Даже новое хобби, которому Адель последнее время отдавалась с головой, не оставляло ей и тени одиночества.
Это была живопись.
Не получается уловить форму… — с досадой подумала она, устроившись перед мольбертом, где в центре композиции стояла ваза с маками.
В тот день, редкий случай, дверь в мастерскую вдруг отворилась, и на пороге появился Чезаре.
— Рисуешь?
Его лицо было слегка утомленным — видимо, он только что вернулся с заседания синьории. Но, завидев Адель, герцог тут же улыбнулся ярко и тепло, как будто в его глазах расцвели желтые календулы.
— Да. Как прошел день?
— Как обычно, переругался со Сфорца и их компанией.
Он подошел ближе, заглянув через ее плечо на холст, и глаза его тут же загорелись с мальчишеским восторгом.
— А ты уже довольно хорошо рисуешь!
Адель в ответ лишь слегка поджала губы. Она почувствовала неловкость — ей казалось, она даже толком не может уловить контур предмета.
А ведь Чезаре без труда мог набросать приличный пейзаж — не скажешь, что этот человек в детстве едва не утонул, потому что не умел плавать.
Когда она молча замерла, Чезаре, развеселившись, взял ее за руку и подвел карандаш к холсту.
— А что вдруг тебя на живопись потянуло?
Карандаш, управляемый его рукой, начал придавать вазе с яркими маками более четкие очертания.
— Сложно не увлечься, когда тебя без конца рисуют, — ответила Адель, чувствуя за спиной знакомое тепло.
С недавних пор он совершенно бросил сигары, и с их исчезновением улетучился и легкий аромат миндаля, но на смену пришел странным образом более теплый, уютный запах.
Ей так он нравился, что она не раз зарывалась в объятия спящего Чезаре, и пару раз он ее на этом ловил.
— Значит, моя супруга собирается нарисовать и меня?
— А смысл? Это же не работа настоящего художника.
— Повешу в рамку в кабинете. Прямо рядом с той колодой карт, с помощью которой ты одержала великую победу над Пальминой Джинобль.
Адель хмыкнула:
— А на стене твоего кабинета вообще место-то осталось?
— Хм. Тут ты права.
Раз в месяц Чезаре приглашал художника, чтобы тот писал портрет Адель. Каждый сеанс длился несколько часов, и она не слишком это любила.
Но стоило ей взглянуть, как муж смотрит на готовую картину золотыми глазами, наполненными чистой, безмятежной радостью, и она каждый раз уступала.
Все эти портреты теперь украшали стены его кабинета. Некоторые — совсем крохотные — он носил при себе.
Чезаре даже заказал брошь с ее глазами, и вскоре подобные украшения стали настоящей модой на Сантанаре.
Но на самом деле, это лишь предлог. Адель просто хотела нарисовать что-то в ответ на пейзажи, которые он время от времени ей дарил.
Адель украдкой взглянула вверх.
Чезаре смотрел на холст, чуть прищурившись, с явным удовольствием, а затем его взгляд тут же вернулся к ней.
В подобных ситуациях Чезаре всегда прищуривался, улыбался, демонстрируя свою чувственную натуру, и Адель была уверена, что сейчас он сделает то же самое.
Но к ее удивлению, на лице, словно вырезанном из мрамора, появилась мягкая, искренняя улыбка. Он улыбнулся по-настоящему тепло и ласково.
— Что?
Адель промолчала.
Почему-то… — сердце вдруг глухо и тяжело ударилось в груди.
Мужчина, который на людях всегда прятался за холодной маской надменности, сейчас, в этот момент, улыбался как ребенок, чисто и открыто, не пряча своей радости.
Рука Адель, державшая карандаш, замерла. Она опустила голову, немного смутившись. Возможно, даже слегка покраснела.
Лишь тогда Чезаре вернулся к привычной своей манере, с ленивой усмешкой добавив:
— Все же, вблизи я немного чересчур, да?
— …Перестань нести чепуху.
Он рассмеялся и, в последний раз проведя карандашом по холсту, сказал:
— Готово.
Когда он убрал руку, вместо неровного наброска Адель на холсте появился изящный, почти законченный набросок — ваза с маками будто ожила.
Она несколько секунд молча смотрела на картину, а потом подняла взгляд на него.
Чезаре ухмыльнулся и поцеловал ее в лоб.
— Увидимся вечером, моя госпожа.
Когда он вышел из мастерской, Адель невольно прижала пальцы ко лбу, где до сих пор ощущался его поцелуй, и вновь посмотрела на вазу с маками.
Она глубоко вздохнула и отложила карандаш. Похоже, придется поискать стену, достойную этой картины.
