Когда ощущаешь прикосновение этих рук, кажущихся созданными для игры на музыкальных инструментах, чувствуешь их тепло, все внутри переворачивается.
Сердце, до этого спокойно бьющееся, вдруг запрыгало, словно в торопливом танце.
К счастью, прежде чем Адель успела воплотить в реальность эту безумную мысль, Лукреция всхлипнула:
— Значит, вы собираетесь, поддавшись мимолетной страсти, жениться на какой-то девке, которая чистила вам сапоги?
Адель вздрогнула, хоть и осталась стоять на месте. Аристократы… Что с них взять? — она всегда так думала, но все же в душе что-то сжалось.
Чезаре лишь склонил голову набок и спокойно спросил:
— А чем ты сама занималась?
— Что?
— Пыль с антиквариата сдувала. Разве это лучше?
— Естественно! В этом есть художественная и научная ценность! — начала возмущаться Лукреция, но Чезаре и слушать ее не стал. Он махнул рукой, и слуги тут же заткнули ей рот кляпом.
— Ммф… мм!
— Адель, — Чезаре повернулся к ней. — До прибытия охраны еще есть немного времени. Не хочешь воспользоваться правом на личную месть?
В глазах Лукреции мелькнуло беспокойство. Ее лицо осталось непроницаемым, но напряжение все же выдало ее.
Адель опустила взгляд на свою талию. Пятно крови на платье уже начало темнеть и высыхать.
Сейчас это всего лишь след… Но ведь я могла и умереть.
После короткого раздумья она спокойно ответила:
— Воздержусь.
Чезаре недовольно скрестил руки на груди, выражая откровенное разочарование.
— Даже если что-то случится, я все прикрою. Можешь не бояться.
— Дело не в этом. Мне куда интереснее посмотреть, какой грандиозный финал вы приготовили для нее.
Чезаре на мгновение замер, а затем медленно улыбнулся. Его золотые глаза заискрились хищным светом.
— О, финал тебя точно впечатлит.
— Экстренные новости! — закричал мальчишка-разносчик, размахивая свежей газетой.
События приняли хитроумный оборот — все по замыслу Чезаре.
«Лучше уж я, чем кто-то другой. Если дело зайдет слишком далеко, моему кузену — императору Адилоту — не удастся ограничиться лишь формальными извинениями».
Горожане один за другим хватали газеты, с жадностью читая свежие сенсации.
— Ты слышал? Лукреция напала на Чезаре с ножом!
— Ох, знал, что рано или поздно она устроит что-то такое. Все из-за той девчонки, бывшей чистильщицы обуви, что теперь принцессой зовется!
— Да-да, говорят, она от него беременна…
Все знали, что Лукреция без ума от Чезаре, даже в самой глухой деревушке это было секретом Полишинеля. История звучала вполне правдоподобно.
— Наверное, она решила, что лучше им умереть вместе. Как в легенде о Пираме и Фисбе.
— Да ну брось. Пирам и Фисба были влюбленными, а тут чистой воды покушение на убийство! Ты что, совсем с ума сошел?!
Слухи разрастались, становясь все злее и яростнее, пока не превратились в бурю негодования.
Рецензия под заголовком «Влияние смерти герцога Чезаре на экономику Сантанара», написанная выдающимся ученым, вызвала особенно бурный отклик.
«Сантанар — это республика, где власть принадлежит гражданам. Большинство из них занято в торговле, так что оторвать Делла Валле, неугодных Оракении, от власти для них только вопрос времени».
К аналогичному выводу пришли и в Совете Восьми.
— Ева Буонапарте подделала документы, — прозвучал официальный вердикт.
Через несколько дней Исла Сфорца объединила мнение Синьории и Народного собрания, чтобы вынести окончательное решение.
— Однако, учитывая, что ее действия не были продиктованы корыстью, а направлены на разрешение дипломатического конфликта, а также принимая во внимание ее вклад в Сантанар, она приговаривается к пожизненной ссылке из Форнатье.
Исла, сидящая за полукруглым столом, оставалась строго бесстрастной, хотя в глубине ее взгляда сквозило легкое замешательство.
На противоположной стороне, на скамье подсудимых, Ева сдержанно, с видом спокойного моря, приняла приговор.
«Спасибо».
Это было ее последнее слово, после чего она покинула зал суда в сопровождении охраны.
Следом пришло время для приговора семейству Делла Валле. Их всех привели в суд — измученных, исхудавших, с осунувшимися лицами после долгого пребывания в заключении.
— Семейство Делла Валле признано виновным в мошенничестве ради личной выгоды, что поставило под угрозу жизнь иностранной принцессы…
Список их преступлений был длинным. Когда он, наконец, закончился, Исла объявила:
— В связи с этим у Луки Делла Валле отбирается пост приора, а на семейство накладывается штраф в размере четырехсот миллионов золотых. Все члены семьи, кроме Лукреции, будут заключены в тюрьму Канеба сроком на пять лет.
Как только приговор был оглашен, Эзра вскрикнул в отчаянии:
— Но я ни в чем не виноват! Это заговор против меня!
— Черт побери! — взвизгнул Оресте, сидящий рядом.
В отличие от двух сыновей, Луке хватило хладнокровия сохранить внешнее спокойствие. Он поднял взгляд и встретился глазами с Чезаре, который наблюдал за ним с таким же безмятежным равнодушием. Лука слегка кивнул.
Чезаре кивнул в ответ и, словно окончательно потеряв к происходящему интерес, откинулся на спинку кресла.
— И, наконец, Лукреция Делла Валле… — Исла перевела взгляд на девушку, сидящую на скамье подсудимых.
Лукреция, казалось, не слышала собственного имени. Она сидела с пустым взглядом, вытаращив глаза, и лишь беспрестанно шептала имя Чезаре.
— Лукреция Делла Валле приговаривается к тридцати годам заключения в тюрьме «Ле Дезир». Приговор объявлен.
Подземная тюрьма при здании Синьории. Самые нижние ее этажи предназначались для государственных преступников.
Члены семьи Делла Валле, каждый в своей одиночной камере, кричали друг на друга через дверные щели, как гуси на заброшенном пруду.
— Ну и что теперь делать?! Почему я должен расплачиваться за отвратительные дела отца и брата?! — надрывался Эзра.
— Да заткнись ты! — огрызнулся Оресте из соседней камеры. — Тот, кто всю жизнь строил из себя пай-мальчика, теперь больше всех орет! А кто, по-твоему, все дерьмо разгребал?!
— Это правда! — Эзра не собирался сдаваться. — Я всегда хотел держаться подальше от грязных дел, а вы меня вынуждали!
— Если бы ты действительно хотел нас остановить, ты бы просто вставал и уходил каждый раз, когда мы это обсуждали! Но нет, ты тихонько сидел и надеялся, что мы все сделаем за тебя!
Пока Эзра и Оресте обменивались обвинениями, Луке оставалось лишь молча наблюдать за перебранкой сыновей.
Слушая, как братья яростно ругаются, тюремщик лишь покачал головой, поражаясь тому, как низко пали некогда высокомерные аристократы.
В этот момент тонкий смех отразился от стен и эхом прокатился по коридорам.
— Ха-ха-ха…
Это была Лукреция. Она сидела, прислонившись к стене в своей самой глубокой камере, и беззвучно хихикала.
Идиоты. Они все еще не понимают, что это не имеет никакого значения.
Разве это не так?
Тридцать лет?
Не так уж и долго.
Ей нужно было просто продержаться тридцать лет. К тому времени Адель Виви постареет, увянет, превратится в жалкую тень самой себя.
Будет прекрасно, если тогда герцог Чезаре наконец придет в себя. — Она усмехнулась. — Хотя теперь это уже не имеет значения.
Пирам и Фисба. В этом что-то есть.
Умереть в один день — разве это не судьба? Мое имя навсегда останется в летописях рядом с именем Чезаре — как у той, кто разделил с ним смерть.
— Ха-ха… ха-ха-ха!
— Если бы ты тогда не попытался разорвать помолвку…
— Сначала ты сам выгнал ее из дома, сказав, что не желаешь жениться на какой-то уличной девке!
— …
В сыром, промозглом подземелье тюремщик еще раз покачал головой и вздохнул.
У Адель закончились первые месячные. Ее впечатления были краткими и емкими.
Отвратительно.
Единственное утешение заключалось в том, что Чезаре был слишком занят разборками и пока не досаждал ей. В последнее время ей было неприятно встречаться с ним взглядом, и это стало хорошим поводом избежать встреч. Хотя теперь повод исчерпал себя.
Адель стала частью императорской семьи, и все планы главы рода Буонапарте, наконец, увенчались успехом. Осталось лишь завершить несколько мелочей.
…Но я все еще здесь.
Она задумчиво сидела у окна, позволяя весеннему ветру играть волосами.
В саду уже начали распускаться бутоны весенних цветов. Недавний весенний дождь, кажется, отлично справился со своей задачей. Все вокруг дышало теплом и умиротворением.
Как странно.
Адель обхватила колени и посмотрела на молодые побеги деревьев.
Ведь это та самая жизнь, о которой я мечтала после свадьбы с Эзрой. Но почему она сбылась в Буонапарте…
Поняв это, она быстро покачала головой.
Я здесь только потому, что должна передать сообщение сэру Эгиру.
Как только мысль об этом пришла ей в голову, появилось и желание найти Эгира. Адель уже встала, поправляя платье, как вдруг раздался стук в дверь.
— Тук-тук.
Следом за легким стуком в комнату вошла Катарина.
— Адель! Ты же придешь на бал? — проговорила она с привычной уверенностью и энергией.
— Бал?
— Тебя официально признали принцессой Оракении. Нужно показаться на публике, встретиться с дипломатами. Это важно.
Катарина тараторила, как водопад, но внезапно остановилась.
— Или ты собираешься сразу уехать?
Адель вспомнила, о чем ее просила Ева, и покачала головой.
— Нет, не собираюсь. К тому же у меня есть одно незаконченное дело.
— Вот и хорошо. — Катарина весело рассмеялась и взяла Адель под руку.
— Но если ты все-таки соберешься уехать, будь добра повеселиться со мной, пока я еще не покину Форнатье.
— Вы уезжаете?
— Конечно. Роуэн ревнует. Говорит, что я совсем перестала уделять ему внимание.
Она снова рассмеялась, звонко и заразительно.
— Но, если честно, мне больше нравится гулять по улице Белластелла с подругой. Это куда веселее. Там есть одно мое любимое местечко, не слишком шикарное, но со своей атмосферой. Оно называется «Секретум»…
Адель замерла.
— Я пойду.
Теперь настала очередь Катарины удивляться. Она внимательно посмотрела на Адель своими ясными, красными глазами. Затем рука, покрытая мелкими пигментными пятнышками, мягко коснулась головы Адель.
— Ты давно хотела туда попасть? Глаза блестят, как звездочки. Какая же ты милая.
Щеки Адель слегка покраснели.
— Ничего особенного…
— Все в порядке. Это и есть настоящая романтика.
Катарина улыбнулась ярко и тепло.
— Пойдем, повеселимся вместе.
Прим. пер. Минутка литературы. Не зря же я на филфаке училась!
Легенда о Пираме и Фисбе — это одна из самых известных древнегреческих любовных историй, рассказанная в Метаморфозах Овидия. Она считается предшественницей сюжета Ромео и Джульетты, так как тоже повествует о трагической любви двух молодых людей, которым не суждено было быть вместе.
Сюжет такой:
Пирам и Фисба жили в Вавилоне и были соседями. Их семьи были враждебно настроены друг к другу, поэтому им запрещали встречаться. Однако молодые люди нашли способ общаться — они разговаривали через узкую щель в стене, разделявшей их дома.
Однажды они решили встретиться тайком у могилы Нины (легендарного царя Ассирии) под раскидистым тутовым деревом. Фисба пришла первой, но ее напугала львица, которая только что растерзала добычу и подошла к источнику, чтобы напиться. Убегая, девушка обронила свой платок. Львица, испачканная кровью, потрепала платок и оставила его на земле.
Когда Пирам пришел на место встречи, он увидел окровавленный платок и решил, что его возлюбленная мертва. В отчаянии он заколол себя мечом. Его кровь окрасила ягоды тутового дерева в темно-красный цвет (по легенде, именно так белые ягоды шелковицы стали пурпурными).
Фисба вернулась и нашла умирающего Пирама. Увидев, что произошло, она также заколола себя его мечом, чтобы умереть вместе с возлюбленным.
Боги, сжалившись над их трагической историей, навсегда изменили цвет плодов шелковицы в память о несчастных влюбленных.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления