались остановить ее — пугали, умоляли, отговаривали.
«Ты же станешь пеной! Пропадешь!»
Она и сама знала: одна из ее старших сестер в конце концов действительно превратилась в морскую пену. И она не могла до конца понять, почему же готова оставить ради мальчика этот прекрасный, сверкающий мир.
Но сердце шептало ей: «иди». И потому она поплыла вперед, к белой крошечной земле.
Все это время она думала о нем.
Женщина жила уже довольно долго — за все это время никто и никогда не устраивал ей таких отчаянных сцен. В мире моря и природы существовали законы, которым все подчинялись. Никто не пытался их нарушить. Даже за сто лет море не менялось.
Но мальчик был другим. В его глазах — ярких, как само солнце, — пылало упрямство. Он бросал вызов всему, что встречал на пути, и не останавливался. Он даже оставался на каменистом островке, изо всех сил учась плавать, и в итоге, хоть немного, пусть неловко, начал шлепать по воде. А ведь в первый день он едва не утонул.
И при этом, получая от меня одни ракушки и устрицы, благодарил с такой искренней наивностью…
За все ее существование не было никого, кто был бы на него похож. Даже ее первый друг, родом с Оракении, не обладал таким характером. Смотря на него, она начинала задумываться о вещах, о которых раньше не думала вовсе.
Какая же она, эта суша, что породила такого мальчика? Там все такие? Такие же сильные… и такие же одинокие? Вернувшись туда, не станет ли он со временем таким же одиноким, как все прочие?
При этой мысли ей стало грустно. Ей не хотелось, чтобы мальчик потерял это упрямство, этот свет. Потому что он был слишком красив.
И вот, в ночь полной луны, она села на островке и, закрыв глаза, запела древнюю песню. Мальчик, должно быть, принимал ее за колыбельную.
Между синим морем и синим небом ее голос звучал все выше, стремясь достичь самой вышины. Время от времени где-то рядом слышались крики дельфинов, будто они пытались остановить ее. Но она не прерывала пения.
Когда песня закончилась, она медленно открыла глаза. Перед ней, на весь небосклон, раскинулся огромный, желтый, как солнце, диск луны.
Она едва слышно вздохнула и вернулась в море.
Последний взгляд на родных… В их глазах капля за каплей скатывались жемчужины.
«Возвращайся, когда пожелаешь. Если убьешь его, сможешь вернуться к нам».
Она кивнула. Но в глубине души уже знала: этого не случится.
Когда она вернулась к острову, где был мальчик, тот уже спал.
Она осторожно прижала его к себе и поплыла в сторону берега. Все это время тихонько напевала, может, потому он и не проснулся, просто спокойно плыл на ее груди.
На пляже она уложила его на теплый песок.
Даже сейчас — маленький и хрупкий. Никак не верится, что он сможет сдержать обещание.
Но все-таки они сцепили мизинцы.
— Мы все забудем. Такова воля Матери.
Женщина прошептала эти слова спящему мальчику.
— Если ты не найдешь меня, твой остров сгинет под волнами. Ты ведь не хочешь этого, правда? Тогда сдержи обещание.
Слова прозвучали почти как угроза. Но мальчик спал спокойно, даже не шелохнувшись. Женщина смотрела на него и вдруг тихонько усмехнулась.
— Как же смешно… Ты такой маленький, такой наивный звереныш с суши. И правда думаешь, что сможешь исполнить свое обещание.
И все же…
Она опустила взгляд на свой мизинец. Она до сих пор помнила, как теплый мальчишеский палец обвился вокруг него. И его голос, настойчивый и искренний, все еще звенел у нее в ушах: «Обещаю. Я отдам тебе все».
Женщина нежно улыбнулась и медленно коснулась губами его лба.
— Я буду ждать.
Проснувшись ото сна, Чезаре какое-то время рассеянно смотрел в потолок. Чем яснее становилось сознание, тем отчетливее он ощущал, как нечто ускользает из памяти — быстро, болезненно.
Нет… не исчезай.
В груди сдавило.
И в тот же миг…
— М-м…
Адель Виви, лежавшая рядом, пошевелилась.
От этого тихого дыхания разум Чезаре вернулся окончательно. Туман воспоминаний рассеялся. Он ощутил глубокое облегчение.
С легким вздохом он повернул голову и посмотрел на спящее лицо Адель.
Такое прекрасное и такое родное… Он никогда прежде не чувствовал к ней тоски, но сейчас это чувство, перемешанное с невыразимой полнотой, захлестнуло его.
Мог ли я встретить ее раньше, когда она была всего лишь чистильщицей обуви? Он не знал.
Но это и не имело значения. Главное — они снова вместе. Он решил посвятить Адель Виви всю свою жизнь. Отдать ей все, что имел. Она этого достойна.
Чезаре протянул руку и мягко сжал ее ладонь. Не зная почему, он зацепил ее мизинец своим.
В тот миг что-то в нем заполнилось до краев, и на губах родилась улыбка. Он склонился к ней и прошептал:
— Спасибо, что дождалась.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления