Онлайн чтение книги Высшее общество High Society
Глава 166

В тот момент, когда Адель произнесла эти слова, Чезаре замер, как кукла с заведенной до упора пружиной.

Она прислонилась лбом к его груди. Сердце билось все быстрее.

— …Ты сказала, что любишь меня?

Над головой послышался его грубый голос.

— Да.

— Меня?

— Да.

— Почему?

Адель медленно прикрыла глаза.

— Все свои недостатки ты собираешься исправить. А это — великое достоинство.

Идеально добрых людей не существует. Есть только те, кто хочет стать лучше.

Чезаре обнял ее за талию одной рукой. Осторожно отстранил от себя. Его лицо выглядело странно — как у человека, увидевшего рыбу, идущую на четвереньках.

— …Не могу поверить. Ты просто так меня простишь?

— Конечно, нет. Если еще раз поступишь так по-свински, я уйду без предупреждения.

— Пожалуйста, не говори таких резких вещей. Обязательно напоминать, что можешь жить без меня?

— Если тебе это не нравится, то давай сейчас же расстанемся.

Адель не бросалась словами. Она была готова к такому исходу.

Ведь он глава дома Буонапарте.

Чезаре плотно сжал губы. В его золотых глазах появилась тень.

— Адель Виви, иди сюда.

Он взял ее за руку и вывел из воды на берег.

Они сели на песок, до которого едва доходили волны. Чезаре усадил Адель между своих ног и крепко обнял ее. 

Некоторое время он смотрел на восходящее солнце, а затем произнес:

— Прежде всего… прости.

— …

— Ты права. Я не из-за любви к тебе извиняюсь, а потому что так следует поступить.

Вместо ответа Адель прижалась к его широкой груди. Чезаре снова и снова касался ее волос губами.

— Но, Адель Виви, не говори таких слов.

— Каких?

— Что ты любишь меня. Это не похоже на правду. Если мы расстанемся, тебе хотя бы немного будет тяжело?

— Конечно, будет.

Тяжелее, чем она готова показать. Но говорить об этом не хотелось, чтобы он не стал слишком самодоволен.

— Адель Виви, это не Кимора. В мире не всегда есть только два выбора.

Адель замерла от его слов.

— Ты все воспринимаешь слишком категорично. Либо нравится, либо ненавистно. Либо жить, либо умереть. Либо уйти, либо терпеть. В следующий раз найди промежуточный вариант. Прежде чем станет еще больнее, просто пожалуйся Чезаре.

— А если мы поссоримся?

— Ну, значит, поссоримся. Это ведь не конец света, верно? Какая же ты жестокая женщина. Неужели нельзя просто обидеться, а потом снова обнять меня?

— Мне тебя обнимать?

— Я буду валяться рядом, как верный пес, прося прощения. Так что ты должна обнять меня.

Адель невольно улыбнулась. Она смотрела прямо перед собой. Яркие лучи утреннего солнца ослепляли ее.

Его слова были похожи на солнечный свет.

Потому что я была бедной. У меня не было права на ошибку, никакого шанса исправить неверный выбор. Я должна была быть осторожной во всем.

Адель положила голову на плечо Чезаре, а он нежно провел рукой по ее волосам.

— Ты же человек. Все люди ошибаются. Ты собираешься каждый раз так серьезно реагировать?

— Я всегда так жила.

— Хотел бы, чтобы ты перестала.

Он обнял ее так, как убаюкивают ребенка, и ласково похлопал по плечу.

— Не нужно так стараться.

Что-то защемило внутри. Но странное дело, ее гордость не была уязвлена.

— А если однажды ты разлюбишь меня?

— Такого не случится. Просто не покидай меня.

— Я все еще ненавижу тебя.

— Тогда выскажись. Ядовито. Ты умеешь это.

Адель вдруг рассмеялась, но тут же сжала губы и стиснула челюсти, стараясь сдержать слезы.

Чезаре резко притянул ее к себе, обнял крепко, до боли.

— А все-таки, когда ты плачешь, у меня на душе мерзко.

Резкость его слов была пропитана тяжелой, жгучей нежностью.

Адель больше не сдерживалась и разрыдалась в голос.

Ей было смешно, что утешение она находит в словах такого человека. Но, возможно, только он мог сказать подобное. Только он мог с такой легкостью дать ей то, чего она желала всю свою жизнь.

— На самом деле я очень жадная, — сквозь слезы Адель резко развернулась и, встав на колени, положила руки на плечи Чезаре. — Я упрямая, гордая. И одной только любви недостаточно, чтобы я могла терпеть твою надменность.

Она говорила, сжав зубы и широко распахнув глаза. Это было совсем не похоже на признание в любви.

Но и она, и он были такими людьми. Они прятали свою боль за гордостью, потому что у них не было ничего другого, за что можно было бы зацепиться. Они понимали друг друга.

Чезаре смотрел на нее своими золотыми, яркими, как солнце, глазами и наконец произнес:

— Но ты не уйдешь, да?

— Если отдашь мне всего себя.

— Хм, это слишком выгодное предложение для меня. Ты не очень умело ведешь переговоры.

— Сделай так, чтобы я забыла свою ненависть и чувствовала только твою любовь.

Чезаре на мгновение замер. Его глаза сверкнули, словно падающая звезда.

Он начал рыться в карманах. На красивом носу пролегла недовольная складка.

— …Опять забыл.

Герцог достал серебряный футляр для сигар. Открыв его, извлек одну сигару и осторожно снял с нее бумажную этикетку.

Затем он взял левую руку Адель и надел на безымянный палец этикетку.

Она удивленно изогнула бровь.

Неужели?..

— Если можно надеть на безымянный палец, значит, это кольцо.

Что за логика такая?

Адель, все еще всхлипывая, рассмеялась.

— Послушай. Если я пойду за настоящим кольцом, ты точно опять исчезнешь, Адель Виви.

— Ты так сделал в тот день?

Чезаре кивнул, но затем украдкой бросил на нее взгляд.

— Тогда…

— Я знаю. Это сделал сэр Эгир.

— Он сказал тебе?

— Я догадалась сама. Вряд ли ты ограничился бы просто мешком с монетами.

Чезаре рассмеялся — сухо, но искренне. Под его слегка изогнутыми ресницами выступили слезы, а маленькая родинка в уголке глаза дрогнула. Это была самая красивая улыбка из всех, что Адель когда-либо видела.

— Тогда, может, закончим то, что начали?

Его пальцы легко скользнули по ее безымянному пальцу. Кончик тонкой бумажной полоски с ароматом миндаля коснулся ногтя.

— Я, Чезаре Буонапарте, беру тебя, Адель Виви, в жены…

Чезаре не отводил взгляда от ее руки, даже когда его волосы скользнули вперед, задевая ресницы.

— …в радости и в горе, в здравии и в болезни…

Его голос слегка охрип, и Адель сделала вид, что не замечает, как временами он будто захлебывается словами.

— …клянусь быть тебе верным, любить и уважать тебя до конца своих дней.

Закончив клятву, Чезаре поднял голову. Широкая улыбка казалась веселой, но глаза выдавали волнение.

Даже сейчас боится, что я его отвергну? Это показалось Адель таким милым, что она не смогла сдержать смех.

— Клянусь.

Чезаре нахмурился, как будто собирался что-то сказать, но передумал, сделал глубокий вдох и осторожно надел на палец бумажное кольцо.

Этот огромный мужчина с непроницаемым лицом сейчас выглядел до нелепого серьезным, стараясь не смять тонкую полоску. Адель снова рассмеялась.

Наконец, этикетка плотно обвила безымянный палец. Ей стало весело, и она только продолжала смеяться, поражаясь тому, что даже предложение этот мужчина умудрился сделать в своем неповторимом стиле.

Чезаре, очевидно, истолковав ее смех по-своему, недовольно пробурчал:

— Гордость моя задета. Вернемся домой, и я достану настоящее кольцо.

— А мне и это нравится.

— Знаешь, оно действительно лучше, чем кажется. Теперь твои пальцы будут пахнуть миндалем.

— И что в этом хорошего?

— Ты всегда сможешь чувствовать мой запах.

Он вдруг замер, а затем, чуть понизив голос, пробормотал:

— Теперь, когда мы помолвлены, можно скажу кое-что непристойное?

— Нельзя.

— Вот несгибаемая ты, как бамбук.

Они встретились взглядом, и, не сговариваясь, губами коснулись друг друга. Поцелуй сопровождался легким смехом.

— Надеюсь, сегодня все пройдет гладко, — пробормотал Джиджи, сидя в карете. Напротив него сидела Клариче, с закрытым капюшоном лицом и связанными руками и ногами.

Он и не ждал ответа, поэтому без особого энтузиазма продолжил:

— Знаете ли вы, что мой господин намного милосерднее, чем кажется? Он не выбрасывает людей из-за одного промаха. Я бы, например, даже Флавию Лоредан не взял обратно. А он, гляди-ка, мягче, чем кажется.

Из-под капюшона раздался звук клацающих зубов.

— Прошу… прошу, пощадите меня… Я знаю, что была неправа…

— Надо было раньше думать. Ты сама упустила свой шанс.

— Прошу… я сделаю что угодно. Если скажете, уйду, исчезну… умоляю…

— Эх, да ладно, чего ты так трясешься? Не переживай, мы ведь ничего с тобой делать не будем.

— …Что?

Клариче подняла голову.

— Наш господин груб, но, несомненно, он человек чести. Даже если кто-то ему не по нраву, максимум — отправит кормить рыб.

Джиджи захихикал.

— Но меня это не устраивает. Мы, киморцы, знаешь, как поступаем? Если мстить — то по-настоящему.

— Ты… ты из Киморы? 

Клариче побелела и начала сопротивляться с новой силой.

— Прошу… пожалуйста… пощадите меня! Дайте мне еще один шанс!

Джиджи посмотрел на нее холодными глазами, не проявляя никакого сострадания.

— Буонапарте даже пальцем тебя не тронет. Просто вернет туда, где ты должна быть.

— Но если я вернусь… меня убьют!

Клариче закричала, почти захлебываясь слезами.

Джиджи захохотал во весь голос.

— Верно. Ведь ты предала их больше месяца назад, и сейчас время платить за защиту подходит к концу, так ведь?

В этот момент карета остановилась.

Клариче завопила, словно раненая птица, но Джиджи схватил ее за шею и распахнул дверцу.

— Я бы рад проявить снисхождение к землячке, но… только если бы ты была кем-то вроде Адель.

Он весело хмыкнул и швырнул Клариче прямо на мостовую.

— А-а-а-а!

— Я понимаю, что жить в бедности дерьмово. Но это не оправдание становиться дерьмовым человеком.

— А-а-а-а! Прошу, пощадите! Развяжите хотя бы!

Дверь кареты захлопнулась, лошади тронулись с места.

Лежа на холодной мостовой, Клариче содрогалась от слез. И вдруг услышала над собой хриплый голос:

— Клариче. Давно не виделись, да?

Это был голос главы банды, который отвечал за сбор «защиты» с игорных домов. 

А еще это был звук конца ее жизни.