Женевьеву в последнее время приглашали на множество светских раутов. Конечно, это было связано с тем, что дом Малатеста начал набирать вес, но во многом — с ее тесной дружбой с госпожой Буонапарте.
И неудивительно.
Адель Брюль Шредер — теперь уже Адель Буонапарте — была женщиной гордой, сдержанной, и к себе людей подпускала с огромной неохотой.
Поэтому многие начали использовать Женевьеву, чтобы разузнать об интересах госпожи Буонапарте или подойти к ней поближе.
Разумеется, не все.
— Дольше продержались, чем я думала.
Женевьева обернулась на нарочито громкий, холодноватый голос.
В углу зала стояла мадам Равенна в светло-коричневом платье, с жемчужным ожерельем на шее.
Хотя она и встретилась с Женевьевой взглядом, продолжила беседу с соседкой, будто ее не узнала,
— Речь о герцоге Буонапарте?
— Разумеется.
Соседка, хоть и поглядывала на Женевьеву с некоторым смущением, все же подыграла.
Женевьева, недолго думая, извинилась перед своей собеседницей и обернулась к мадам Равенне, глаза ее сузились.
Но та лишь хмыкнула и кокетливо раскрыла веер.
— Что ни говори, а мы ведь говорим о герцоге Чезаре. Все прекрасно знают, какой у него… впечатляющий послужной список.
Она нарочно подняла подбородок, демонстративно не обращая внимания на молчание вокруг. Затронув тему, о которой обычно предпочитали не говорить вслух, мадам Равенна явно наслаждалась возникшей неловкостью.
— У него ведь всегда ночь была длиннее дня, не так ли? Такой человек, и вдруг вот уже столько времени безмолвен… должно быть, ему ужасно тоскливо, — протянула мадам Равенна с нарочитым сочувствием.
— А мне казалось, он, напротив, обрел настоящую любовь, — резко ответила Женевьева.
Голос ее прозвучал через несколько столиков, громко и отчетливо, и дамы, сидевшие между ней и Равенной, поспешно отодвинулись, будто освобождая им место для дуэли взглядов.
— «Настоящую любовь»! — повторила Равенна с громким, нарочито веселым смехом. — Господин Чезаре человек рассудительный. Он может казаться свободным и легкомысленным, но прекрасно знает, кто он и где его место. В конце концов, пусть госпожа Адель лишь побочная ветвь, но женился-то он на особе королевской крови из другого государства…
— То есть вы хотите сказать, что единственная причина, по которой герцог до сих пор остается верен — это происхождение его жены? — перебила ее Женевьева.
— Боже мой, я такого не говорила, — жеманно отозвалась Равенна.
— Но смысл был именно такой.
Равенна с ленцой окинула ее взглядом с головы до ног.
— Ах, не торопитесь с выводами, леди Женевьева. Если вы разгневаете госпожу Буонапарте, вам в этот раз и вправду не к кому будет прибиться.
Женевьева почти вскочила со своего места.
И только образ Адель, возникший в памяти, удержал ее от порывистого жеста.
Посмотри на Адель. Она всегда спокойна, невозмутима. Если бы только я умела хотя бы немного быть похожей на нее…
Мысли эти выпрямили ее спину, и, несмотря на то что в груди бушевал огонь, голос ее прозвучал холодно, сдержанно:
— Вы правы. Мне ни к чему становиться такой, как вы, мадам, — ведь вы уже давно лишились любой поддержки из-за своей нелюбви к госпоже Буонапарте.
— Ч-что вы сейчас сказали? — вскинулась Равенна.
— Я ошиблась? После той ссоры с леди Адель на заседании клуба Вериссимус вы вмиг потеряли влияние. Потом, вроде бы, держались за Джинобль, но графиня вылетела из состава приоров.
Лицо мадам Равенны налилось краской, как у разозленной индейки.
Женевьева незаметно для всех прикусила губу и мысленно фыркнула: Ну, не получилось у меня сказать это так изящно, как у Адель, но все равно — победа за мной!
Равенна резко вскочила.
— Какое безобразие, леди Женевьева! Думаете, раз госпожа Буонапарте благоволит вам, вы можете позволить себе такое хамство?!
— Начнем с того, что, если кто и позволил себе грубость, так это вы, обсуждая госпожу Буонапарте и герцога Чезаре прямо при мне.
— Это вы преувеличиваете!
— В таком случае вы не будете возражать, если я перескажу наш разговор господину Буонапарте?
Равенна стиснула в руке веер, на ее лице отразилась растерянность.
— Вы хотите нарушить негласную омерту между дамами?
— А что мне с того? Если я расскажу об этом леди Адель, то и герцог Чезаре скоро все узнает.
Женевьева непринужденно взмахнула рукой, будто отмахиваясь от пыли.
Равенна стояла, побелев от злости, и вся дрожала.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления